Паутина - Пол Макоули

— Только посмотри на этих прыщавых подонков, — пробормотал Фаулер. Сам он был крепкого сложения. Аккуратно отглаженная рубашка с коротким рукавом была на размер меньше, чем требовалось, так что пуговицы чуть ли не вырывались из петель. Пористая бледная кожа напоминала кожный покров пещерного животного. При этом он постоянно облизывал нижнюю губу, поддерживая ее во влажном состоянии. Линзы очков бликовали, когда он переводил взгляд с одного монитора на другой. — Они так заняты тем, чтобы выглядеть крутыми, что совсем забыли о камерах. Я ведь точно знаю, что рано или поздно они попытаются совершить какое-нибудь мелкое преступление. У меня глаз наметанный. А система хорошая, умная, и учится постоянно. Но все равно она не так хороша, как я — слишком долго думает.

Изображение на мониторе переключилось на другую камеру. Я вспомнил, как та лисица металась взад и вперед, пытаясь вырваться из захватывающих ее кругов света. Я вспомнил, как Софи Бут беспечно кружилась в танце, уплывая прочь от внимания камер.

Фаулер объяснял:

— Камеры расположены выше зоны прямой видимости, поэтому мало кто их замечает. Большинство людей вообще о них забыли. Откровенно говоря, я считаю, их нужно выкрасить оранжевой флуоресцентной краской и снабдить сверкающими огнями и надписями: «КАМЕРА ВИДЕОНАБЛЮДЕНИЯ». Вот это могло бы снизить количество правонарушений. А так, как оно есть, ловля преступников напоминает отстрел рыбы в бочке.

Он немного помолчал.

— Можно настрелять целую бочку рыбы… Мы можем обеспечить камерами слежения автобусы, поезда метро, почти все крупные универмаги. В одном только Центральном Лондоне у нас установлено полмиллиона камер слежения. И если подозреваемый уедет из Лондона, не важно, на какое время, АРЭСН живо его подцепит, как только он вернется. Она найдет его в машине на шоссе М25 или засечет, как только он выйдет из поезда. Она никогда не спит, никогда не устает. Это какое-то хреновое волшебство. — Он откинулся на спинку стула, сложил руки и наконец-то посмотрел на меня. — Ну, так кто тот человек, за которым ты хочешь последить?

Я познакомился с Фаулером, когда начал работать переговорщиком. Дон был оператором и управлял камерой размерами и формой с фрисби, снабженной тремя большими гироскопами, бесшумным двигателем, круговым обзором и микрофонами, способными уловить крысиный писк на расстоянии пятисот метров. Теперь же он работал начальником смены операторов и всегда был счастлив продемонстрировать свои игрушки. А кроме того, он был худшим в мире водителем — постоянно пренебрегал правилами парковки, посадки и высадки пассажиров, двойными желтыми линиями и красными сигналами светофоров. Больше всего Дон гордился достижением, когда ему пришлось две мили вести задним ходом машину по шоссе А10, после того как он дважды промахивался мимо химчистки.

— Вы уже за ним наблюдаете, — ответил я и дал ему адрес и имя Барри Дина.

Дон Фаулер повернулся к своему компьютеру и вошел в базу данных.

— Да, мы за ним следили, — согласился он. — Наблюдение закончилось вчера после полудня. Оно продолжалось тысячу семьсот часов. Я могу приказать возобновить слежку и официально увеличить ее срок максимум на двое суток, но нужно, чтобы все это время можно было оправдать результатом.

— И сколько на этот раз?

— Восемь, — улыбнулся Фаулер.

— Могу освободить тебя от пяти. — Вчера я получил четыре штрафные квитанции: за проезд на красный свет, за движение по полосе, предназначенной только для общественного транспорта, за парковку в запрещенной зоне.

— Нет, мне нужно восемь, — вздохнул Фаулер. — Эти засранцы собираются отобрать у меня права, — и откинулся на спинку кресла. Блик от экранов мониторов скользнул по стеклам его очков.

— Вот она, красота системы. Раз уж кого-то зацепила, не остановится, пока ее хорошенько не попросят — или пока не кончатся деньги.

Час спустя я уже тащился по душным горячим дорогам среди пустошей Эссекса, где-то за Уолтемстоу — по шоссе А10, А503 и А406. Половина полос на А503 была разворочена и разрыта — шли дорожные работы. Под клубами едкого дыма кипели огромные баки со смолой. Желтые асфальто-укладочные машины изрыгали густую жирную копоть. Я мучительно медленно полз по мосту неподалеку от Ферри-Лейн, в магнитоле играла кассета с траурно-похоронным диско «Нью Ордер», окна в машине были открыты, и я хорошо разглядел место преступления: навес, установленный у бетонного русла реки Ли. Бело-голубая лента все еще весело трепыхалась на жарком пыльном ветру.

Офис охранного агентства «Квадрат» располагался на краю заброшенной промзоны. Приземистое одноэтажное здание с плоской крышей выглядело так, будто хороший ветер запросто может снести его вместе с припаркованными рядом легковушками и белыми фургонами, украшенными логотипом «Квадрата», да еще прихватить пустоши, простирающиеся в сторону набережной у шоссе М11. На охранника мое удостоверение ни малейшего впечатления не произвело, он велел мне сидеть и ждать.

Я сел и выкурил три сигареты подряд, стряхивая пепел прямо на покрытый царапинами линолеум, наблюдая за снующими по коридору мужчинами в дешевых коричневых брюках, белых рубашках и коричневых галстуках. День выдался жаркий и душный, пахло какой-то химией — тот же запах, что в подвальчике «Эроса». Наконец появился тучный мужчина в полосатой рубашке и красных подтяжках и обрадовал меня: он, дескать, может мною заняться.

— Малкольм Робинсон, — представился он, протягивая бледную потную руку. Когда я не выразил намерения ее пожать, он перешел к делу: — Вы хотите взглянуть на наши графики дежурств. Ну, так я начальник отдела по работе с персоналом, так что это моя область. В чем, собственно, ваш вопрос?

— Он связан с делом об убийстве.

— Боже! Ладно, проходите сюда, разберемся. Я покажу свою документацию. Мы всегда рады помочь полиции, ведь мы, можно сказать, одним делом занимаемся.

Он болтал не переставая, пока провожал меня в комнату, расположенную в задней части здания, где на видавшем виды столе громоздились ящики и коробки. Зарешеченные окна были широко распахнуты, но проходивший через них воздух был горячим и вонял собачьим дерьмом. На широкой бетонной площадке под окном в тени металлических навесов лежали, свесив языки, восточноевропейские овчарки. Некоторые из них попытались залаять, но при этом не раздавалось ни единого звука — по-видимому, у собак были перерезаны голосовые связки.

— Как вы можете выносить этот запах? — поинтересовался я.

— От собак-то? К этому быстро привыкаешь, они — наш хлеб, в конце концов. Куда дешевле и надежнее, чем люди. Присядьте, инспектор. Так о чем речь?