Второй вариант - Юрий Теплов

— Спасибо, — сказал он.

— Нет, ты примерь, — попросила она.

Новикову страсть как не хотелось ничего примерять. Он лежал по случаю субботы на диване, мучаясь от того, что не получалась статья, а точнее, получалась не так, как он хотел.

— Я два часа простояла в очереди, — сказала она. — На тебя невозможно угодить.

— И не надо угождать. Никакая сорочка не стоит двух потерянных часов.

— Боже мой! У тебя невозможный характер...

Он удалился в свой, переделанный из чулана кабинетик и не выходил до вечера. Статья все равно не шла. А глупая мысль возникла: сорочка для мужа — это оправдание разных покупок для себя... Впрочем, ему было наплевать на это. Он уже знал в тот день, что ему предстоит месячная командировка в ДРА, и был обеспокоен тем, чтобы ликвидировать к отъезду все редакционные «хвосты»...

— Спишь? — услышал Новиков сквозь гул самолетных двигателей.

Голос Александра Каверзнева, политического обозревателя Центрального телевидения, вернул Новикова из прошлого. По салону ходила с подносом стюардесса с раскосыми глазами. За иллюминатором гуляло солнце, а чуть ниже лежали похожие на сугробы, пухлые облака.

— Думаю, — ответил Новиков.

С Каверзневым они были знакомы шапочно. Новиков считал его генералом от журналистики, по-хорошему завидовал его умению видеть и мыслить масштабно. Пока не были знакомы, думал, что умеет Каверзнев подать себя телезрителям и что, видно, немало ему пришлось поработать, чтобы выглядеть на экране не обозревателем, а собеседником на равных. Но потом оказалось, что в жизни Александр не намного отличался от телеэкранного и манеры его шли не от умения, а от характера.

— Если о том, что убежало, то думать не стоит, — сказал Каверзнев.

— Может, и не стоит...

У телевизионщиков был целый воз груза — аппаратура. И Новиков подумал, что ему куда как проще: блокнот с авторучкой и портфель, который уступит место полевой сумке. На все сборы — минута, и вперед — на машину, на вертолет, на самолет... И приблизилось другое — то, ради чего он летел на этом нерусском лайнере, заплатив за билет кучу казенных денег.

Конечно, все, что положено, он сделает. Будут и репортажи, и очерки. Но была у Новикова еще одна мыслишка, зародившаяся где-то месяц назад. Один из офицеров, отслуживших в Афганистане, принес в редакцию магнитофонную кассету, на которой были записаны самодеятельные песни. Слушали записи вечером. Неизвестный исполнитель пел хрипловатым голосом под аккомпанемент гитары, в который врывались иногда звуки автоматных очередей.

Гранатовый цвет,Гранатовый цвет,Гранатовый цветНа дороге.И нас уже нет —Ушли мы в рассвет,Ушли мы в рассветПо тревоге...

Песня была без претензий, но чувствовалась в ней какая-то жизненная сила и оголенная, как провода, правда. Новиков слушал и видел в кабинетной темноте дорогу, петляющую среди гор, цветущие гранатовые деревья на обочинах.

В песне говорилось о том, как жили и дружили сержант по имени Коля и сарбаз Абдулла. Сержант был родом с Украины, а сарбаз — из Джелалабада. Несли рядом службу, делились куревом и учили друг друга родному языку. Но однажды попал Абдулла в засаду, и Коля поспешил ему на выручку...

«Гранатовый цвет, гранатовый цвет...» Песня просто так родиться не могла. Новиков был уверен, что и в реальности были Николай и Абдулла, что в основе песни был факт и вся она — отклик на живое событие... Потому, когда узнал о командировке, решил попытаться найти истоки песни, может быть, даже автора или хотя бы следы ее героев... Он понимал, что это наверняка не самое важное из того, что доведется ему увидеть и услышать, но мысль засела основательно, требуя каких-то действий...

Кабул встретил их теплом и солнцем, хотя на дворе стоял февраль. На здании аэровокзала светилось русское слово — «Мир». Сбоку от него, на стоянке, жались друг к другу разукрашенные самолетики спортивного типа. «Наверное, частные», — подумал Новиков. По рулежной дорожке бежал маленький, словно игрушечный, грузовичок...

Всех прибывших «Арианой» журналистов встречали корреспонденты, аккредитованные в стране. Новикова тоже встретил собкор их газеты. Увидев привычный глазу корреспондентский уазик, он тихо порадовался скромному знакомцу. Взялся было за дверцу машины, но не открыл, задержавшись взглядом на двух рваных отверстиях в ней. Взглянул вопросительно на собкора.

