Врачу: исцелись сам! - Владимир Сергеевич Митрофанов

которую я прочитал в какой-то книге Владимира Леви по психологии: якобы на камне в Тибете написано: "Научились ли вы радоваться препятствиям?"

В толпе у выхода на лифты Борисков увидел знакомое лицо. Это был печально известный Лабоданов Александр Яковлевич. Несмотря на то, что он был и доктор наук и даже профессор, за ним числились какие-то нечистые дела. Лет пять назад он организовал частную лабораторию, где производил какие-то анализы, за которые брал большие деньги. Потом оказалось, что анализов никаких они там вовсе и не проводили, а писали их чисто "от балды", на глазок, а потом делали какие-то выводы и назначали лечение. Такие вещи случались, по рассказам людей, нередко, например, Борискову один пациент из Казахстана рассказывал, что тоже очень долго лечился, делал дорогие анализы, а потом оказалось, что у него просто брали деньги, а весь анализ придумывали. В Питере Борисков с такими делами как-то последнее время не сталкивался, хотя разных частных лабораторий было довольно много. Некоторые реально проводили исследования, обладая хорошей лабораторной базой или покупали их в крупных медицинских центрах, то есть забирали материал, деньги, а сам анализ делали в самых разных местах, отчисляя себе немалый процент. Существовали и вовсе непонятные диагностические методики, когда в аптеках сидели люди в белых халатах, тыкали электродами в точки на ушной раковине и на компьютере показывали и распечатывали, какие у кого есть заболевания. Болезни находили самые разные, да сама методика была совершенно бессмысленной, типа лохотронов на юге, когда прикладываешь к пластине ладони, и тебе тут же определяют твой биологический возраст. Нередко, аргументом для больных служило то, что это показывали в рекламе по телевизору. В рекламе показывали обычно пищевые добавки, самые простые и безопасные и, по сути, ни на что не действующие, поскольку рекламировать лекарства запрещено. Один человек из рекламной компании, который сам придумывал разные стили подачи и слоганы, говорил, что напишет на любую тему все что угодно и как можно убедительнее – так, чтобы товар хорошо продавался.

Сразу после конференции Борисков пошел в кабинет к заведующей отделением. Там в десять часов собирали консилиум по больному Новикову. Ситуация с ним оставалась совершенно неопределенная. Человек явно умирал, но непонятно от чего. Эндоскопист видел в просвете бронха вроде как опухоль, однако биопсия кусочка не подтвердила, что это опухоль, ткнули еще раз и – снова ничего. Стали проверять на все, что только возможно и ничего не толком не могли сказать. Гистология – царица доказательств, ничего не определила, а у больного каждый день скакала температура, он задыхался и непрерывно кашлял. Поговорили, поговорили, да так ни с чем и разошлись.

Впрочем, бывало всякое не вполне объяснимое. Так, в прошлое воскресенье по страховому полису привезли финна, который лежал на носилках абсолютно неподвижно, как бревно, ни на какие внешние стимулы не реагировал и находился, судя по всему, в глубокой алкогольной коме. Стало известно, что они в компании с двумя нашими товарищами выпивали, и с их слов (они все оставались на ногах) выпили якобы "всего-то восемь бутылок пива", и тут этот иностранный гражданин и выключился. Поначалу было даже предположение, что у него произошло кровоизлияние в стволовые структуры мозга, однако магнитно-резонансная томография ничего такого не выявила. Впрочем, на следующий день финн благополучно оклемался и благополучно покинул клинику.

После конференции Борисков сразу пошел в процедурную и сдал на анализ кровь из вены. Процедурная медсестра Марья Дмитриевна была настоящим профессионалом и взяла кровь так мгновенно, что Борисков почти ничего не почувствовал. Марье Дмитриевне было уже далеко за сорок. Двое детей, мальчик и девочка, у нее были хорошие, теперь уже взрослые, а муж – пьяница. И сын и дочь жили отдельно со своими семьями, и у дочки только что родился ребенок, со слов Марьи Дмитриевны, очень хорошенький. Мужа она бранила, но тоже, наверное, по-своему любила. Такое было свойство ее натуры.

Борисков тут же из процедурной позвонил в лабораторию:

– Когда будет готово?

– Зайди в час, – ответили ему равнодушно.

Понятно, что только одному ему были интересны результаты и больше никому. Борисков тут же вспомнил, как работал на практике медбратом в нефрологическом отделении. Перед дежурством его строго-настрого предупредили: никак результатов анализов больным не сообщать, как бы они ни просили. Сделав основные дела, он сел за стол и начал вклеивать в истории болезни поступившие результаты. Тут же откуда-то появился дядька средних лет, стал ходить вокруг, потом вежливо поздоровался, предложил апельсин (Борисков взял) и стал спрашивать про свой анализ мочи: "Просто посмотрите, есть ли там белок, или нет?" Борисков отказать не смог, но тут же понял, что сделал ошибку. Потом подходили другие больные, которым Борисков говорил уже сурово: "Завтра спросите у своего лечащего врача!"

Сдав кровь, Борисков пошел в ординаторскую за своей папкой с историями болезни. Там уже был врач-рентгенолог Олег Васильевич Колобков. И человек был хороший, но ним висел некий рок. Это был действительно несчастный человек. Много лет он все страдал по жилью, точнее по отсутствию нормального жилья, копил деньги, а жилье все дорожало. Левые деньги он зарабатывать не умел. Он иногда говорил:

– Врач в Америке получает сто двадцать тысяч долларов в год, сразу же он может снимать жилье или купить его. Любой банк даст ему кредит. Мне же кредит никто не дает. Я, конечно, не великий Боткин, но до революции и обычные врачи всегда имели какое-то приличное жилье. А у меня даже своей квартиры нет.

Вот и теперь нудел про жилье:

– Слышали? Квартиры опять подорожали!

– Кто про что, а вшивые про баню! – тут же прошипел Жизляй, который лихорадочно заполнял выписные истории болезни, и, кажется, даже тихо сплюнул.

В настоящее время этот доктор Колобков жил в глухой коммунальной квартире рядом с метро "Чернышевская", и прожил он там все свои лучшие годы, и каких-то перемен не ожидалось, поскольку никто в той квартире умирать вовсе не собирался, а наоборот, уже понаехали молодые, и нужно было держать ухо востро, как бы самого не отравили. Никто и выкупать эту коммуналку не собирался, поскольку окна выходили уж больно погано – во двор-колодец – прямо в другие окна таких же коммуналок. В окне напротив каждый вечер в течение многих лет жирная бабища, которая с каждым годом становилась все толще, ходила в неглиже и без оного. Если только не успел завесить окно – считай, испортил себе настроение на весь вечер. Комната Колобкова была на втором этаже, и там не