Когда пришел волшебник - Инна Шаргородская

Утро выдалось пасмурное, и рассвет, казалось, не наступит никогда. Над Шеморой низко нависло черно-синее небо, в туманном воздухе кружились редкие снежинки. Касаясь мостовой, они сразу таяли, и каменные плиты влажно блестели в свете фонарей, кое-как разгонявших не желающие уходить ночные тени.

Выйдя из гостиницы, четверо путников зябко поежились. Холодно не было, но на улице стояла промозглая, нездоровая сырость, и все обрадовались, когда свободный экипаж подкатил без промедления.

Они, правда, еще не догадывались, как им на самом деле повезло. Но поняли это очень скоро.

Телепортироваться на Бродяжью пустошь было невозможно, потому что капитан Хиббит не знал, где она находится.

Кучер, как оказалось, тоже этого не знал. И почти полчаса им пришлось без толку колесить по темному и безлюдному городу, пока он окликал каждого из своих встречных собратьев по кнуту и повозке, пытаясь выяснить, куда везти седоков. Собратьев же за эти полчаса встретилось всего трое. То ли день был воскресный, то ли час слишком ранний, но улицы казались попросту вымершими.

Настроения седокам невежественного кучера это отнюдь не улучшило. И без того все они пребывали на взводе, в изрядном расстройстве чувств, и почти не разговаривали между собой. Только когда с третьей попытки удалось наконец узнать дорогу к Бродяжьей пустоши и карета покатилась быстрее, приближая их к цели, они немного расслабились, уселись поудобнее и начали посматривать друг на друга.

В темноте, впрочем, ничего не было видно, и Вероника отдернула занавеску на окошке со своей стороны. Теперь хоть проплывавшие мимо фонари бросали внутрь экипажа свои тусклые отсветы, выхватывая из тьмы то угрюмый профиль Антона, то белую челку капитана Хиббита.

Эти двое сидели напротив, а Михаил Анатольевич расположился рядом со сказочницей. И при каждом толчке кареты колено его слегка касалось ее ноги. Такое теплое колено…

Хороший, умный, добрый человек… Веронике очень хотелось досказать сон хотя бы ему – уж Овечкин-то понял бы, в этом она не сомневалась. Да и капитан Хиббит понял бы, конечно, но… какой же он все-таки злой, этот капитан! Ладно. С рассказом она подождет. Пусть он сделает свое дело и успокоится. А то ведь еще и не услышит из вредности самого главного. Не захочет услышать. Вон ведь как взбеленился, когда она сказала, что Меченый им не враг!

А маг со шрамом действительно не был врагом, в этом Вероника теперь не сомневалась…

– Михаил Анатольевич, – сказала она, чувствуя, что снова начинает злиться на Кароля, – а как вы думаете, что сделает капитан Хиббит с Алиэттой? Если, конечно, найдет ее?

– О, – сказал Овечкин. – Лучше вам этого не знать.

– Почему?

– Вы не видели, что капитан сделал с ее братом…

– С Эдмоном? Когда? Где? Почему я ничего не знаю?

– Да вчера же, как раз пока вы с кавалером Грикардосом громили орденский особняк.

– Расскажите!

– Не хотелось бы…

Кароль, невидимый в этот миг в темноте, фыркнул.

– Будет вам, Михаил Анатольевич, – сказал он прежним смешливым голосом, словно и не было никакой ссоры с утра, и в маленьком тесном экипаже необъяснимым образом сразу сделалось уютнее и теплее. – Что бы вы себе ни думали, а есть на свете… твари, иначе не скажешь, которые не заслуживают другой участи.

Овечкин вздохнул.

– Наверное, вы правы, капитан. Но лучше бы вы его просто убили.

– А что вы с ним сделали, если не убили? – Любопытство превозмогло обиду, и Вероника повернулась к Каролю.

– Да убил я его, убил! – сказал тот. – В этом климате вряд ли он дожил до утра. Поди, заснул летаргическим сном, как все жабы на морозе…

– Жабы? – ахнула Вероника. – Вы что, превратили его в жабу?

– Нет. Я бросился на него аки лев, схватил за горло и вонзил ему в грудь свой верный кинжал. Вырезал сердце и скормил собакам. Это вам приятнее слышать?

– Да уж не знаю…

– То-то же. Михаил Анатольевич, надо думать, тоже не знает. Вряд ли ему случалось кого-нибудь убивать…

– Случалось, – коротко сказал тот.

– Человека?

– Демона.

– Демон не считается. И потом, в жизни не поверю, что вы убили его собственными руками. С помощью магии, небось?

– Не совсем, – вздохнул Овечкин. – Давайте переменим тему.

