Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды - Владимир Короткевич

— Не говори, — проговорил тот, что смотрел на Юрася. — А вдруг догонят? Скажут: он вас излечил, а вы вместо благодарности его — на дыбу. Нет, брат, придётся вернуться.

— А грязь какая смердящая, — пожаловался третий.

— Ничего, — ответил подстрекатель. — Мы с него за эту грязь и за то, что не сбежали, лишние золотые возьмём.

— Бедный, — усомнился первый.

— Чёрт с ним. Да ещё и со зрителей сдерём. Пошли. Вынимай горох.

Они вынули из-под век подложенные туда половинки горошин, проморгались и, зажмурив глаза, пошли назад.

Корнила с тупой издевкой смотрел на бродяг. Увидел, что слепые приближаются, что глаза у них зажмурены, и усмехнулся:

— Что, выкрутиться хотел — не помогло?

Слепых подвели. Юрась перекрестил их.

— Смотри! — приказал он. — Гляди на Бога в славе Его!

Слепой «с трудом» приподнял веки.

— Пане Боже, — тронул шёпот уста. — Вижу... Вижу, Пане Боже! Созерцаю светлый лик Твой! — Бросил взгляд на сотника: — А это что за богомерзкое рыло?

Сотник растерялся. Двое других бывших слепцов смотрели на него с плохо скрытой брезгливостью.

— Чёрт, — изрек один.

— Ясно, что Сатана, — заметил Раввуни. — Только рога под волосами.

Два мещанина подошли к сотнику.

— Н-ну, рыло. Это как же? На Бога руку поднял. Савл, паче кала смердящий.

Корнила налился краской. Вырвал меч.

— Ти-хо, хлопы!

Это он сделал напрасно. Новогрудским мещанам, как и вообще тогдашним мещанам, оружием грозить не стоило. Рык толпы набирал силу, подогреваемый шальной яростью. Гулко лопнул, разбившись о голову Корнилы, пустой горшок. Конники потащили мечи из ножен. И тут белое, синее, красное, золотоволосое, пёстрое от дубинок, палок, кордов, клевцов и пик море накатило на них со всех сторон. Полетели квашни, поленья, засвистели в воздухе камни.

Напуганные криком, ослеплённые, кони ярились и вставали на дыбы, а потом что было духу рванули сквозь толпу и полетели прочь. Вдогонку им для острастки пустили с десяток стрел. Магдалина в отчаянии наблюдала бешеный бег латников, зная, что раньше чем через пару дней (и то взяв подкрепление в Любче) Корнила сюда не вернётся. Смекнула, что Христос теперь навострит отсюда лыжи и, значит, снова дороги, самые глухие, где даже голубиных станций нет, значит, надо идти и бросить Ратму.

Если бы она ведала, что эта околичность спасёт её, думала бы иначе. Но она ничего не подозревала и потому пошла глухими улицами к замку, чтобы, если получится, попрощаться с Ратмой и взять клетку с голубями про запас. Клетку она получила, но парня не увидела. Стражник сказал грубо:

— Иди-иди. Он под замком.

— За что?

— Ну, значит, хороших дел наделал.

Это известие наполнило её тревогой. Что такое могло случиться? Неужели за ночное приключение? А может, он всё открыл отцу? Ну нет, не может же он быть настолько глупым, чтобы вот так сразу. Всё это нужно было долго готовить...

...Она не догадывалась, что Радша оказался именно таким «глупым». Ошалелый, обезумевший от счастья, любви и желания, он открыл отцу, Мартелу, что с невестой у него всё кончено, что он не хочет из-за земель стать посмешищем и решил жениться на другой. Отец урезонивал его, мол, всё это шелуха, мол, благородные не хозяева себе, мол, женившись, можно иметь хоть сто любовниц. Юноша ошалел. И тогда воевода приказал посадить его под замок.

Ей было очень тревожно, и какое-то предчувствие мучило ее, и тянуло, и сосало под сердцем.

...Между тем общий исступленный восторг достиг апогея. Юрась видел, что на другом конце площади уже стоит над ручной коляской, наполненной запечатанными бутылками, желтозубый Варфоломей. Ждёт, и лицо его как плохая трагическая маска. И ещё Христос видел, что никто к Варфоломею не подходит, все смотрят на них и, значит, фокус пока выгорает. Всё шло хорошо.

И тут к нему снова подошли два бывших слепца. Народ встретил их дружескими криками.

— Ну как, стали видеть? — спросил Христос.

— Ага, — оскалился тот, что взял монету.

— Ну и хорошо, идите с миром, — дружелюбно напутствовал Христос.

— Мир не дёшево достаётся, — шепнул мазурик. — Давай ещё три золотых.

Они шептались с ласковыми улыбками на губах. Народ с умилением смотрел на эту сцену.

— Нету меня больше. Слово. После, может...

— Крикнем, — пригрозил слепой.

— А я вот сейчас тоже крикну, — ухмыльнулся Пётр, — что вы за исцеление ещё и денег требуете. Тогда вам живо глаза выбьют, а другого Христа — дай вам Бог, голубчики, дожить до Его пришествия.

Братчик с трогательной нежностью обнял их. Зашептал:

— Идите к дьяволу, возлюбленные братья мои. Пока не посыпались звёзды из глаз ваших. Не хотели по-доброму подождать? Пугаете? Пинка вам в зад.

В толпе возникли вздохи умиления. Братчик подвёл «братьев» к ступенькам паперти и незаметно дал им сильного пинка в зад. Те с кометной скоростью полетели сквозь толпу.

— Ишь, побежали как, — растрогалась баба. — С радости, милая!

— С радости побежи-ишь.

...Магдалина шла, и тревога её делалась нестерпимой. Что же, наконец, случилось? Она внезапно почувствовала одиночество и страх. Ей хотелось поскорей добраться до тех, кого она час назад чуть не отдала в руки святой службы. С ними не так опасно, они что-нибудь придумают.

Готические, поперечно-туманные дома нависали над ней, казалось, следили острыми маленькими оконцами, притихли. Она физически ощущала, что за каждым рогом её ждёт опасность.

И вот в самом конце улочки она увидела на ступеньках храма Христа с товарищами, ощутила внезапный прилив радости и... остановилась.

Между нею и Христом стояла жалящая взглядами небольшая, преимущественно женская толпа. Были тут костёльные жёлтые девы и красные молодицы с тупыми и злобными глазами, были вечные «девушки» с улицы Святой Цецилии, смотревшие жадно, согреваемые сознанием собственной неуязвимости, было несколько пожилых мужиков в переломном возрасте и монахов с блудливыми гляделками. Было даже несколько женщин из благородных, в богатых платьях.

Все эти фигуры обрисовались перед ней со странной резкостью.

А впереди стояла дородная баба в девичьем венке. Расставила ноги, сложила на груди уродливо могучие руки. Обметанный болячками рот усмехался.

«Ганория из Валевичей, — поняла Магдалина. — Всё. Открыл ей старый хрен воевода».

Она рассматривала общую и Ратмирову невесту и поневоле иронично думала: «Бедный Ратмир. Ну, эта его научит».

— Ведьма! — бросила Ганория тихим голосом. — Опоила дьявольским зельем. Искусительница...

Магдалина шагнула вперёд, глядя ей в глаза. Та опешила, и потому, видимо, Магдалина набралась наглости.

— Ну, — сказала она. — Очисть дорогу.