Кот и крысы - Далия Трускиновская

– Уймись, уймись! - Марфа даже руками замахала на разбушевавшуюся Дуньку. - И не вздумай сама полицмейстеру доносить! Тебе нельзя - навеки рассоритесь! Поняла ли?

– Да поняла…

– Он это из чужих уст услышать должен, даже не из моих, коли из моих - догадается, откуда ветер дует. А правда оно или неправда - сдается мне, дело десятое… Ежели не слишком приглядываться - то малость на правду похоже…

Дунька кинулась целовать Марфу в щеки и взвизгнула - напоролась на иголку.

Она поняла, что Марфа уж как-нибудь исхитрится навести Архарова на след французенки и ее беспутного дружка. Оставалось еще выяснить, что означает мешок с деньгами. Но тут уж Дунька решила пока помолчать - может, этот чудной Устин в спущенных чулках еще чего-нибудь путного расскажет? Сейчас, малость остыв, она вспоминала его возвышенную речь и сильно сомневалась, что Архаров отрядил к ней посла-проповедника. Однако ж где-то он взял огромные по его разумению деньги?!

Она убежала, а Марфа осталась думать.

Неизвестно, до чего бы она додумалась сама, но к ней явился Максимка-попович, присланный от Клавароша. Было это уже после полудня. Клаварош предупреждал Марфу, что к ней собираются гости, и просил быть дома. Несколько озадаченная Марфа попыталась вызнать: сколько тех гостей? Но Максимка и сам ничего не знал. Сказал только, что послан с соблюдением секретности: чтоб никому ни о чем ни слова!

Причина выяснилась, когда к Марфе ввалилась целая компания архаровцев: сам Клаварош, Тимофей с подбитым глазом, Федька, Демка, Сергей Ушаков и тот из Ивановых, который Захар. Был с ними и Максимка, его послали слоняться в окрестностях, пока старшие совещаются.

Марфа усадила гостей за стол и, зная мужскую натуру не по рассказам, первым делом расплескала по стопкам крепкого домашнего травника, из тех травников, что от всех хвороб. Вопросов не задавала - сами пришли, сами пусть и заводят беседу.

– С талыгаем у нас горе, - сказал Тимофей. - Клаварош тебе, поди, не сказывал? Как та ховрейка у нас побывала - подменили талыгая.

– Что за ховрейка? - осведомилась Марфа. - Откуда взялась?

– Хрен ее ведает… У Тучкова спрашивать надо, он по имени назвал, да мы не разобрали. И лица не разглядеть, в накидке была. А после того, как она ему мешок рыжевья на стол бросила да сбежала - к нему и не подступись.

– А что за рыжевье? И много ли?

– Кабы кто знал! Сдается, много, - за всех взялся отвечать на вопросы Тимофей. - Тучков, поди, знает, да молчит. Пробовали спрашивать - сказал, не нашего ума дело. Сам - и то к нашему талыгаю не суется. А тот ходит злой, как бес, Сергейку вот ни за что ни про что по зубам смазал.

Марфа посмотрела на Ушакова, он кивнул.

– Докладывать ему - и то уж боимся. Говори, Захар.

– Меня еще раньше посылал за лавкой на Ильинке смотреть, - без предисловий начал Иванов. - Я там денно и нощно околачивался! Он сказал - через лавку письма и записки передаются. Ну и я, как дурак, всякое рыло запоминаю! И все в голове держу, чтобы добежать до канцелярии и тут же кому из писцов продиктовать! Прибегаю - так, мол, и так, говорю… А он меня - чуть ли не в шею! Спрашиваю - так мне дальше-то туда ходить? А он мне: пошел на хрен! Знать ничего не желает…

– Может, чего подскажешь? Ты баба толковая, - сказал комплимент Тимофей. - Ведь все наши дела через его блажь в тартарары полетят. Нам бы хоть понять, с чего это он так бесится! Как ты своим бабьим разумом понимаешь?

– Лавка на Ильинке, стало быть… Не Терезы Фонтанжевой лавка? - спросила Марфа Захара.

– Она самая.

– И велел за ней следить, а после того, как к нему приходила ховрейка и принесла какое-то рыжевье, более не велит? Ох, молодцы вы, молодцы… Так то ж и была эта французенка…

– Ну, Захарка! Ты ж ее видел, мог узнать! - возмутился Тимофей.

– Ну да, узнать, когда у нее рожа замотана!

– Так что ж, она ему, нашему талыгаю, сламу дала? - удивленно спросил Федька. - Он же не берет!

– Так он же слова сказать не успел, как она, маруха чертова, ухряла! - вступился за Архарова Тимофей.

– Дальше-то что с рыжевьем было? - спросила Марфа, уже догадываясь о судьбе денег.

– Дальше - она ухряла а он весь мешок Устину отдал, велел милостыню раздать. Мы зазевались - а Устин с тем мешком и сгинул!

– Сыскался?

– Утром сыскался, да еще как. Злодея, что ночью забрался в захаровской мартонки дом игровое колесо топором искрошить, мог взять - да упустил!