– Давайте, – охотно согласился Кароль. – А то разговор начинает приобретать какой-то профессиональный оттенок. Можно подумать, тут собрались убийцы. А ведь это не так. За нашим круглым столом сидят деятели искусств, деятели просвещения… всего один служитель Марса и затесался, но и ему почему-то не нравится убивать. Не нравится, поверьте. Я слишком люблю жить. А с моим богатым воображением совсем не трудно представить на месте убиваемого себя самого. Ох… лучше уж пусть превратят в жабу. Я не вампир-любовник, красота мне ни к чему. Зато какой-никакой, а все же шанс выкрутиться!

Он отодвинул занавеску и выглянул в окно.

– Через весь город едем… Далеко же спряталась наша красавица!

…Ехать пришлось действительно долго.

Разговор вскоре снова угас, все притихли, думая о своем, и Вероника даже начала задремывать, пристроив, с разрешения Михаила Анатольевича, голову у него на плече. Постепенно она пригрелась, и только-только в темноте под веками забрезжили какие-то картинки, обещая превратиться в настоящий сон, как экипаж остановился наконец, и кучер, по обыкновению всех шеморских кучеров, протяжно прокричал:

– Бродяжья пустошь!

Седоки высадились, капитан Хиббит расплатился, экипаж уехал. И в так и не рассеявшемся пасмурном сумраке все четверо принялись озираться по сторонам, мучительно соображая, куда же это они попали и как им, скажите на милость, отыскать здесь торговца птицами Цинарта.

Бродяжья пустошь являла собою именно что пустошь. Мусорную свалку. Чего здесь только не было – и груды ломаной мебели, и кучи тряпья, и ржавые железяки, и горы прочего хлама, изначальное предназначение которого теперь уже невозможно было определить. Поодаль, у подножия невысокого холма, чье происхождение тоже казалось сомнительным – не то природа создала, не то люди накидали, – виднелось десятка два вроде как обитаемых хижин, слепленных все из того же мусора – гнилых досок и битых каменных плит. Сквозь щели в стенах этих убогих построек просвечивал слабый свет, над трубами курился дымок.

– Здесь еще и живут, – вздохнул капитан. – Бомжи, не иначе. Неудивительно, что кучер не знал дороги – вряд ли сюда когда-нибудь приезжали приличные люди в экипажах… Что ж, делать нечего, надо стучаться в двери, беспокоить мирных обывателей.

Они торопливо зашагали к маленькому поселку, лавируя между кучами хлама. Кое-где даже из этой загаженной земли умудрились пробиться к свету чахлые пучки сизо-голубой растительности, при виде которых Кароль заметил, что кусты, кажется, перестали за ним следить.

– Такое облегчение, вы не представляете. Как-то не по себе делается, когда под каждым листом не то глаза мерещатся, не то уши… – и продолжил без перехода, не дав никому высказать свое мнение по этому поводу: – Знаете, чем больше я думаю, тем больше сдается мне, что «торговец птицами» – это иносказание. В столь прелестном местечке только зоомагазина и не хватает, вам не кажется?.. Торговец – ладно, но что может иметься в виду под птицами? Какие-нибудь наркотические зелья? Или просто яды? По киникейским поверьям, души умерших уносят на небеса именно птицы, так что вполне логично предположить, что средства, отнимающие жизнь…

– Избавь нас, Христа ради, от своих лекций, – буркнул Антон. – Ты вроде бы на дело идешь, вот и иди!

Этот мрачный красавец держался чуть позади Вероники, ни на секунду не упуская ее из виду, лишь изредка зыркая настороженным глазом по окрестностям. Да и остальные мужчины, не сговариваясь, окружили ее с разных сторон, так что шла сказочница, обладавшая на свою беду малой толикой квейтанской крови, посреди треугольника бдительных стражей.

Сама она, впрочем, страха не испытывала, свято веруя в немереные силы Овечкина и того же капитана Хиббита. Давно прошли времена, когда последний казался ей недоучкой, а про первого и говорить нечего. И куда больше Вероника волновалась за них, за своих мужчин, все еще чувствуя себя виноватой в их общих злоключениях. Подумать только, и здесь, в Тариане чуть ли не весь сыр-бор разгорелся из-за нее, из-за той самой квейтанской крови, пропади она пропадом!..

– Ах, масьёр, – с подозрительным благодушием ответил Кароль Антону, – когда все закончится, я, наверное, вызову вас на дуэль. Потешусь напоследок – перед тем как уйти в монастырь…

Он остановился перед первой же хижиной и негромко постучал в перекошенную, облезлую дверь, которая держалась не на петлях, а была попросту прислонена к дыре, заменявшей вход.

Внутри кто-то недовольно заворчал.

– Ох-грррх… Тилина, ты, што ль? Воротилась, паскуда? Дверь не сдвинуть, так надухарилась? Ох-гррр…