Рыцарь Шато д’Ор - Леонид Влодавец

— Сердечно вам признателен, святой отец, — сказал Ульрих. — Но стоит ли мне вообще ехать сегодня к маркграфу? Может быть, принять сделанное мне недавно госпожой Клеменцией де Шато-д’Ор предложение: отказаться от прав на Шато-д’Ор и удалиться от мира в одну из ваших обителей?

Монахи переглянулись, это произвело на них еще большее впечатление, чем сообщение о походе епископа. Такой оборот дел монастырь Святого Иосифа явно не устраивал, да, похоже, и монастырь Святого Якова тоже.

— Не думаю, не думаю, мессир Ульрих, — поспешил разубедить его аббат де Сен-Жозеф. — Я полагаю, что в данный момент это еще не обязательно. Конечно, ваше желание посвятить себя служению Господу весьма и весьма похвально, и мы сразу могли бы принять в обитель, как только вы этого пожелаете, но поверьте, мы не можем принять в монастырь человека, который дал святой обет и не закончил его исполнение… маркграф должен официально признать вас исполнившим обет, вернуть вам права на Шато-д’Ор, и лишь тогда мы будем вправе принять вас в монастырь…

— Итак, вы предлагаете мне рискнуть? — спросил Ульрих.

— Да. Хотя риск, честно говоря, теперь не столь уж велик. Сегодня в замке после полудня будет много рыцарей, духовных особ, представители короля, много старых друзей вашего отца и брата. Наконец, там будут наши люди, которые получат приказ умереть, но не дать убить вас…

«В это можно поверить! — подумал Ульрих. — Если маркграф уберет меня раньше, чем признает исполнившим обет, то вам не видать Шато-д’Ора, как своих ушей! За это можно пожертвовать даже половиной всех монахов Сен-Жозефа!»

— Что ж, — сказал он, — тогда не будем медлить! Время уже перешло за полдень, нельзя заставлять его светлость ждать…

— Вы правы, — сказал аббат де Сен-Жозеф, — но прежде чем ехать, вам и вашим слугам стоило бы переодеться. Для безопасности…

— Хорошо, — сказал Ульрих. — Однажды ради спасения я надевал даже женское платье, так что мне не впервой. Правда, не хотелось бы везти к маркграфу несчастную сарацинку.

— Мои люди дадут ей приют… — уверил аббат де Сен-Жакоб, — ни один волос не упадет с ее головы.

— Для меня самое важное, чтобы с нее не упала чадра, — сказал Ульрих. — Эти сарацинки таковы, что способны умереть, если их лицо окажется открытым.

— Надеюсь, вы постараетесь обратить ее в истинную веру? — со скабрезной улыбочкой произнес де Сен-Жозеф, который, видимо, несмотря на свои полсотни лет, кое-что еще мог.

— Непременно, — сказал Ульрих, — грех оставлять заблудшую душу в неведении Истины…

…Спустя полчаса из ворот монастыря святого Якова выехала многочисленная группа всадников, сопровождавшая большой портшез, в котором за бархатными занавесями сидели Ульрих, Марко и оба аббата. Монахи-охранники ехали по обе стороны, спереди и сзади носилок. Десять слуг ходко тащили свою нелегкую ношу по улицам. Ульрих и Марко, одетые в монашескую одежду, с низко надвинутыми на лоб капюшонами, были неузнаваемы.

— Главное, пройти в большой зал, а потом оттуда уйти, — сказал де Сен-Жозеф Ульриху. — Уйти будет труднее, но мы вас выведем. Главное, чтобы королевский нотариус все засвидетельствовал…

«Несомненно, у них все уже подготовлено! — думал Ульрих про себя. — Вряд ли кто-нибудь из людей маркграфа сможет помешать им… А волнуется он слишком уж притворно, должно быть, хочет убедить, что и впрямь берегут меня из одного христианского человеколюбия. Ну да Бог с ним! До самого моего вступления во владение графством монашеских козней можно не опасаться, во всяком случае, от этих двух монастырей… Другое дело, после того, как я вступлю во владение… Тут уж они станут смертельно опасными».

