Время крови - Андрей Ветер

Эсэ посмотрел на стоявших возле него людей и, ничего не объясняя, осторожно шагнул навстречу медведю.

– Куда ты? – проговорил на выдохе Иван.

– Я иду разговаривать с ним, – спокойно ответил Эсэ.

– Что-то не верю я в такие разговоры, – процедил сквозь сжатые зубы Александр.

– Но ведь заговорил он однажды медведя и спас твоего отца, – неуверенно возразил Селевёрстов. – А почему ты не стреляешь?

– Далековато. Отсюда я в него, конечно, попаду, но не убью. А такого зверя лучше попусту не злить, он и так в дурном настроении. Эх, надо уезжать. Он не побежит за нами, остановится возле застреленного оленя.

– Мы не можем уехать одни… Эй, Медведь! Поворачивай обратно! Поехали быстрее!

Эсэ чуть обернулся на зов Ивана, но не остановился. Медленно переставляя ноги, обутые в пушистые этэрбэсы, он шёл вперёд.

– Медведь против медведя, – прошептал Галкин.

Время замедлило свой бег. Воздух остановился, невесомые снежинки, казалось, неподвижно зависли между землёй и небом. Эсэ неторопливо поднял обе руки. Зверь шумно тряхнул головой и, опустившись на задние лапы, поднял передние перед собой. Тускло вспыхнули чёрные когти. Опять из пасти вырвался страшный рёв. Эсэ шагнул дальше. В ту же минуту медведь тяжело опустился на передние лапы и сделал скачкообразное движение вперёд. Его шкура, облепленная снегом, затряслась. Он продвинулся ещё тем же полускачком, затем побежал, быстрее и быстрее. Вокруг стояла зловещая тишина. Засыпанный снегом лес замер. Только этот огромный медведь грозно мчался на Эсэ.

Вдруг в воздухе пронёсся громкий вздох. Якут услышал треск. Услышали его и Галкин с Селевёрстовым. Огромное дерево, склонившееся под бременем лет и тяжестью снега, не удержалось и рухнуло вниз, будто сваленное чьей-то невидимой рукой. Эсэ успел отскочить в сторону, и медведь, почти набросившийся на него, принял всю мощь удара на себя. Толстенный ствол надёжно придавил его, ударив поперёк позвоночника. Эсэ растянулся на снегу в десятке сантиметров от покрытого шершавой корой ствола. Две сломанные ветки воткнулись в его ногу, третья сорвала с головы капюшон и рассекла ухо надвое. Вокруг него дрожали, осыпая снег, зелёные иголки на ветвях. Обернувшись, Эсэ увидел громадные когти возле себя и попытался отдёрнуть ногу, пришпиленную обломками сучьев, но не смог.

Галкин и Селевёрстов ринулись к упавшему дереву.

– Как ты, Медведь?! – закричал Иван и сквозь ворох хвои увидел оплывающий под горячей кровью снег. – Откуда кровь?

Эсэ побледнел и едва заметно улыбнулся.

– Я плохой оюн. Я разучился разговаривать даже с медведями.

– Откуда кровь?

Эсэ указал на проткнутую ногу и приподнялся на локтях. Под ним появилась вторая лужа крови. Александр увидел длинный лоскут меховой одежды и клок мяса.

– Ты ранен? – спросил Галкин, продираясь сквозь ветви.

– Он успел ударить меня и порвал мне бок, – спокойно ответил Якут. – Это расплата за ошибки.

– Покажи мне рану, – потребовал Александр.

– Нет нужды. У него хорошие когти. Я останусь здесь… – Эсэ говорил тихим голосом. – Надрежьте медведю горло. Он просит выпустить его дух на волю, чтобы он мог заново родиться в теле… Надрежьте вы, ведь я не дотянусь до него. Не бойтесь, он вас теперь не тронет…

– Покажи рану, – повторил Александр, – я прошу тебя… брат!

– Хорошо, что ты сказал так, брат, – улыбнулся Эсэ. – Я покину этот мир легко. Ты назвал меня братом. Ты признал меня… Я признаю тебя тоже.

Галкин потянулся, чтобы перевернуть раненого, но тот остановил его решительным жестом.

– В тебе течёт кровь моего народа. Ты должен понимать. Мне не нужна помощь. Я умираю в лесу, возле медведя и возле брата. Мне хорошо. Я уже не чувствую боли…

– Что я могу сделать, Медведь?

– Скоро стемнеет. Езжайте.

– Но…

– Если когда-нибудь ты будешь в деревне Тунгусов на Чёрном Пне, то спроси, не родился ли там у одной женщины сын от меня. – Голос Эсэ стал затухать. – Если найдёшь его, то возьми его себе. В нём наша кровь. Кровь воинов… Теперь всё… Меня оставьте здесь… Я совершил много ошибок… Уходите… Мне пора…

Он закрыл глаза и больше не шевелился. Ни Галкин, ни Селевёрстов не видели, как дух Эсэ взмыл над деревьями. А он взглянул на них сверху и махнул рукой на прощанье. Перед ним возникли прозрачные фигуры, очень стройные и красивые. Они поманили Эсэ к себе и обняли его, как умеют обнимать только самые близкие и любящие существа. Вокруг них мягко двигались такие же прозрачные очертания всевозможных зверей. Эсэ обвёл их радостным взглядом и засмеялся.

Это случилось в Месяц-Когда-Сердце-Стынет-От-Стужи…

Февраль – март 1999

Лето большой грозы (1914)

Поручик Верещагин, худощавый, молчаливый, мрачный молодой человек с нервным лицом, брёл впереди своей роты, тяжело дыша и смахивая то и дело пот со лба из-под фуражки. Учения с изнурительными маршами по лесистой местности никогда не доставляли ему удовольствия, как и сама военная служба. Июль 1914 года выдался в низовьях Иртыша жаркий. Солнце палило нещадно. Пыль скрипела во рту, садилась на залитые потом усталые лица и темнила их, превращая складки кожи в чёрные полосы. Солдаты шагали молча, ставя ноги невпопад, давно забыв о строевом шаге. Младшие офицеры шли перед своими ротами не в ряду, а чуть правее. Кители потемнели от пыли и пота на спинах и на плечах. Старшие командиры сидели в сёдлах на измождённых лошадях, опустив поводья и ссутулившись.

Все мечтали скорее добраться до привала.

– Далеко ли до Демьяновки? – послышался чей-то голос, обращённый к крестьянину на телеге.

– Чуток осталось потерпеть, – сочувственно отозвался заросший густой бородой мужик. Василий Верещагин вздохнул. Ноги его, обутые в тяжёлые тесные сапоги, ныли от долгого пути.

«И кто только придумал эту нелепую обувь?» – снова и снова спрашивал он себя.

– Кажись, домишки замаячили внизу, – донёсся до ушей поручика голос, – стало быть, дошагали.

– Не отставать, четвёртый взвод! Подтянись!

Сверху казалось, что кто-то махнул волшебной палочкой – и вот стряхнулись с неё деревянные коробочки домов и разбросались по кривой линии в зелени садов. По мере того как полк приближался, становились видны разноцветные резные ставни.

– Так что, вашбродь, можно тепереча отдыхать, – заговорил, распуская ремень, денщик Верещагина, когда по цепи пронеслась долгожданная команда «Разойдись».

– Давай-ка, Никифор, насчёт ночлега, – сказал Верещагин, – в котором доме мне притулиться?

Денщик Василия Верещагина, Никифор Чурбанов – шустрый, говорливый, косоглазый солдат, исчез и вскоре вернулся со словами: