Рассказы о привидениях - Монтегю Родс Джеймс

землю пахал, и только. Кого хотите спросите, кто из нас двоих больше разумеет, любой вам ответит, вот увидите“.

„Ты все верно говоришь, Митчелл, только если ты не желаешь рассказывать мне про Беттонский лес, хоть и знаешь больше других, я буду вынужден обратиться к кому-то еще и выяснить что смогу, а старик Эллис живет здесь немногим меньше тебя“.

„Меньше – на полтора года меньше! Кто говорит, что я не желаю рассказывать вам про Беттонский лес? Да пожалуйста! Только уж больно чуднáя история. По моему рассуждению, ни к чему о ней знать всей округе. Лиззи, ты давай посиди чуток в кухне. Нам с мастером Реджинальдом надо потолковать с глазу на глаз. Но вы сперва скажите мне, мастер Реджинальд, отчего вдруг сегодня вы завели об этом речь?“

„Просто сегодня я случайно узнал о старой прибаутке про Беттонский лес: дескать, нежить там «шалит-гуляет»… И подумал, нет ли тут связи с решением срубить его. Только и всего“.

„Что ж, мастер Реджинальд, вы правильно подумали, что бы там ни навело вас на эту мысль. И я скорее, чем кто другой в наших краях, не говоря уж о старом дурне Эллисе, расскажу вам всю правду. Значит, дело было так. Самый короткий путь от нашего дома к Алленовой ферме лежал через лес, и, пока мы были мал мала меньше, бедной матушке приходилось ходить на ферму за молоком. Мистер Аллен держал ферму на земле, которая тогда принадлежала вашему отцу, и он был хороший человек, никогда не откажет семье с малыми ребятами – хоть понемногу, но всем хватало. Ну да не о том сказ. Матушка страсть как не любила ходить через лес: за лесом этим водилась дурная слава – теперь вон и до вас докатилась. Но в иной день, бывало, заработается допоздна, и тогда уж хочешь не хочешь, а иди напрямки. В такие дни матушка возвращалась сама не своя. Помню, как-то раз они с отцом говорили об этом, и он сказал ей: «Полно, Эмма, ничего тебе не сделается». А она в ответ: «Ах, Джордж, ты просто не знаешь и помыслить не можешь! Мне будто голову насквозь проткнули, аж ум за разум зашел: стою и не понимаю, где я. Тебе легко говорить, Джордж, сам-то в потемках не ходишь туда, только днем!» А он ей: «Само собой, днем! Что я, дурак, в потемках блуждать?» Долго они препирались… Ну, так она и маялась, бедняжка, год за годом, совсем, поди, извелась, только выхода у нее не было: раньше времени за молоком идти без толку, а послать заместо себя кого-то из детей тоже нельзя – неровен час, перепугаются до смерти. Она даже не рассказывала нам ничего. «Нет уж, – повторяла она, – хватит того, что я терплю эту муку. Никому такого не пожелаю! И незачем другим про это слышать». Но однажды она все-таки проговорилась при мне: «Сперва вроде как шорох быстрый по кустам идет, то навстречу, то вдогонку, смотря по часу дня, а после крик – такой крик, что в одно ухо шилом вонзается и сквозь голову из другого выходит, и чем позже я иду через лес, тем вернее услышу его дважды. До трех раз покуда не дошло, Бог миловал». Тогда я возьми и спроси ее: «Получается, кто-то шастает по лесу туда-сюда?», а матушка мне в ответ: «Вот-вот… И чего ей надобно, ума не приложу». Я удивился: «Так это женщина, да, мама?» И она сказала мне: «Да, на мой слух, это женщина».

Кончилось тем, что мой отец поговорил с вашим, мол, Беттонский лес ни на что не годен. «Ни зверья, ни дичи – во всем лесу птичьего гнезда не сыщешь. Никакой пользы от такого леса нету». И после многих разговоров ваш отец пришел расспросить мою матушку и увидел, что она не какая-нибудь глупая деревенская курица, которая поднимет переполох на ровном месте. Потом он поспрашивал других и что-то такое для себя уяснил и положил все на бумагу – его записка должна быть где-то в доме у вас, мастер Реджинальд. Вот тогда ваш отец и приказал срубить лес. Как сейчас помню, работали только засветло, после трех – ни-ни“.

„Неужели там ничего не нашли, Митчелл, ничего такого, что все объяснило бы? Чьи-то истлевшие кости… что-нибудь в этом роде?“

„Ничегошеньки, мастер Реджинальд, только след от ограды и канавы посередине – теперь над той старой канавой изгородь из колючки. Там все так раскорчевали, что, если бы чья могила была в лесу, наткнулись бы на нее, не иначе. Да, лес-то вырубили… Только, сдается мне, понапрасну. Здешний народ как не жаловал это место, так досель и не жалует“.

Вот вам рассказ Митчелла, – подытожил Филипсон. – Он не многое добавляет к тому, что нам известно, и, в сущности, ничего не объясняет. Попробую разыскать отцовские записи».

«Почему же отец ничего вам не рассказывал?»

«Он умер еще до того, как я пошел в школу. Наверное, не хотел пугать своих детей страшными историями. Помню, однажды нянька устроила мне хорошую взбучку за то, что я побежал по тропе к лесу: дело было зимой, под вечер, мы с ней вдвоем откуда-то возвращались. Но в светлое время никто не запрещал нам ходить в лес, только почему-то нас туда не тянуло».

«Хм! Как вам кажется, вы сумеете отыскать отцовские записи?»

«Думаю, да. Скорее всего, далеко искать не надо. Полагаю, интересующий нас документ в шкафу у вас за спиной. Там лежит пара связок с разными семейными бумагами, я нарочно держу их под рукой – иногда просматриваю. Мне попадался конверт с надписью „Беттонский лес“, но, поскольку леса больше нет, я не удосужился заглянуть в него. Однако ничто не мешает нам сию минуту это исправить».

«Погодите, – остановил я его (как ни хотелось мне оттянуть свое признание, по всему выходило, что признаться пора). – Если хотите знать мое мнение, Митчелл не зря сомневается, что все неприятности исчезли вместе с лесом, и вот почему».

И я поведал ему все то, что еще раньше поведал вам. Надо ли говорить, что Филипсона мой рассказ чрезвычайно заинтересовал.

«Неужели до сих пор?.. – изумился он. – Просто поразительно. Слушайте, давайте сейчас вместе сходим туда и поглядим, что будет».

«Нет, и не просите, – отрезал я. – Если бы вы испытали подобное на собственной шкуре, то скорее отправились бы за десять миль в противоположном направлении. Даже не думайте. Лучше достаньте этот конверт. Посмотрим, что удалось выяснить вашему отцу».