Тень Радуги - Антонина Клименкова

Гортензия подошла поближе, привстала на цыпочках. Неужели не показалось? Она вернулась к предыдущей росписи, всмотрелась внимательней, отбежала к следующей... Так и есть! Цвет глаз юноши постоянно менялся — то ярко-голубой, то зеленый, золотисто-охристый, светло-карий, серо-стальной — и любые оттенки радуги...

Гортензия поспешила вперед, пропустив три десятка ниш. Оступилась на ступенях, разделяющих галерею на уровни, упала, ударившись коленом. Но не обратила внимания на подбежавших Мериана и Фредерику, подняла голову — и замерла... Она увидела перед собой знакомые глаза с насмешливым прищуром, свитые в косы черные волосы, широкие плечи, могучую грудь воина, затянутую в мерцающую чешую брони... Иризар. Демон стоял в полный рост, возвышаясь над креслом, где сидела всё та же женщина — но уже старуха. Морщины изрезали ее лицо, руки покрывали сплетения вен. Она неизбежно старела — а он оставался молод...

Торопливо поднявшись, Гортензия добежала до конца галереи — это были последние арки, дальше только распахнутые двери, ведущие из угловой башни в залы главной.

Предпоследняя в череде ниша была завешана побуревшей от солнца тканью. Гортензия без колебаний сдернула покрывало. Под ним оказался незаконченный портрет. Тщательно выписанное лицо демона, хмуро сдвинутые брови, сжатые точно от боли губы. Выписана его фигура и спинка высокого кресла, одежда женщины — многочисленные складки почти монашеской, жемчужно-серой рясы. Но на месте лица и рук женщины — белые пятна...

Последняя, крайняя ниша оказалась пуста.

— Тетя Тень, ты его знаешь? — спросила догадливая Рики.

— Я точно где-то видел этого парня... — почесал затылок Мериан, с напряжением всматриваясь в изображение. — Я помню, что встречал его, этого подлого гада. Но забыл, где...

Гортензия кивнула. Но не стала напоминать, что они столкнулись на кухне в ночь, когда сгорел их дом. Мериан всё равно ничего не вспомнит, он тогда был слишком взбудоражен, чтобы кого-то заметить...

— Пойдемте, пора уходить отсюда, — произнесла Гортензия. Она увидела достаточно.

Но в большом зале ожидало еще одно потрясение.

Перед огромным зевом давно погасшего камина стояло единственное, похоже, на всю крепость кресло — точно сошедшее с росписей галереи. Высокая спинка загораживала сидящего в нем...

Сделав остальным знак не подходить, Гортензия осторожно приблизилась к креслу. Сердце часто и тревожно билось... Неужели это и есть легендарный некромант?..

В кресле сидел мертвец — высохший и почерневший. От тела остались лишь кости, обтянутые обугленным пергаментом кожи, разлезшейся на клочки. Остатки истрепленной в тлен одежды опалены огнем. Седые длинные волосы паутиной ниспадали с облезшего черепа.

— Это была та самая дама с картин! — выдохнула Рики. Драконесса разумеется не могла усмирить свое любопытство, подобралась по пятам за ведьмой.

От ее слов, от легкого дуновения воздуха чуть шевельнулась седая прядь. И тотчас мертвец обратился в прах — мелкой пылью осыпались иссохшиеся останки. Пыль с шорохом осела на кресле, струйками потекла с сидения на пол.

— Ой, я нечаянно! — прошептала драконесса, брезгливо отступая назад.

Они поспешно покинули Верлис, в молчании. Никому не хотелось задерживаться здесь хоть на лишнюю минуту, и без того мрачная угрюмость этих стен стала казаться невыносимой.

Но несмотря на увиденное, Фредерика не забыла и о приглянувшейся вещице. На конце моста, пропустив вперед себя ведьму и Мериана, драконесса быстро нагнулась и выдернула из-под крайних бревен драгоценную шпильку.

В то же мгновение раздался оглушительный треск. Фредерика отпрыгнула назад, пугливо спряталась за спинами Мериана и ведьмы. Те обернулись и застыли, завороженные впечатляющим зрелищем: каменные столбы моста и две башенки-опоры заваливались в расщелину пропасти, сползая по отвесным скалам. Цепи порвались на обрывки, звенья лопнули с режущим слух звоном. Бревна настила распались веером, на секунду провиснув над пропастью — сорвались вниз. Следом обрушились башенки и столбы. Земля под ногами вздрогнула от донесшихся со дна ущелья ударов. Крепостные стены сложились, завалив проход к воротам. Надвратные башни повалились одна на другую, столкнувшись, рассыпались на каменные блоки...

Гортензия не без сожаления смотрела, как южная угловая башня крепости оседает вниз, загромождая осколками внутренний двор. Галерея фресок, как и ее владелица, отныне была погребена безвозвратно. Больше никто не сможет проникнуть в крепость и нарушить покой усопшей.

Лишь главная, могучая башня, опираясь на скалу, пусть и пострадала, но всё же осталась стоять, неприступная как никогда ранее.

С приходом весны и тепла пробудилась не только природа. Казалось, под лучами яркого солнца очнулось от зимнего оцепенения всё королевство, жизнь потекла быстрее, как соки в расцветающих деревьях.

Как и предрекала герцогиня, с окончанием зимы наконец-то завершилась и долгая осада — и маршал Эбер в сопровождении знатных рыцарей вернулся в столицу гордым победителем. Прибытие остального войска с обозами и военными трофеями, двигавшегося куда медленнее всадников, ожидалось еще не скоро. Военачальник не оставил бы своих солдат, если б не дело исключительной важности — он спешил успеть к весеннему королевскому турниру, на котором должно состояться посвящение в рыцари его единственного сына.

Горожане встречали маршала с ликованием, устроив на площадях праздничные гуляния в честь победоносного возвращения. (Толпы на улицах были на удивление многолюдны — что было даже неожиданно, учитывая, сколько горожан покинули родные дома из-за бесчинств некроманта.)

В отличие от народа, герцогиня приветствовала супруга весьма сдержанно, если не сказать холодно. Но Леопольд Эбер давно привык к подобному обращению. Расцеловав поморщившуюся жену, обняв почтительно молчаливого сына, маршал лишь принял ванну, переночевал в супружеской постели — а на следующее утро отбыл с докладом к королю. Визит затянулся на сутки, ибо его величество и герцог были старинными приятелями, а в прошлом — боевыми соратниками, плечом к плечу сражались и завоевывали новые земли, объединяя под один стяг разрозненные княжества, графства, поместья...

Отсутствие мужа герцогиню вполне устраивало. Она уже который день прибывала в большей чем обычно раздражительности — из-за досадного опоздания особого гостя. Гость этот был настолько для нее важен, что, когда слуга наконец-то доложил о прибытии экипажа, она немедленно покинула постель и спустилась встречать его лично, хоть время было позднее, далеко за полночь.