— Не успели заделать, — извинительно объяснил тот. — Позавчера по дороге к десантникам обстреляли...

Новиков кивнул: все, мол, понятно и все, мол, в порядке вещей. А сам подумал, усаживаясь в машину: пуля, конечно, дура, но ведь и зацепить может по дурости...

Уазик полз по запруженной машинами кабульской улице. «Волги», «Нивы», «Тойоты» и бог знает каких еще марок автомобили, нагруженные сверх всякой меры, выворачивались и справа и слева, и Новикову казалось, что никаких правил движения в городе просто не существует, что сию минуту кто-нибудь врежется в их машину или они сами кого-нибудь долбанут. Но все обходилось, только со всех сторон слышались автомобильные гудки; водители, как дети, сигналили, даже если в этом не было необходимости.

И люд выглядел непривычно: чалмы, накидки, халаты... Женщины, упрятавшиеся под паранджу, и тут же рядом девчонки в джинсах и парни в европейских костюмах... Экзотики, конечно, хватало, но Новиков прилетел не за этим. Он хотел как можно скорее попасть в какой-либо полк из состава ограниченного контингента советских войск в Афганистане. А экзотику — на пото́м; старый город, мечети, торговые лавки и даже бывший королевский дворец могут обождать...

Их встретил командир полка подполковник Комаров. Представился по имени-отчеству: «Евгений Александрович» — и сразу предложил:

— Может, в баню?..

На баню в этот первый день не было времени. Так, во всяком случае, считал Новиков. Он собирался сразу же, не медля, отправиться в рейс, окунуться в боевую обстановку, но командир объяснил, что ни того, ни другого не предвидится. Что по случаю предпраздничного дня есть возможность без спешки поговорить с людьми. Новиков очень не любил писать со слов, предпочитая все увидеть собственными глазами. Но делать было нечего, и он отправился по палаткам, в которых размещались мотострелки. Говорил с людьми, не вынимая блокнота: о московских новостях, о зимней погоде в России, расспрашивал о жизни, службе, боях, песнях. Чувствовалось, что народ истосковался по отчему краю; новости, которые были даже вовсе и не новости, воспринимались как откровение, как привет из далекого дома.

Между тем начался дождь. К вечеру похолодало, и дождь смешался со снегом.

В одной из палаток, оказавшейся ленинской комнатой, Новиков увидел невысокого чернявого капитана в окружении солдат. Это был заместитель командира мотострелкового батальона по политчасти Рахиль Гасанов. Что-то знакомое почудилось Новикову в облике офицера. Тот рассказывал о людях, о Панджшерских событиях, а он, слушая шепотливый стук дождя о палатку, никак не мог отделаться от мысли, что все это уже происходило когда-то, что все знакомо, включая лицо рассказчика. Мысль была как заноза, и Новиков не выдержал, спросил:

— Мы с вами раньше не встречались?

— Так точно, встречались.

— Где?

— В Закавказье.

И Новикову сразу же вспомнилась такая же палатка, дождь и утро, когда лейтенант Гасанов со своими подчиненными преодолевал по канату каньон, за что получил благодарность от командующего войсками округа.

Вот уж, действительно, неисповедимы пути...

В этот момент он и вынул блокнот, почувствовав, что замысел газетного материала созрел...

БАТАЛЬОН ВЫХОДИТ НА РАССВЕТЕ

Было неправдоподобно тихо, и капитан Гасанов подумал о том, что такие же ночи — с крупными, как абрикосы, звездами — в его родном Азербайджане.

Он только что проводил одну роту. Ее командир, старший лейтенант Серик Данияров, повел людей в ночь, через горы, чтобы к рассвету выйти на перевал. Им предстояло закупорить выход из ущелья. Основные же силы батальона должны были начать движение в три ноль-ноль, переправиться через реку и выйти к узкой горловине — входу в это ущелье. Там батальон афганской армии вел бой с душманами.

Не видно было ни костров, ни дыма половых кухонь. Не слышно было шума моторов БМП. Они замерли полукольцом, прикрытые бруствером из булыжников, каждая на своей, определенной необходимостью позиции. А впереди затаилось боевое охранение.

Капитан Гасанов, проверив посты, возвращался на КП, где должны были собраться командиры подразделений. Шел и думал о том, как-то сложится завтрашний день, как покажет себя новый комбат? Ведь после Руслана Аушева командовать батальоном ох как трудно! За ним шли безоглядно в любую передрягу... Но Герой Советского Союза майор Аушев уехал в академию, пообещав обязательно вернуться после учебы. Вернется ли?.. Дело даже не в его желании, а в обстоятельствах, в служебной целесообразности.