Тайны Кремля - Юрий Жуков

Серьезные перемены затронули все слои политического руководства Советского Союза. Они отнюдь не ограничились появлением очередного триумвирата — Сталин, Молотов, Маленков, не свелись к нему. Отразились на положении всех, кто входил в высший эшелон власти и второго, и третьего уровней.

Как ни покажется парадоксальным, но в начале 1943 года, 26 февраля, Кагановичу с помощью ПБ возвратили должность наркома путей сообщений[348]. Видимо, выяснилось, что она была единственно знакомой, освоенной, понятной ему сферой деятельности. Той, с которой он просто в силу инерции, да к тому же в относительно нормализовавшихся условиях, мог совладать. Немаловажную роль в таком назначении сыграло и то, что военные сообщения, наиболее ответственный участок работы Лазаря Моисеевича, остался под контролем Хрулева и Ковалева. Полностью отстранить Кагановича от руководящей деятельности и тем самым окончательно вывести из политической элиты Сталин не позволил. Ему остро требовался свой, лично преданный, всем ему обязанный человек, который всегда и во всем поддерживал бы его. Хотя бы лишним голосом.

По тем же причинам, ради гарантированного при любых обстоятельствах голоса в свою поддержку, Сталин сохранил в узком руководстве и Ворошилова. Правда, смог наделить его после всего происшедшего, да и то лишь 19 апреля 1943 года, откровенно номинальным, чисто формальным постом — председателя Трофейного комитета ГКО[349]. Правильнее говоря, в соответствии с уточненной субординацией, в структуре НКО — своего наркомата. Поставил под его начало не столько собственно фронтовые и армейские отделы Управления трофейного вооружения, имущества и металлолома НКО, их отдельные бригады и батальоны, сколько Музей-выставку трофейной техники, которую разместили в Москве, на территории Центрального парка культуры и отдыха.

В весьма схожем с Кагановичем положении с 11 ноября 1943 года оказался и Андреев. Решением ПБ на него возложили обязанности наркома земледелия, чуть понизив прежнего главу ведомства, И. А. Бенедиктова — до уровня первого замнаркома[350]. Тем самым Андрею Андреевичу отныне предстояло не только спрашивать с других за работу сельского хозяйства, но и отвечать за нее самому. Однако следует признать, что в значительной степени такая «ответственность» была облегчена совместным постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 6 декабря 1942 года, подписанное Сталиным и тем же Андреевым. Ими воспрещалось «собирать данные о фактическом намолоте урожая в колхозах, как искажающие действительное положение дел». Вместо нормального учета вводился откровенно фиктивный — «видовая оценка, производимая органами ЦСУ до начала уборки»[351] (выделено мною. — Ю. Ж.).

Как уже отмечалось выше, потерпел вторично фиаско и Вознесенский. После стремительного, поразившего всех взлета, возвышения до положения второго лица в государстве, его сферу деятельности вновь, как и в начале быстротечной карьеры, ограничили Госпланом СССР, несколько утратившим свою прежнюю роль. Зато его былой заместитель и преемник Сабуров наоборот резко поднялся вверх. Освободившись от работы в фактически подконтрольном ГКО Госплане, стал полноправным, а не только по должности, заместителем главы правительства СССР. Столь же серьезное доверие оказали и Косыгину. 21 июня 1943 года его назначили, оставив одним из зампредов СНК СССР, еще и председателем Совнаркома Российской Федерации[352], чем весьма расширили его реальные властные полномочия.

Прежнюю значимость, несмотря на кратковременную опалу, сохранили еще два «капитана индустрии» — зампреды СНК Советского Союза Малышев и Первухин.

Малышева 1 июля 1942 года решением ПБ освободили от одной из двух занимаемых им должностей — наркома танкопрома. Сняли за невыполнение программы выпуска танков Т-34 в июне, назначив на его место директора Кировского завода И. М. Зальцмана[353]. И само решение, и его обоснование были явно надуманными. Преследовали лишь одну цель — продемонстрировать былое якобы всесилие прежнего узкого руководства, выступавшего как ПБ. Нанести хотя бы косвенно удар по отвечавшему за производство танков Молотову, и тем самым несколько укрепить престиж Вознесенского. Символичность, даже условность наказания, его истинную цель подтверждало то, что Малышева все же оставили на более значимом посту — зампреда СНК СССР, с 19 сентября, «наблюдавшего» за работой трех не менее важных по условиям военного времени наркоматов: тяжелого машиностроения, электропромышленности, связи[354]. Опала, точнее — создание видимости ее, продлилась ровно год. 26 июня 1943 года, теперь уже решением не ПБ, а ГКО, что стало весьма показательным, Малышева восстановили на посту наркома танкопрома[355]. Аппаратная игра в данном случае не принесла ощутимой пользы Вознесенскому.

