Хорошие плохие чувства. Почему эволюция допускает тревожность, депрессию и другие психические расстройства - Рэндольф Несси

для узкого круга друзей в своем твиттере забавную, как ей казалось, шутку о том, что подхватить на Черном континенте венерическую болезнь ей не грозит, ведь она же белая[650]. Включив после приземления смартфон, она обнаружила, что твит разошелся по всей сети, с работы она уволена и ее имя склоняют по всему миру. Механизмы, с помощью которых наш разум прогнозирует результаты предпринимаемых действий, буксуют, сталкиваясь с современными СМИ.

Вопрос не в том, почему существует бессознательное, а в том, почему некоторые события, эмоции, идеи и побуждения активно вытесняются и скрываются от сознания, – иными словами, почему существует вытеснение и механизмы эго, которые его выполняют. Глобальных версий две. Вытеснение может быть просто неизбежным изъяном когнитивной системы. Либо в ходе отбора не удалось сформировать систему, которой ведомо все, либо эти кордоны – бесполезные побочные продукты какой-то другой системы. Обе версии сомнительны. Многое из бессознательного не просто недоступно для осмысления – оно активно блокируется специализированными механизмами, которые называются защитой эго.

Здесь небольшой перерыв – в буквальном смысле. Возвращаюсь после целого дня простоя, когда у меня ну никак не шла работа над книгой. Как я ни понукал себя, преодолеть ступор не получалось, а срок сдачи неумолимо надвигался. Но я не мог, и все тут. Тогда я задался вопросом почему – и решил, что просто устал. А потом просто позволил себе отвлечься и думать о чем в голову придет. Почти сразу же мои мысли обратились к критикам, которые запросто объявят пустышкой всю книгу только за то, что в ней признаются правильными и полезными отдельные идеи психоанализа. Хуже того, я осознал, что пишу в таком тоне, будто лишь идиот отрицает существование вытеснения. Мне вспомнилось, как я впервые встретился с Робертом Хэтчером – психологом, которому предстояло курировать мои первые сеансы психодинамической терапии. Я с ходу выпалил, что не очень-то верю во всякое там бессознательное. Хэтчер не стал спорить и что-то доказывать. «Вы составите собственное мнение, – только и сказал он. – Но, чтобы его составить, нужно из сеанса в сеанс побольше и повнимательнее слушать, поменьше говорить, а также записывать все, что сообщает пациент, чтобы мы потом могли вместе просмотреть записи».

Внимательно слушая человека в вольной беседе, можно уловить взаимосвязь между вроде бы случайными переключениями с темы на тему. Вот пациент вспоминает, как пил кофе на открытой веранде кафе, а потом вдруг начинает рассказывать про своего японского коллегу. Это солнечный блик на стеклянной столешнице проассоциировался с восходящим солнцем и напомнил пациенту о Японии. Вот девушка признается, как обидно, что отца больше интересуют успехи брата в американском футболе, чем ее собственные успехи в европейском, а потом ни с того ни с сего начинает ругать отцовскую страсть к инструментам. В том, что воздействие бессознательного – это не выдумки, я убедился, часами внимая излияниям пациентов.

Психологические исследования адаптивных свойств бессознательного

Это, впрочем, просто истории из жизни. Они убедили меня, что психика располагает механизмами, которые активно блокируют доступ к определенному ее содержимому. Закономерному скепсису можно противопоставить десятки исследований, проведенных социальными психологами, которые взялись документировать существование адаптивного бессознательного. Обычно социальные психологи расходятся во взглядах с психоаналитиками, но психиатр, психоаналитик и философ из Мичиганского университета Линда Бракель – одна из тех уникумов, чьи научные работы сближают эти разные области. Анализируя свидетельства того, как большинство наших действий происходит под влиянием первичного психического процесса, то есть внерассудочных махинаций бессознательной части психики, Бракель приходит к выводу, что первичный психический процесс может увеличивать приспособленность[651]. Второй уникум, социальный психолог Тимоти Уилсон, приводит в своей замечательной книге «Незнакомцы для себя. Открытие адаптивных свойств бессознательного» (Strangers to Ourselves: Discovering the Adaptive Unconscious) множество экспериментов, иллюстрирующих бессознательную обработку[652].

Одно особенно показательное исследование Уилсон провел совместно с психологом из Мичиганского университета Ричардом Нисбеттом[653]. Они демонстрировали двум группам испытуемых один и тот же видеофильм. Одна группа смотрела его под громкие звуки отбойного молотка, другая – в тишине. После этого испытуемых спрашивали, повлиял ли шум на оценку фильма. Те, кто слышал отбойный молоток, были уверены, что и вправду занизили оценку из-за грохота, но, как показали общие результаты, в действительности шум на оценку не влиял. В другом эксперименте две группы студентов смотрели два разных варианта одного и того же интервью. В первом актер отвечал на вопросы в теплой, дружелюбной манере, во втором держался холодно. Дружелюбного студенты оценили как человека симпатичного и его иностранный акцент сочли приятным, холодного же назвали некрасивым, а его акцент – резким и грубым. Однако свою неприязнь к холодной ипостаси актера испытуемые объяснили внешностью и акцентом.

Еще больше примеров бессознательного мышления можно найти у Джона Барга и его коллег[654],[655],[656]. Нам кажется, что при голосовании мы принимаем решение осознанно и взвешенно, однако исследования показывают, что в большинстве случаев выбор делается с первого взгляда на фото кандидата. Мы чувствуем, что предложение построено неправильно, даже если не помним никаких грамматических правил. Вы просыпаетесь ночью с готовым решением сложной математической задачи – или с осознанием, что забыли включить в налоговую декларацию крупную статью доходов.

Более драматичными примерами изобилуют исследования расщепленного мозга. Один из первопроходцев нейропсихологии Майкл Газзанига изучал P.S. – пациента, у которого мозг был хирургическим путем разделен на правое и левое полушарие с целью облегчить приступы не поддающейся лечению эпилепсии[657]. Газзанига устанавливал перед пациентом прибор, проецирующий изображение зимнего пейзажа в правое полушарие мозга и изображение куриной лапы – в левое. Поскольку речь контролируется левым полушарием, куриную лапу P.S. мог описать словами, но зимний пейзаж оставался за пределами его сознательного восприятия. Когда пациента попросили выбрать левой рукой (связанной у нас с правым полушарием) одну из нескольких картинок, он указал на лопату для чистки снега. На вопрос, почему именно эта картинка, он ответил: «Лопата нужна, чтобы убирать курятник». То есть он сочинил сюжет, объясняющий выбор, который на самом деле был продиктован бессознательным восприятием зимнего пейзажа. Согласно объяснению Газзаниги, «интерпретирующий модуль выстраивает для человека сюжетную линию. Этот интерпретатор собирает всю информацию от всех разрозненных систем, распределенных по разным областям мозга». Карл Циммер в своей статье обобщает открытие Газзаниги так: «Хотя высказывание выглядит необработанным слепком действительности, на самом деле это наскоро состряпанный сюжет»[658]. Мы делаем бессознательный выбор, а потом придумываем логичное объяснение своему поступку[659]. Как пишет в своей книге Уилсон, иногда мы ведем себя как дети, которые, играя в гоночную видеоигру, воображают себя за рулем настоящего