Биография smerti - Анна и Сергей Литвиновы

Полковник тоже, когда разговаривал с Таней, по голосу чувствовал: пресловутым Стасиком падчерица увлеклась. Не то чтобы там любовь, конечно, но юноша ей явно нравился. И полковник, уже спокойнее, поинтересовался:

– А что за полянка?

– Ой, да наш барчук совсем осатанел, – хмыкнул шофер. И неодобрительно прибавил: – У него мать умерла, а он дурью мается. Короче. Три дня назад требует внедорожник и привозит пятерых каких-то бугаев. Типа, садовники они. И еще коробок немерено. Морда важная, чего задумал, не признается. Но Фаина, экономка наша, его расколола: альтернативный он, понимаешь ли, сад собрался сажать. На поляне. За территорией. Чтоб поразить, так и сказал, прекрасную Татьяну в самое сердце. Ну, не дурак, а?

Красиво, конечно. И эффектно. Падчерица, полковник знал, подобные поступки жалует. Может, действительно она там, с ним? Луна... Сонеты... Полянка, усыпанная цветами... Но отчего же тогда боль в сердце так и не проходит?

«Мерседес» тем временем ворвался в Красную Долину, лихо, на полной скорости, просвистел по сонному поселку, эффектно затормозил подле какого-то ангара.

– Пересаживаемся! – весело велел водитель. – Теперь на внедорожнике поедем. За полчаса долетим с ветерком!

Выгнал из ангара мощную машину, на его место поставил «мерс». Ходасевич уселся, тронулись.

– А где находится полянка? – между делом поинтересовался полковник.

– Ну, вообще-то это страшный секрет, только все его, конечно, знают. Рядом она, от ворот метров пятьсот. Мы все уже на нее посмотрели, – откликнулся водитель. И понимающе улыбнулся: – Что, хотите накрыть голубков?

От его фамильярного тона полковника передернуло. Но водителя уже было не остановить:

– А чего, не вопрос! Давайте, прямо туда и доставлю, вместе за молодых порадуемся!

Он, кажется, предвкушал семейный скандал, но Ходасевичу какое-то шестое чувство подсказывало: открываться не нужно.

Шофер выхватил из кармана куртки рацию, забормотал:

– Только уточнить надо, а то чего зря переться... уже должно ловить, я охранника на воротах дерну... – Потыкал в кнопки и выкрикнул: – Степан!

Рация хрипела, визжала... наконец через помехи пробился голос:

– На связи!

– Это Леха. Скажи, барчук с Татьяной, часом, не на полянке?

– Там, там! – донеслось сквозь хрипы и свист. – Сначала он вышел, потом она. Часа два прошло. Небось заигрались уже, по второму разу пялятся! А че тебе до них?

– Да так! Сеньк ю вэри мач! – хохотнул водитель.

Выключил рацию и интимно обратился к своему пассажиру:

– С вас бутылка. Я был прав: развлекается ваша Таня. Ну, чего? Точно решили спугнуть? Или пусть себе балуются? А то Стасик у нас парень нервный. Да и совершеннолетние ведь ребятки, имеют право...

Ходасевич прежде никогда не вмешивался в личную жизнь падчерицы, даже когда та училась еще в старших классах школы. Но сегодня уверенно сказал:

– Да. Едем прямо туда.

И еще в километре от поляны расслышал отчаянный Танин крик.

Рай был таким ярким. Беспечным, солнечным, жизнеутверждающим...

Только выглядит здесь все по-старинному, как давно, лет десять назад, выглядело: машины угловатые, и обувку носят с тупыми носами, и шорты в страшную обтяжку. Тоже, как сейчас, лето – буйствует зелень, ласково шуршит волнами море. И люди знакомые.

Вот Марина Евгеньевна Холмогорова – только совсем не такая, какой Таня ее знала. Никаких массивных серег вкупе со строгими деловыми костюмами, и взгляд куда мягче, и властная морщинка вокруг рта еще не проявилась. Совсем молодая, беспечная. А рядом ней Стас – еще ребенок. Они дружно, рука об руку, идут по набережной, и сын что-то горячо рассказывает, а мама внимательно слушает и нежно, как только матери могут, поглаживает его по руке...

И Таня понимает: на то он и рай – чтобы показать, как могла бы пойти их жизнь, когда б они любили друг друга, жалели, понимали... Оба умные, оба одинокие. Могли бы один для другого светом в окошке быть, единственной отдушиной. А стали – почти врагами.

...А подле них, на той же райски чистой набережной – еще одно молодое лицо. Юля Шипилина, фотомодель и победительница конкурсов красоты. Роскошные волосы, безупречная фигура, свита поклонников в отдалении, безнадежные выкрики оттертых охранниками журналистов... Могла бы весь мир покорить. Обложки, съемки, миллионы, замуж за графа, гольф с особами королевской крови, скачки в Аскоте, личная яхта и, если охрана позволит, самой за руль «Майбаха»...

