Бег по краю - Галина Таланова

– Дело в том, что все это в течение десяти лет сохранялось в тайне. Поэтому я знал, что никто из родственников погибших никогда об этом не узнает. Поэтому я все так аккуратно делал. Никто не знал, из чего сделаны эти куклы, даже мои родители не знали. Я их делал десять лет.

Мистическая история, рассказанная самим краеведом-некрополистом:

«Наша школа занималась сбором макулатуры. Мы ходили по подъездам, звонили во все двери и требовали старые бумаги. Около одного из подъездов стояла крышка гроба: накануне нам уже сказали, что в соседней школе погибла девочка.

Произошло это так. Одиннадцатилетняя Наташа принимала ванну, и в этот момент отключили свет. Отец девочки погиб, поэтому в квартире не было мужской руки, и женщины пользовались допотопной переноской. Вскоре напряжение опять подали. Выходя из ванной, Наташа концом мокрого полотенца задела об оголенный провод и мгновенно скончалась от разряда.

...Выйдя из подъезда с кипами макулатуры, мы попали прямо на вынос. Видимо, мать Наташи была членом какой-то секты. На похоронах не было никого из одноклассников, зато пришло несколько десятков женщин и мужчин в черных одеждах. Все они держали горящие свечки и что-то заунывно пели не по-русски.

Чувствуя, что совершили преступление – а мы украли чужую макулатуру, мы постарались улепетнуть со страшного места. Заметив нас, за нами в погоню бросилось несколько мужиков. Вскоре меня схватили за плечо. Меня, трясущегося от страха, подвели к чёрному сборищу. Пение прекратилось.

Заплаканная женщина – видимо, мать покойной – подала мне крупное венгерское яблоко и поцеловала в лоб. Она подвела меня к гробу и, пообещав много конфет, апельсинов и денег, велела целовать покойницу. Я залился слезами, умолял отпустить, но сектантки настаивали. Все снова запели молитвы на непонятном мне языке, а кто-то взрослый с силой пригнул мою голову к восковому лбу девочки в кружевном чепчике. Мне не оставалось ничего другого, как поцеловать, куда приказано.

Так я сделал раз, другой и третий, меня ободрили и велели повторять за начётчицей длинное заклинание на старорусском языке. Несколько выражений из него намертво врезались в мою память: «Я могла дочь породить, я могу от всех бед пособить».

Когда заговор закончился, мне велели взять свечку и покапать воском на грудь Наташиного синего, с красной оторочкой платьица. Затем мне подали два стёртых медных кольца, велели одно насадить мёртвой невесте на палец, другое надели на палец мне. Не выпуская моей руки, они двинулись к автобусу. Мы отправились на кладбище. По дороге женщина взяла с меня честное пионерское слово никому, по крайней мере, сорок дней не рассказывать об этом происшествии.

Первый ком глины бросила мать, второй поручили кинуть мне. Потом нас привезли к тому же подъезду – и мне вернули портфель, в который насовали каких-то платков и тряпок. Мне насыпали полные карманы конфет, вручили авоську фруктов и дали бумажку в десять рублей. Я за первым же поворотом выкинул колечко и платки в снег. На десять рублей я накупил книг про животных и монгольских марок.

Ближе к концу учебного года мёртвая Наташа начала сниться мне чуть ли не каждую ночь, распевая нескладные песенки. Дальше моя мёртвая невеста потребовала от меня – во сне – чтобы я начал изучать магию и обещала научить меня всему. Требовалось лишь мое согласие. Я, естественно, был против. Летом я уехал в деревню – и ночные «посещения» прекратились.

Они возобновились в первую же ночь, как я вернулся в город. Наташа являлась ко мне словно бы в дымке, вскоре я начал чувствовать ее близость по специфическому холодку. У меня начались галлюцинации, по ночам я стал бредить. Врач, к которому обратились за помощью мои родители, объяснил это явление гормональной ломкой.

Так продолжалось около года. Наконец, Наташа объявила, что, если я и после этого не хочу изучать магию, она меня бросает. Дескать, впоследствии я буду искать её и домогаться, но будет поздно. Тогда я был готов на что угодно, чтобы избавиться от ночного наваждения. Наташа научила меня, как «передать» её одной из моих одноклассниц, на которую я имел зуб. Я совершил несложную магическую церемонию – и навеки распрощался с Наташей, получив вместо этого... неумеренный интерес со стороны той самой одноклассницы.

С тех пор каждый раз, когда я оказываюсь на кладбище «Красная Этна», я нахожу время сходить на могилку Наташи. Бабушка её давно умерла, мать куда-то делась, и лет четырнадцать могилу поддерживал в порядке исключительно я один. Пару лет назад кто-то натыкал в Наташин холмик цветочков. Кто это мог сделать, кроме меня, остается полнейшей загадкой».