Объектом столь же изощренной интриги оказался и Первухин. В середине октября 1942 года постановлением СНК СССР, т. е. от имени Сталина, его освободили «от наблюдения по Совнаркому за работой наркомата угольной промышленности, главлесоспирта и наркомата электростанций, а также от текущей работы в Совнаркоме по подготовке планов топлива и энергоснабжения и оперативного контроля за их выполнением»[356]. От всего того, что оказалось в ведении Вознесенского при распределении обязанностей в ГКО и чем тот собирался заниматься без помощи и присмотра человека, по его мнению, Маленкова. Но опять же, как и в случае с Малышевым, полностью устранить Первухина не удалось. За ним сохранили должность зампреда СНК СССР, наркома химической промышленности и «наблюдающего» за работой наркомата резиновой промышленности[357]. Таким оказался ответный ход Сталина на вынужденное согласие с отстранением Ворошилова и Кагановича, продемонстрировавший игру на равных. Однако для самого Первухина именно такое решение оказалось неожиданно удачным, благоприятным, ибо вверило вскоре под его контроль работу над атомным проектом.

За пять дней до того, как в Чикаго впервые в мире была осуществлена управляемая цепная ядерная реакция, ГКО 27 ноября 1942 года принял постановление, и положившее начало созданию советского ядерного оружия — «О добыче урана». Оно обязывало: «1. К 1.V.1943 г. организовать добычу и переработку урановых руд и получение урановых солей в количестве четырех тонн в год на Табошарском заводе „В“ Главредмета… 3. Приравнять завод „В“ в части порядка финансирования, проектирования строительства, оплаты труда, материально-технического и продовольственного снабжения к строительствам особо важного назначения… 4. Возложить на Радиевый институт Академии наук СССР (академик Хлопин) с привлечением научного института удобрений и инсектофунгисов им. Самойлова и Уральского института механической обработки полезных ископаемых разработку к 1.II.1943 г. технологической схемы получения урановых концентратов из табошарских руд и переработки их для получения урановых солей. 5. Комитету по делам геологии при СНК СССР (т. Малышев) в 1943 г. провести работы по изысканию новых месторождений урановых руд с первым докладом Совнаркому СССР не позже 1 мая 1943 г…» Подписал постановление Молотов[358].

Всего через два с половиной месяца, 11 февраля 1943 года, опять же задолго до того, как участники «Манхэттен проект» приблизились к созданию атомной бомбы и она пока еще оставалась проблематичной, последовало новое постановление ГКО. На этот раз предусматривавшее «более успешное развитие работ по урану». В этих целях устанавливалось следующее:

«1. Возложить на тт. Первухина М. Г. и Кафтанова С. В.[359] обязанности повседневного руководства работами по урану и оказывать систематическую помощь специальной лаборатории атомного ядра Академии наук СССР. 2. Научное руководство работами по урану возложить на профессора Курчатова И. С. 3. Разрешить президиуму Академии наук СССР перевести группу работников специальной лаборатории атомного ядра из г. Казани в г. Москву для выполнения наиболее ответственной части работы по урану… 9…обеспечить доставку самолетом из г. Еревана в г. Москву 5 сотрудников Академии наук СССР и оборудования общим весом до 1 тонны. 10. Обязать Ленсовет (т. Попкова) обеспечить демонтаж и отправку в Москву оборудования и циклотрона Ленинградского физико-технического института. 11. Обязать руководителя специальной лаборатории атомного ядра проф. Курчатова И. С. провести к 1 июля 1943 г. необходимые исследования и представить Государственному комитету обороны к 5 июля 1943 г. доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива»[360].

Тем же постановлением большой группе наркоматов — черной металлургии, среднего машиностроения, электропромышленности, цветной металлургии, финансов, давалось срочное специальное задание: к 1 марта — 15 мая 1943 г. изготовить и доставить для лаборатории Курчатова все необходимое оборудование, сырье. И вновь столь важный документ скрепил подписью не Сталин, а Молотов[361].