А тоже оказалась в небытии. В раю. Совсем молодой.

Но, может быть, здесь совсем не плохо? Солнце теплое, но не жарит, море прохладное, но не мерзнешь, и даже противные уличные звуки доносятся приглушенно, словно через фильтр.

Войти сюда и остаться. Однако у Тани никак не получалось. Обитатели рая шли прямо на нее, и она обращалась к ним, пыталась заговорить, однако они ее не замечали.

– Стас! – тщетно звала она. – Юля!..

Но те не откликались. Да и надо ли их тревожить? Ведь они заняты. Стас – смотрит на свою маму такими счастливыми, преданными глазами, а Юлечка – манерно отвечает пробившемуся сквозь кордон охранников журналисту:

– Я не спорю: известность, конечно, штука чрезвычайно утомительная... – Вскидывает на него взгляд задорных, искрящихся глаз и весело добавляет: – Но мне она так нравится!

А Тане тоже: и весело, и немного смешно. И так хочется оказаться среди них – навсегда оставшихся в беспечности и в жарком лете...

– Таня! Таня! Танечка! – в который раз нашептывал Валерий Петрович.

И в который же раз ответом ему была тишина.

Падчерица лежала в постели – бледная, под стать роскошным, белого шелка, простыням, в светлых волосах играет солнце, губы сдвинуты в горестную полоску, руки бессильно разбросаны.

– Мы сделали все, что могли, – разводили руками врачи. – Но слишком серьезная травма... большая кровопотеря... плюс шок...

Валерий Петрович не успел совсем чуть-чуть. Даже смог в свете взошедшей луны увидеть взмах ножа и как сталь вонзается в беззащитное тело. И, в бессилии, закричать. И увидеть, как в черную ночь бросается незнакомая мужская фигура...

Таня осела на траву, кровь заливала ее грудь, пальцы падчерицы судорожно вцепились в стебли тюльпанов.

«Все...» – мелькнуло у полковника, и сердце пронзила боль. Невыносимая. Раздирающая.

Ему больше незачем жить. Он тоже должен умереть. Его сердце уже останавливается. Прямо сейчас...

Но мозг – мозг разведчика – так легко не сдавался. И Ходасевич выкрикнул застывшему за его спиной водителю Лехе:

– За ним!

И сам первым бросился вслед убегающему мужчине.

Они настигли его на краю поляны, и Леха еле смог оттащить грузного пожилого полковника, насмерть вцепившегося в горло убийцы.

Сейчас все это было позади. Забыты и первый шок, и аханье журналистов по всем каналам, и громкие заголовки в газетах: «Известный актер оказался убийцей!», «Трагическая гибель наследника миллионной империи!»...

Главным оставалось здоровье Тани. Ее прооперировали. И даже, сказали, успешно. Однако она – уже на протяжении пяти дней! – никак не приходила в себя...

– Знаешь, мама, – расслышала Татьяна ломкий юношеский голос, – мне кажется, я никогда не влюблюсь. Девчонки... они... постоянно хихикают, говорят про тряпки. И вообще дуры.

– Ох, Стас, не говори ерунды! – донесся в ответ такой знакомый голос Холмогоровой. – Влюбишься, еще как! И приведешь ко мне в дом какую-нибудь... блондинку. Просто время твое пока не пришло. Потерпи.

«Вот он и влюбился, – мелькает у Тани. – А я его убила...»

Ведь Стас – он вообще ни при чем, он в этом раю из-за нее.

Татьяна бессильно, жалобно стонет. Открывает глаза.

И слышит такой знакомый Валерочкин голос:

– Ох, Танюшка! Ну, наконец-то!

Актер Александр Пыльцов потребовал суда присяжных. Его адвокатам платили многотысячные гонорары, журналистам, освещавшим процесс, за лояльность подбрасывали деньжат. Однако суд все-таки признал его виновным в убийстве троих человек – Юлии Шипилиной, а также Марины Евгеньевны и Станислава Холмогоровых.

Татьяна Садовникова выдвигать обвинений против актера не стала. Ее показания по делу, спасибо отчиму и его связям, согласились просто зачитать. Она была готова на что угодно – лишь бы не присутствовать на процессе и никогда больше не видеть актера. Да и про Холмогоровых, особенно про Стаса, слушать ей было бы горько – особенно в зале суда.

К черту не сбывшуюся литературную карьеру! Надо вновь окунуться в такую привычную рекламную работу и поскорее все забыть.

Продолжения книги про Холмогорову от Татьяны, к счастью, не требовали. И аванс вернуть не просили. Она вообще не общалась больше ни с кем из злосчастного особняка. Только с Фаиной однажды по телефону поговорила.

Домоправительца позвонила ей сама. Сообщила, что ее только что освободили. Сдержанно посетовала, что в заключении ей пришлось провести почти месяц, и условия там были ужасные. Но в конце концов милиционеры разобрались, что к убийству Инессы она не имеет ровно никакого отношения.