Под кровом Всевышнего - Наталья Соколова

Но я смотрела на свою необычайно подвижную и шуструю дочурку, брала её на руки и думала: «Кому дорого это дитя так, как мне? Я за неё в ответе перед Богом. Моя душа спокойна, только когда девочка со мною. И какое я могу иметь наслаждение, если тревога будет наполнять моё сердце?» И я никуда не поехала.

Вот эта самая тревога за детей постоянно владела мною. Только находясь мыслию перед лицом Всевышнего, вручая Ему постоянно Его детей, которых Он дал мне только на время, чтобы мне их вырастить и вернуть Ему, только в таком молитвенном настроении я могла находить покой своей душе. Я делаю домашнюю работу, но знаю, что ангел хранит детей. Но как они молились ему?

Вот я полощу белье у колодца, недалеко от меня купаются в пруду мои детки. Симочка отстал от них, так как помогал мне донести до колодца тяжёлые тазы с мокрым бельём. Вдруг слышу его крик, бегу к пруду. Сынок стоит в воде, держит руками свою ногу, а вокруг него все красно от крови. Оказывается, что Сима наступил на разбитую бутылку и порезал на ступне кровеносные сосуды. Поясом от своего платья я перетягиваю порезанную ногу, из которой кровь бьёт ключом. Коля в плавках несётся домой, зовёт на помощь дедушку и дядю.

Симу возили в больницу, зашивали рану. Он очень ослаб, долго спал, а потом целый месяц провёл в постели, так как не мог ходить. Слава Богу, нога зажила, но всем нам был урок: смотрите, как опасно ходите — гласят слова Священного Писания. Поэтому призывайте всегда своего ангела-хранителя и ходите всегда, как пред лицом Господа. Так учили мы детей, но ведь только один Бог без греха.

Каждые осенние каникулы я умоляла ребят не ходить на пруд, ибо лёд ещё не окреп. Но год на год не приходится. Бывали годы, когда мороз уже так сковывал лёд, что наш огромный Барский пруд превращался в ледяное поле. Земля была ещё не покрыта снегом, а по пруду можно было носиться на коньках, катать друг друга на санках. Однажды даже мой батюшка бегом катал на санках маленьких ребятишек. Солнце, мороз, и воздух так чист и свеж, что всем делается легко и весело. В те же годы, когда в начале ноября пруд был ещё не замёрзший, мне было спокойнее. Я знала, что дети не полезут к холодной воде. Но тонкий лёд — это самое опасное! Ребята прыгали на лодке, примёрзшей у берега, потом ушли. Остался один Сима. Он решил испытать крепость льда и вылез из лодки. В тот же момент он провалился. Сима вылез на берег и стремглав пустился домой. В эти часы я обычно спала, без послеобеденного отдыха я не в силах была крутиться до ночи. Младшие дети тоже спали, дома было тихо. Вот вхожу я в ванную и вижу, что на верёвочке развешана вся одежда Серафима. А где же он? Тихо хожу по комнатам, ищу сына. Он лежит на отцовской постели, зарывшись в пуховое одеяло, виновато улыбается.

— Сынок, что случилось?

— Я провалился в пруд.

— Не послушался! Я же просила... Что же меня не разбудил? Я бы тебя согрела чем-нибудь.

— Да я уже согрелся. Коля принёс мне в ванную сухое белье.

— Бог сохранил тебя, дитя моё, ну впредь будешь осторожнее.

Я понимала, что сама я уже не могу охранять детей, они выросли. Теперь вся надежда была на Бога. И все же я Провожала их летом на купания в пруду, когда им было уже одиннадцать и двенадцать лет. Коля и Сима отлично плавали и ныряли, особенно когда отец привёз им ласты и маски. Но сердце моё замирало, когда они пропадали надолго из вида. Я боялась, что они переохладятся, звала их выходить на берег, но докричаться было трудно. В жаркие дни купающихся было много, над водой стоял визг и крик, близко от берега брызгались мои младшие дети, которые были послушнее. Ребятам было удовольствие, а мне — нервотрёпка. Я решила все рассказать Володе. Разговор был за вечерним чаем в присутствии бабушки и дедушки. Я жаловалась на ребят, говорила, что не в силах больше с ними ходить на пруд, что они заплывают далеко, где спасать их в случае беды некому. Отец Владимир слушал молча, потом встал, позвал за собой старших сыновей и пошёл с ними на верхнюю террасу. Все притихли, ждали развязки дела, дедушка про себя молился. Я видела, как он переживал, может быть, боялся наказания своим любимцам.

Все трое спустились вниз к чайному столу радостные и весёлые. Муж целовал меня, благодарил, что я вырастила ему таких славных ребят. Он сказал:

— Они уже достаточно взрослые, чтобы самим отвечать за своё здоровье и жизнь. Переохладятся и заболеют -будут сидеть дома, они это понимают. Спасать их в воде некому, поэтому пусть сами берегут свою жизнь. Они знают, как они всем нам дороги, они не захотят причинить всем нам горе. Так ли, ребята?

