Рыцарь Шато д’Ор - Леонид Влодавец

Маркграф встал во главе ожидавшей его свиты и, сжав в кулаке посох, вступил в зал. Народу было не так уж много — человек двести. Рыцари и отцы духовные, оруженосцы, слуги — привычная для него и опостылевшая толпа: разноликая и в то же время безликая, тихо гомонящий лес склоненных голов и блестящих доспехов, ряс и долгополых разноцветных одеяний. Маркграф взошел на свой трон и уселся, как всегда, важно и с достоинством. Герольды, слуги, телохранители и прочая публика встали на ступенях трона.

— Я приветствую всех господ благородных рыцарей и отцов духовных, прибывших сюда с миром и добрыми мыслями и делами, исполнение которых угодно Господу Богу, — произнес маркграф. — Садитесь, господа.

Взгляд его цепко выхватил из толпы рассаживавшихся на кресла и лавки — кто куда в зависимости от чина, а также Ульриха и Марко. Марко был одет как рыцарь, хотя и робел, сидя рядом с Ульрихом посреди людей, стоящих много выше его по званию. Только сейчас этот храбрый и бывалый воин по-настоящему понял, как много зависит от того, что он сейчас скажет. Сколько бы ни старался он изжить свой инстинктивный, вбитый в него с пеленок, почти суеверный страх пред хозяином, до конца это ему так и не удавалось. В глубине души он все еще был холопом маркграфа, и холопская душа его трепетала. Нет, он ничуть не сомневался, что именно скажет, когда его спросят. И дело даже не в том, что Ульрих зарубил бы его за предательство на месте, что клятвопреступление являлось тяжким грехом и обречет его на вечные муки. Просто Марко уже не мог чувствовать к Ульриху лишь любовь преданного слуги к доброму господину, он превратился для Марко в друга, боевого товарища, почти брата, и все возведенные законами и моралью барьеры между ними пали, они — ничто по сравнению с теми узами, которые их связали… И все же Марко боялся. Он не мог глядеть выше, чем на сапоги маркграфа. Он знал, что маркграф больше всего на свете желает, чтобы он умер здесь, не успев сказать того, что сейчас скажет…

— Господа, — спокойно и даже обыденно, как бы снижая значительность момента, произнес маркграф, — мне доложили, что здесь, в этом зале, присутствует мессир Ульрих де Шато-д’Ор, который хотел сделать какое-то заявление… Я попросил бы его встать и представиться…

Ульрих встал. Он знал, что маркграф напоследок постарается его хоть как-то унизить.

— Ваша светлость, позвольте представиться, граф Ульрих де Шато-д’Ор!

— Чем вы можете подтвердить это?

«Спокойненько, только спокойненько… — наказывал нежно самому себе, как ребенку, Ульрих, — не срываться, не ругаться…»

— Мое звание могут подтвердить аббаты де Сен-Жозеф и де Сен-Жакоб.

— Досточтимые отцы-настоятели, так ли обстоит дело?

— Да, ваша светлость, — поклонился аббат де Сен-Жозеф, — этот воин — сын Генриха де Шато-д’Ора, павшего на поле чести без победы, но со славой…

— Я могу подтвердить как заявление мессира Ульриха, так и слова аббата де Сен-Жозефа, достойного брата моего во Христе… — поддакнул де Сен-Жакоб.

— Благодарю вас, досточтимые отцы, да пребудет с вами благодать Божья! Итак, мессир Ульрих, что привело вас к нам?

— Ваша светлость, я пришел объявить во всеуслышание, что обет, данный мною Святой церкви, во имя благочестия вашей светлости, исполнен. Человек, которого вы посылали со мной, прибыл живой и невредимый, он может подтвердить мои слова.

— А кто может подтвердить, что это именно тот человек, которого мы посылали с мессиром Ульрихом? — спросил маркграф.

— Я! — воскликнули в один голос несколько рыцарей. Кровь бросилась маркграфу в лицо: «Да тут сговор! Они все против меня, все! Господи, неужто такова воля твоя?! Может быть, Марко… последняя надежда!»

— Я попрошу предъявить бумагу, которую мы составляли после битвы при Оксенфурте, — сказал маркграф. — Дело было так давно, что я уже позабыл ее содержание.

— Вот эта бумага, ваша светлость! — сказал аббат де Сен-Жозеф. — Она двадцать лет хранилась в обители Святого Иосифа. Позвольте мне зачитать ее…

— Не стоит утруждать себя, ваше преподобие, — сказал маркграф, бессильно махнув рукой, — я припоминаю, о чем там говорилось. Помнится мне, что в случае если мессир Ульрих убьет в Палестине сто сарацинов, то я обещал признать его графом, а также вернуть ему сеньориальные права на отцовские земли и замок Шато-д’Ор. Однако подтвердить это может только мой бывший раб, а ныне холоп мессира Ульриха, Марко из деревни Грюндорф. Приблизься, раб!

Марко встал, но его ноги налились свинцом…

— Вперед! — громко шепнул ему Ульрих. — Держись, парень! Выручай, старина! Теперь — только ты!

Марко, пересилив себя, сдвинулся с места и пошел прямо к ступеням трона.

— На колени, раб! — железным голосом произнес маркграф. — Распятие!

Марко упал на колени, низко склонив голову, словно клал ее под топор. Ульрих видел взбухшие вены на руке маркграфа, вцепившейся в посох, острие которого глубоко вонзилось в ковер у его кресла. «Если он ударит им, этим посохом, в спину Марко, я снесу ему голову!» — поклялся себе Ульрих.

Тем временем служители принесли огромное Распятие и Библию. Ульрих вспомнил, что на этих священных атрибутах клялся маркграф, когда посылал его в Палестину.

— Святой отец, — обратился маркграф к аббату де Сен-Жозефу, — примите клятву у раба Божьего Марко, и да поможет вам в этом Господь Бог!

Все присутствующие, в том числе маркграф, встали со своих мест, только Марко остался на коленях. Он не мог даже поднять глаза на искаженный страданием лик Сына Божьего.

— Сын мой, — обратился к Марко аббат, — возложите руку на Библию и поклянитесь перед образом Спасителя нашего Иисуса Христа в том, что будете говорить правду, только правду и единственно правду, и ничего кроме правды!

— Клянусь всемогущим Богом, — собрав все силы, сказал Марко, — что буду говорить правду, только правду и единственно правду, и ничего кроме правды!

— Подтверждаешь ли ты, сын мой, что Ульрих де Шато-д’Ор, сын Генриха де Шато-д’Ора, во исполнение обета, данного Святой церкви, был в Палестине?

— Да! — сказал Марко, и рука его, лежащая на Библии, чуть дрогнула.

— Подтверждаешь ли ты, сын мой, что Ульрих де Шато-д’Ор, сын Генриха де Шато-д’Ора, бился в Палестине с неверными во имя Гроба Господня и Святой истинной католической веры?

— Да! — сказал Марко. — Подтверждаю, святой отец!

— Подтверждаешь ли ты, сын мой, что в боях с неверными Ульрих де Шато-д’Ор, сын Генриха де Шато-д’Ора, сразил оружием своим сто врагов истинной веры и Господа нашего?

— Да! — набрав полную грудь воздуха, выкрикнул Марко, силы душевные которого были уже на пределе. — Господи, спаси и помилуй мя, грешного, да святится имя Твое, да придет царствие Твое, ныне и присно, и вовеки веков! Амен!