Худей! - Стивен Кинг

Это ее убедило. Когда она спрыгивала со ступеньки, подобрав юбку и мелькнув загорелыми ногами, она пробормотала слова, охладившие сердце Джинелли.

— Не так-то легко вам удастся его арестовать…

Они прошли мимо копов, все еще процеживающих землю в сгущающихся сумерках, прошли мимо цыган, в том числе и мимо двух братьев, одетых на ночь в одинаковые пижамы. Джина кивнула нескольким цыганам, и они кивнули в ответ, но все же старались держаться подальше — высокий человек с Джиной был из ФБР, а самое лучшее не впутываться в подобные дела.

Они вышли из круга и стали подниматься по холму к машине Джинелли. Вечерние тени постепенно поглотили их.

— Это было просто, как кусок пирога, Вильям, — рассказывал Джинелли. — Без сна третью ночь подряд и так же легко… почему бы и нет? Место кишело от копов. Разве вернулся бы тот парень, который устроил стрельбу тут прошлой ночью? Они так не думали… и сглупили, Вильям. Я ожидал этого бы от остальных, но только не от старика — нельзя ведь всю жизнь учиться ненавидеть и недоверять копам, а потом вдруг решить, что они защитят от того, кто грызет им задницу. Но старик-то спал. Он выдохся. И это было хорошо. Мы можем заставить его снять проклятие, Вильям. Заставить сделать это…

Они подошли к бьюику. Джинелли открыл дверцу водителя, пока девушка стояла рядом. И когда он наклонился, вынимая 38-калиберный пистолет из плечевой кобуры одной рукой и снимая крышку с банки Болла другой, он почувствовал, как настроение девушки резко переменилось от горькой раздраженности к внезапной опаске. Сам Джинелли ощущал вдохновение. Вся его интуиция и эмоции вывернулись наизнанку и достигли немыслимо тонкой степени. Он почти физически ощутил ее первые опасения, страх перед темнотой и близостью окружающего леса, страх перед той легкостью, с которой она отдалилась от соплеменников с человеком, которого никогда раньше не видела, в то время как ей не следовало бы доверять ни одному человеку. В первый раз она задумалась, почему «Эллис Стонер» не взял фотографии с собой в лагерь, если так жаждал опознать Халлека. Но было слишком поздно. Он назвал имя, и ненависть ослепила ее жаждой мести.

— А вот и мы, — сказал Джинелли и повернулся к ней с револьвером в одной руке и банкой в другой.

Ее глаза округлились, груди приподнялись, когда она втянула глубокий вздох.

— Можешь начинать кричать, — сказал Джинелли. — Но я гарантирую, что это будет последним звуком, который ты произнесешь и услышишь, Джина.

На мгновение ему показалось, что она закричит в любом случае… но вместо крика она выпустила воздух длинным выдохом.

— Значит, это ты работаешь на эту свинью, — проговорила она. — Ханс сатте сиг па…

— Говори по-английски, шлюха, — сказал Джинелли почти небрежно, и она дернулась, словно он дал ей пощечину.

— Не смей называть меня шлюхой, — прошептала она. — Никто не смеет называть меня шлюхой. — Ее руки, сильные руки, согнулись, пальцы сжались клешнями.

— Когда ты называешь моего друга Вильяма — свиньей, я называю тебя — шлюхой, а твоего отца — жополизом, — спокойно сказал Джинелли. Он увидел, как губы ее исказились в оскале, и ухмыльнулся. Что-то в его ухмылке заставило ее вздрогнуть. Она не то чтобы испугалась, но какое-то понимание появилось, понимание того, с кем она имеет дело.

— Ты что, думаешь, это игра? — спросил он. — Вы прокляли человека с женой и ребенком… и по-вашему это — игра? Вы думаете, он сбил эту женщину, твою бабку, умышленно? Заключил на нее контракт? Ты думаешь, Мафия решила объявить контракт на твою старую бабку? Дерьмо!

Девушка заплакала от бешенства и ненависти.

— Я знаю, чем он занимался в машине со своей женой, когда переехал ее на улице! А потом они… они отмазали все в суде. Но мы о нем позаботились. А ты будешь следующим. Неважно, что…

Он сбросил пальцем крышку с банки, и ее глаза впервые глянули туда. На банку он и хотел обратить ее внимание.

— Кислота, шлюха, — сказал Джинелли и выплеснул содержимое бутылки ей в лицо. — Посмотрим, скольких людей ты убьешь своей рогаткой, когда выгорят твои глаза.

Она тонко, протяжно вскрикнула, схватившись руками за лицо, но слишком поздно. Она упала на землю и Джинелли поставил ей на шею ботинок.

— Закричишь, и я убью тебя. Тебя и первых трех твоих приятелей, которые попадутся мне на глаза. — Он убрал ботинок.

— Пока это была пепси-кола.

Цыганка встала на колени, глядя на него сквозь расставленные пальцы. Точное, почти телепатическое чувство подсказало Джинелли, что она не нуждается в его объяснениях. Она знала, знала почти в тот же момент, несмотря на пощипывание кожи, что это не кислота. Мгновение спустя… едва не опоздав… он понял, что сейчас она кинется на него.

Когда она прыгнула кошачьим движением, он шагнул в сторону и ударил ее в бок. Ее голова ударилась о хромированную кромку открытой дверцы машины, и она сползла на землю бесформенной грудой, со стекающей по безупречной щеке струйкой крови.

Джинелли склонился над ней в уверенности, что она потеряла сознание, и она с шипением накинулась на него. Одна рука прочертила глубокую царапину у него на лбу, другая разорвала водолазку, разодрав кожу. Джинелли зарычал и опрокинул ее. Он уперся револьвером ей в нос.

— Давай еще, если хочешь напороться на это? Хочешь? Давай, шлюха! Ты испортила мне лицо! Я с радостью увижу, как ты это сделаешь.

Она лежала без движения, глядя на него глазами, которые сейчас были темны, как смерть.

— Ты бы это сделала, — сказал он. — Если бы это касалось только тебя. Ты бы снова прыгнула на меня. Но ведь это может убить его, верно? Убить старика?

Она молчала, но на мгновение свет мелькнул в глубине ее глаз.

— Что ж, тогда призадумайся, что случилось бы с ним, если бы это действительно была кислота? Задумайся, что станет со стариком, если я действительно плесну кислоту в лица тех двух парнишек в пижамах. Я мог бы это сделать, шлюха. Я мог бы сделать это, а потом вернуться домой и с аппетитом поужинать. Посмотри мне в лицо, и ты поймешь, что я мог бы это сделать, — и он наконец увидел замешательство, первые признаки того, что могло бы быть страхом, но страхом не за себя.

— Халлек проклял вас, — сказал Джинелли. — И этим проклятьем стал я.

— Пое…ь его проклятье, этой свиньи, — прошептала она и вытерла кровь с лица презрительным взмахом пальцев.

— Он сказал мне не причинять никому вреда, — продолжал Джинелли, будто и не слыша ее. — И я не причинял. Но это кончается сегодня ночью. Не знаю, сколько раз твой старый хрыч проделывал такое безнаказанно раньше, но в этот раз ему это не сойдет. Скажи ему это опять. Скажи, что к нему обращаются по-человечески в последний раз. Вот. Возьми.