Она-то считала, что она в своей жизни уже всех похоронила, что больше в её жизни не будет ям, на краю которой ты стоишь, сжимая мёрзлую землю в кулаке. Этот глухой стук, забивающий дверь в прошлую жизнь, уносящий твоих любимых туда, откуда до поры до времени тебе нет хода.

Лидия Андреевна всё время завидовала верующим. У них встреча (или иллюзия на встречу?) была всегда впереди. Они знали, что ещё всё-всё расскажут своим родным, как они жили тут без них. Твои близкие смотрят на тебя ОТТУДА, поддерживают. Советуют и ведут по жизни. А потом возьмут за руку – и поведут тебя по райскому саду, купающемуся в солнечных лучах. Будешь порхать бабочкой от цветка к цветку, наклоняясь над каждым соцветием и вдыхая новый чарующий аромат, – и в каждом таится загадка и предчувствие волшебства. Под ногами будет мягким ковром пружинить мох – и ты будешь снова радоваться, что вот, наконец, вы все вместе.

Ни в каком сне ей не привиделось, что встреча состоится ещё на этой земле. Самое страшное было то, что эта встреча здесь ей была не нужна. Она не то чтобы распрощалась со своими близкими навеки, нет, напротив, их голоса звучали в её мире каждый день, они были там живыми, и она каждый день разговаривала с ними. Но встретить свою дочь в этом мире, вернее её фантом, нет, к этому Лидия Андреевна совсем не была готова. То, что её дочь побывала в руках сумасшедшего, леденило кровь, временами ей казалось, что она сама скоро окоченеет, превратившись в камень.

Нашла дома одежду Василисы, которую сил не было разобрать до сих пор. Попросила сотрудников ритуальной службы переодеть дочь в родную одежду.

Хоронили девочку прямо из морга. Она никого не звала на эти похороны, понимая, что все люди давно простились с её дочерью и жизнь у них бежит без неё равнодушной равнинной рекой.

Хоронить то, что когда-то было её дочерью, пришли помочь два человека с её работы и Илья.

Звонить Илье она сначала тоже не хотела, а потом передумала. Не потому, что считала, что не может ему не сообщить. Просто не могла удержаться от желания заставить пережить того тот шок, что пережила она.

– Завтра похороны Василисы.

– Что? – спросил Илья и положил трубку.

Она позвонила ещё раз:

– Я не сошла с ума. Завтра похороны. Была эксгумация. Вынос в двенадцать часов из морга на улице Монастырской.

На другом конце провода долго молчали. Лидия Андреевна решила было, что произошло разъединение, но потом глухой голос выговорил:

– Хорошо, приду.

И снова она стояла на краю чёрной ямы, куда должны были опустить родное лицо, больше похожее на восковую мумию. И снова сыпал снег, но снежный покров не был таким глубоким, как в прошлые разы: зима только начиналась – и снег успел лишь припорошить землю. Кое-где из-под снега даже проглядывали жёлтые опавшие листья, напоминающие о том, что мы все однажды вот так же упадём с облюбованной ветки, с которой, казалось, намертво срослись, но которая уже не несёт живительных соков.

Это было так всё странно. Нереально. Её дочь жила в её сердце, и Лидии Андреевне совсем не надо было видеть её мёртвое, обтянутое жёлтой кожей лицо. На кладбище дул сильный ветер. Какая-то ворона прилетела на осину, успевшую вырасти с того дня, как опустили в чёрную яму её дочку, и надсадно каркала, будто безуспешно прочищала горло.

Из могилы вытащили подгнивший гроб, обитый какой-то полуистлевшей половой тряпкой, имеющий пробоину в боку, словно лодка, напоровшаяся на подводное препятствие, и опустили туда новый, как сказали носильщики, очень лёгкий, неестественно лёгкий. Они никогда не опускали такой лёгкости в темноту.

Зачем судьбе было угодно послать ей ещё этого безумного кукольника? Два раза хоронить своего ребёнка? Ощущение было, что это и не её дочь вовсе, а так призрак… Ей казалось, что над живой её дочерью надругались.

По отстранённости и нестираемому с лица страху она поняла, что в жизни Ильи давно нет её дочери. Лидии Андреевне казалось, что он будто хотел уткнуться в мамины колени и зажмуриться от навалившегося прошлого. На мумию почти не смотрел, глядел в нависшее над кладбищем серое небо, напоминающее отражённый весенний снег, впитавший в себя гарь выхлопных труб и заводских котельных. Снег таял, был изъеден дождём и облака казались зеркальным отражением этих осевших сугробов. Жизнь продолжалась, а значит, скоро будет трава, только её дочь теперь так и будет лежать под этой травой, и она Лидия Андреевна всегда будет знать, что она там лежит, как живая, только усохла вся. И ничего не меняется, хотя трава желтеет, сменяется девственным снегом, которому снова предстоит стать похожим на грозовые облака перед тем, как истаять…