– А мешок?

– Про мешок не знаю, куда-то он его девал… Талыгаю, поди, доложил, талыгай его расспрашивал. Думали - убьет. Никодимка за дверью стоял, слушал. Сперва шумно было, потом притих. Вышел - опять ему лучше под руку не попадайся.

Марфа задумалась.

– Так и скесится на всех?

– Хуже медведя-шатуна, - определил Тимофей. - Мы как-то зимой в лесу повстречали - веришь ли, трое нас было клевых мазов, всех медвежья болезнь прошибла, нас, а не его. Ну, Марфа Ивановна, коли ты что тут понимаешь - выручай. Ты все ж таки баба, а тут - на бабах замешано…

– Сдается, что понимаю. Захарка, ты всех, кто в ту лавку ходил, помнишь? Описать можешь?

– Так я вот принес… - Иванов достал из-за пазухи тетрадь. - Я же старику Дементьеву все продиктовал, я к нашему-то уже с тетрадкой шел, а он меня - в три шеи. Сгинь, говорит, сгинь с глаз моих. Да так говорит - я чуть на месте к Шварцу в подвал не провалился.

Марфа крепко задумалась.

Она сообразила, что это за деньги такие. И глубинный смысл архаровского нежелания узнавать что-то про Терезу ей тоже по-бабьи был ясен. Коли между ними что-то было да коли она ему деньги вернула - тут и менее ядреный кавалер, чем Архаров, озлится и будет на всех цепным псом кидаться. Однако что-то вокруг французской лавки и ее хозяйки клубилось нехорошее.

– Демка, почитай-ка из тетрадки, - попросила Марфа. - Сдается мне, кое-кого я там сейчас признаю.

Старый канцелярист, не мудрствуя лукаво, записал все так, как надиктовал Захар, а Демка, грамотный в меру, читал с запинкой, поэтому Тимофей и Федькой то и дело Захара переспрашивали.

– А который на крымского татарина похож и пешком со стороны Богоявленского приходил - он собой каков? - наконец спросил Федька. - Казанских татар знаю, муромских знаю, а крымский?

– Ну как татаре бывают? Лицом смугловат, нос с горбушкой…

– У татарина? - удивился Тимофей, и тут завязался нешуточный спор о татарских носах, к которому приплели и носы калмыцкие. Тут же Демка повернул было разговор на соответствие носов мужским качествам их хозяев: нос с горбинкой - кляп дубинкой, нос крючком - кляп торчком. Но спорщики не поддались на этот соблазн.

Марфа молчала, глядя на мужчин. И усмехалась. Она знала, насколько им необходимо такое неожиданное, возможно, даже преступное застолье - среди бела дня, когда каждый обременен своими заданиями. Она знала, что галдеть будут недолго - вот только Тимофей расскажет, как его приятель-калмык на спор засовывал в ноздрю лесной орех и где-то там, в носовых глубинах, его катал и добывал обратно. И разговор опять вернется к непонятной злости Архарова и к редкостной скрытности Левушки Тучкова, и по этому поводу будет выпито и крякнуто, а потом понемногу и до дела дойдет, главное - не мешать…

– Да с чего ты взял, что он крымский татарин? - спросил Демка. - Где ты их видал?

– Не татарин он, а только сходство явственное! - отбивался Захар. - Так-то он одет по-барски, кафтан весь в золоте, и держится барином, по-французски так и трещит - жаль, Клавароша рядом не случилось. Высокий, тонкий, лет чуть за двадцать…

– Ну и где тут у тебя «за двадцать»? - спросил Демка, тыча пальцем в тетрадь. - Ты тут вообще про годы не сказал!

– Так их туда, в лавку, десятками ходит, вертопрахов-то! Про этого - не сказал, про другого - сказал…

– Может, с черкесом сходство? - вдруг спросил Федька.

– С каким черкесом? - удивился Захар.

На Москве много всякого народу возникало и исчезало, в большом количестве водились арапы, выросшие из маленьких потешных арапчат, бывших у графов и князей в большой моде еще до калмычат. Объявлялись персы, греки, сербы - известные красавцы, пленных турок было немало, особливо турчанок, даже индусы встречались - попадали при слонах, присылаемых в зверинец издалека. И это кроме уже привычных, можно сказать, родных немцев и французов. Москвичи, а Захар был именно москвич, относились к тому, что Москва порой смахивает на Вавилон, снисходительно и в географических тонкостях не разбирались. Все то, что южнее Воронежа, было для них одинаково по своей сути, и все южные жители - на одно лицо.

– Глаза у него какие были? - Федька даже приподнялся над скамьей, и Марфа им залюбовалась: он был похож сейчас на сильного молодого пса, учуявшего след, готового рвануть с места и гнаться за добычей до изнеможения, но это-то и было ей дорого, она не терпела мужиков сонных и ленивых, а если и терпела - то очень недолго.

– Да что я, в глаза ему глядел? - даже обиделся Захар. - Я не девка!

– Погоди, Федя! - придержал азартного товарища Тимофей. - А ты где своего черкеса-то высмотрел?