— Вы все еще сомневаетесь, мессир Ульрих? — спросил де Сен-Жозеф. — Предупреждаю вас: как только вы получите грамоту об исполнении обета, побыстрее становитесь за спины моих людей… Мы выведем вас из замка подземным ходом, будьте покойны…

…Приемный зал в замке маркграфа еще пустовал. Слуги поспешно приводили его в порядок. Из-за охраняемой стражниками двери доносился приглушенный гомон голосов. Пустовало и величественное кресло маркграфа, по своему великолепию превосходящее иной королевский трон. Над ним был устроен балдахин из красного бархата, расшитого золотыми узорами, среди которых матово блестели крупные жемчужины; само кресло щедро позолочено, украшено драгоценными и самоцветными камнями. Сиденье и спинка обиты бархатом того же цвета, что и полог балдахина. К приподнятому над залом креслу вело восемь ступенек, устланных тяжелым ворсистым ковром. Над креслом к стене прикреплен большой щит с гербом марки, а вокруг него — восемь более мелких щитов с гербами вассальных графств, среди которых все еще находился герб Шато-д’Ора.

Маркграф сидел в смежной с залом комнате, облаченный в парадное одеяние из алого бархата, зеленого шелка, золотой парчи, с украшениями из серебра, золота, жемчуга и драгоценных камней. Его рыхлое, но все еще сильное тело защищал панцирь из стальных пластинок-чешуек. Маркграфу теперь за пятьдесят, и он давно не тот полный сил и энергии мужчина, который торжествовал под Оксенфуртом свою самую важную победу. Да, он постарел. Седина и лысина, следствие порочного образа жизни, определенно не красили его. Руки ослабели и не могли уже нанести столь же сокрушительного удара, который принес ему победу в поединке с Генрихом де Шато-д’Ором. Изрытое шрамами, бугристое лицо его, багровое от неумеренной выпивки, — лицо человека, потерявшего интерес и вкус к жизни, бесцветно-ленивый взгляд — выражали пресыщенность и скуку. Перед маркграфом стояла литровая кружка пива, темного и тягучего; он отпивал большие глотки, и ему по привычке становилось веселее. Все было в его жизни: и женская любовь, и обожание подданных, и власть, и богатство, и выигранные битвы, и сраженные соперники, и горы пищи, и реки вина… У него было много детей, шесть законных и не один десяток незаконных. Один из его сыновей был пажом его законной жены, две дочери работали прачками, три сына служили лучниками, двое были его вассалами, десять или больше были послушниками в различных монастырях, мужских и женских. Он знал, что одного из его сыновей взял в свой гарем покойный ныне Перрье, что одному из них отрубили голову как вору и убийце, что многие дочери его славятся распутством. О большинстве же он даже не ведал — где они и что. С шестью законными была более ясная картина. Двух младших сыновей он отослал на службу королю, старшего готовил себе на замену. Все дочери уже были замужем: одна стала герцогиней, две вышли за сыновей соседних маркграфов. Все было устроено прекрасно. Но победа, одержанная двадцать лет назад, теперь ускользала. Посылая Ульриха в Палестину, маркграф на сто процентов был уверен, что никогда его больше не увидит. Но в то же время Шато-д’Оры вроде бы не остались без мужчин в роду — Ульрих находился далеко, весть о его гибели пришла бы нескоро, Клеменция за это время успела бы родить сына… Впрочем, роди она только дочерей, маркграф в этом случае не остановился бы перед подменой. Он продумал и такой вариант: дочь можно похитить, а то и убить, а вместо нее… Он нашел бы подходящую кандидатуру. Но Клеменция не подвела… Видит Бог, эта женщина была ему многим обязана, и он ей тоже был обязан многим.