— Да, так, — ответили мальчики. Отец продолжал:

— С этого дня ты, мамочка, больше на купания их не провожай. Назначь только время, в которое они должны возвратиться. И чтобы не было опоздания ни на минуту, — окончил отец строго.

— Ну, уж как папа благословил, так оно теперь и будет, — сказала я облегчённо.

За младших я не беспокоилась: девочки боялись далеко заплывать, Федя ещё не плавал. В послеобеденную жару, когда в доме был тихий час, Коля и Сима придумывали себе потеху за плотиной. Они садились на велосипеды и уезжали до вечернего чая, причём одевались в самое грубое и тёмное.

Километрах в трёх от дома, после плотины, протекал неглубокий ручей, песчаные берега которого были круты и обрывисты. Оставив в стороне велосипеды, один брат избирал себе верх, другой оставался на песке у ручья, под обрывом. Тот, кто внизу, должен был взобраться наверх, но верхний держал свою позицию, спихивал брата. Сцепившись, оба летели вниз. Потом позиции меняли. Понятно, что после такой игры мальчики возвращались мокрые, грязные, исцарапанные, но довольные. Они с восторгом рассказывали двоюродным братьям о том, как они «воюют». Митя и Витя стали проситься с ними. Соколовы согласились взять их с собой, но с условием: один на одного, брат родной на брата.

Теперь мальчики уезжали уже вчетвером. А когда возвращались, то тотчас же переодевались и мылись в ванной, приходили к столу уже чистые, а мне говорили: «Ты, мамочка, только не вздумай стирать нашу одежду. Мы её завтра опять наденем, опять поедем «воевать»».

Ребята рассказывали: «Мы устанем, объявляем перерыв и сидим рядышком, вспоминая «бой». Обсуждаем подъёмы,

падения, кусты, за которые можно цепляться... Так здорово, так интересно! А Митя и Витя сидят злые, нахмуренные. Нам смешно: "Почему вы сердитые друг на друга? Ведь игра была добровольная: не хочешь — не лезь, сиди..."» Так удивлялись на двоюродных братьев мои ребята.

Я все понимала и радовалась добродушию и обоюдной любви моих детей. Благодать Божия не оставляла их даже в добровольных схватках, даже в удалых, шумных играх. А у племянников, которые в эти годы уже не ходили в храм и не молились, не было охраняющей их от зла силы Божией, поэтому после «боев» Митя и Витя становились мрачные и озверелые. Соколовы не стали брать их с собой. Отец Владимир однажды увидел тело Серафима, когда сын переодевался.

— Почему ты весь в синяках и ссадинах? — спросил отец.

Симочка с улыбкой ответил:

— Мы играем так на круче. От Кольки все перетерплю.

Отец Владимир и дети

Нам оставалось только благодарить Господа за ту любовь, которую Он дал в сердца нашим сыновьям. Ни в детском, ни в отроческом, ни в юношеском возрасте Господь не попустил гневу или даже раздражению коснуться их душ. Ссор у нас в семье вообще не бывало. Видно, молитвы родителей да отца Митрофана, благословившего наш брак, хранили нас. Детей наших всегда тянуло друг к другу. Мы с радостью наблюдали, как они советуются друг с другом, обсуждая дела и т. п. Ни раздражения, ни зависти, ни злобы. Вспоминаются слова из послания апостола Павла: «Любовь не раздражается, не превозносится, не мыслит зла... все покрывает, всему верит...» (см. 1 Кор. 13, 4-7).

Между женщинами и у нас в семье бывали стычки: шумим, упрекаем друг друга, сердимся... Видно, в меня дочки, не в отца. Муж мой никогда не выходил из себя. Бывало, мы с ним разойдёмся во мнениях, я настаиваю на своём, он противоречит. Но чуть я погорячусь, Володя уходит. А если он сердился, то не смотрел на меня. А я ловила его взгляд, старалась заглянуть ему в глаза. И если это удавалось, то точно искра любви вспыхивала между нами, нас уже тянуло друг к другу.

И не было в жизни большего счастья, как сидеть рядом, чувствуя благодать Божию, которая соединяет нас на земле. А будущий век ещё закрыт от наших взоров, не знаем ещё, куда определит нас Господь, надеемся на Его милосердие. А в этом мире грехов у нас было много, идёт ещё пора их искупления.

Отец Владимир мой никогда не читал детям что-либо из Священного Писания, никогда не давал длинных наставлений — в общем, в философию не пускался. Но он действовал на детей своим примером жизни: добросовестно относился к служебным обязанностям, к семье. Никогда он никуда не опаздывал, никогда никому не отказывал, ссылаясь на занятость или нездоровье. Никто никогда не слышал от батюшки бранного слова. Но если он сердился, то голос его менялся: рявкнет басом, так что всех дрожь проберёт. Не терпел он разговоров на клиросе, не терпел беспорядков. В церкви его боялись, особенно когда он последние двадцать пять лет был настоятелем. Дома тоже дети боялись раздражать отца, слушались всегда беспрекословно. Вечером муж говорил мне: