Биография smerti - Анна и Сергей Литвиновы

– Извините... У меня еще есть дела.

И спешно покинула столовую.

У нее действительно были дела. Таня вдруг забеспокоилась: почему за поминальным столом нет Стасика Холмогорова? Мальчик, конечно, взрослый, и смерть матери вроде переживает не сильно, явно рук на себя не наложит, но мало ли что... Все-таки инвалид, ранимая психика... Нужно убедиться, что с ним все в порядке. Только где искать парня? Проверить в саду? Или сначала подняться в солярий? Очень может быть, что младший Холмогоров там. Сейчас как раз закат, из солярия его видно прекрасно, а Стас ей однажды говорил, что нет прекрасней зрелища, чем умирающее светило. Н-да, умирающее... Опять кладбищенская тема...

Таня вихрем взлетела на третий этаж, торопливо зашагала по устланному коврами коридору. И вдруг услышала из-за двери одной из спален:

– Да, Игнат. Все бумаги готовы. Да, да... Сейчас шум немного уляжется – и начинаем.

Голос Матвея Максимовича.

Садовникова остановилась. Алтухов же, не ведая, что его подслушивают, продолжал:

– Нет, Игнат. Три ресторана – это совсем не много. Ведь гостиница, не забывай, на восемьсот номеров, плюс кемпинги и частные пансионы. А как дорогу из Красной Долины протянем – трех кабаков и вовсе будет маловато...

И голос такой деловой, озабоченный. Совсем не скорбный. Впрочем, насильно печалиться не заставишь... Таня уже собралась двинуться дальше, когда вдруг услышала:

– И не говори, Игнат. Вроде умная баба была, а золотую жилу не прочухала. Такую чушь несла! Заповедная, ха-ха, территория, птички, речушки, воздух... Смешно слушать. Какие, на хрен, птички? Да тут, когда все завертится, не миллионами – миллиардами пахнет!

Таня вновь замерла на месте. Обратилась в слух. До нее донеслось:

– Да, ты прав. Мертвые молчат. И не протестуют. А супруг ее как был лохом... За копейки все отдал...

И в голове наконец сложилась картинка: Алтухов начинает большое строительство – на землях Марины Евгеньевны. Тех самых, где она мечтала сохранить заповедный край. Пока Холмогорова была жива, за свой заповедник стояла насмерть. Таня вспомнила: прием в гостиной особняка... друзья детства хохочут, вспоминают, как подсунули в гроб котенка... но вот Матвей Максимович вдруг становится серьезным и начинает рисовать подруге заманчивые перспективы, а та резко отвечает, что никакого строительства на своих землях она не допустит... Теперь же, когда Марины Евгеньевны не стало, ее вечно пьяный и патологически глупый супруг разрешение на стройку, конечно, дал. Что ему до воли жены – было б денег побольше!

«А ведь они оба выиграли от того, что Марина Евгеньевна умерла, – мелькнуло у Тани. – И ее муж, и еще больше – Алтухов».

Разговор за дверью стих, и девушка тихонько двинулась прочь.

Она не видела, что дверь гостевой спальни приоткрылась и ей в спину уперся пристальный взгляд глаз цементного магната. И не слышала, как Матвей Максимович снова набрал телефонный номер и негромко произнес в трубку несколько слов.

Валерий Петрович

Танин мобильник, конечно, не отвечал. Особняк Холмогоровых приветствовал отстраненным женским голосом автоответчика. До Москвы было сто пятьдесят километров. До Красной Долины – почти две тысячи.

Петр Петрович Горемыхин стоял у окна. Лицом в стекло, плечи поникли. Он действительно наивный, этот советник. Добряк с лицом Квазимодо. Человек с мозгами, похожими на калькулятор. А калькуляторы – они ведь умеют считать, но ничего не понимают в человеческих отношениях.

...Примерно полгода назад Матвей Максимович Алтухов приехал к нему за очередным советом. В Красной Долине продавали два гектара земли. Лет десять назад их можно было купить за копейки, но нынче, в преддверии Олимпиады, цена взлетела до небес: сотка – двести тысяч у.е. Как на столичной Рублевке. А на круг выходило четыреста миллионов долларов... Местечко, конечно, выигрышное: совсем рядом горнолыжные подъемники, возводятся ледовый дворец и гостиницы для олимпийцев. Одна беда: весь капитал Алтухова как раз и исчислялся этой суммой. А ведь нужны еще деньги на строительство. И на откаты – чтоб позволили воздвигнуть дома в блатном местечке.

– Но я, Петюня, считаю: все равно надо рискнуть! – горячился Матвей Максимович. – Наберем кредитов – и все отобьем, нутром чую, за пару лет.

Но Горемыхина идея не вдохновила. Слишком рискованно. И неразумно. Двести тысяч за сотку, он считал, – нереально много. Даже в преддверии Олимпиады.

И тогда Петр Петрович задумчиво произнес:

– Слушай, Матвей. А чего ты уперся в Красную Долину?

– Так ведь Олимпиада именно там будет, в поселке, – возразил друг.

– Не думаю, что вся жизнь замкнется Красной Долиной, – пожал плечами Горемыхин. – Олимпиада – это сотни тысяч приезжих. Понимаешь, сотни! Один поселок их всех элементарно не вместит. Вот и забудь о Долине. Совсем необязательно именно в нее инвестировать. Где-нибудь по соседству выйдет гораздо дешевле. И не менее прибыльно. Какие там поселки поблизости есть?

– Да никаких, – вздохнул Матвей Максимович, – одни горы да леса. И Сочи в часе езды.

– А если подумать? – не отставал Горемыхин.

– А если подумать... – Лицо Матвея Максимовича просветлело. – Живет в тех краях одна баба. Бизнесменша. У нее дом в горах, в двадцати километрах выше Красной Долины. И пятнадцать гектаров земли в долгосрочной аренде. Кажется, на пятьдесят лет.

– Нормально! Вот и забрось удочку: за сколько она землю продаст?

– А стоит ли? Вот если б земля в собственности была...

– Да какая разница? Главное, чтобы разрешение на строительство дали. А бабки свои ты за три года отобьешь, а дальше только прибыль получать будешь. Все пятьдесят лет аренды.

– Но как туда люди добираться будут? Выше Красной Долины дороги нет. Только на внедорожнике...

– Ох, косно мыслишь! Любая дорога – даже в горах – дороже миллиона за километр стоить не может. Вот и сравни: двадцать миллионов за дорогу – или четыреста миллионов за жалкие два гектара.

– Да, Петюня, ты действительно голова! – согласился наконец Алтухов.

На том и порешили: Матвей Максимович попробует договориться с бабой. И выкупить злосчастную землю...

– Но мне и в голову прийти не могло, кто она! Я даже подумать не мог, что речь идет о Маришке! – потерянно повторял сейчас Петр Петрович. – До чужой бабы какое мне дело? Я убеждал Алтухова, что чистюплюйничать не надо. Что землю нужно любой ценой оттяпать, что любые средства хороши... вплоть до физического устранения бабы и переговоров с ее более сговорчивыми наследниками...

Простейшая комбинация. И Таня Садовникова, ни о чем не ведая, оказалась в эпицентре. А он, Ходасевич, слишком поздно понял, сколь серьезная опасность грозит падчерице.

...Валерий Петрович снова, чуть не в сотый раз, набрал номер особняка. Телефон опять не отвечал.

Таня

В солярии Стаса не оказалось. Не было его и в гостиной, и в кухне, и в бассейне. Таня заглянула в кабинет – тоже пусто, только звонит-надрывается телефон. Кто, интересно? Очередной не доехавший до особняка гость? Охота была вежливо выслушивать его соболезнования!

Она машинально взглянула на дисплей, отображавший количество звонков. Ого: целых двадцать четыре. Продолжают скорбеть. Изображают, как им жаль Марину Евгеньевну. Удалить, что ли, все лживые сообщения скопом?

Но Таня все же нажала на «play», и кабинет заполнился приторным, будто патока, женским голосом:

– Дорогой Игорь Феоктистович! Примите мои самые искренние соболезнования! Какое горе!..

На заднем плане играла музыка, слышался заливистый смех. Таня, не дослушав, вдавила кнопку «delete». Автоответчик послушно перешел к следующему сообщению, и Таня вдруг услышала такой родной голос:

– Здравствуйте. Мне нужно срочно поговорить с Татьяной Садовниковой...

Валерочка!

– Пожалуйста, передайте ей, чтобы немедленно мне позвонила. Мой телефон...

Голос отчима подрагивал. Что-то явно случилось.

Валерий Петрович

Полковник Ходасевич уважал безопасность, однако новые правила в аэропортах явно перехлестывали через край. Что за маразм, когда трехлетнего мальчишку заставляют снимать сандалики? И зачем глубоко беременную женщину несколько раз гонять через «рамку»?

Валерий Петрович не сомневался: среди окружавших его пассажиров террористов нет. Он, конечно, прекрасно знал, что невозможно определить преступника по внешнему виду или по глазам. Но безошибочно улавливал флюиды страха, исходящие от тех, кто готов на все. Сейчас, он чувствовал, все безопасно, мирно. Однако аэропортовская служба безопасности работала строго по инструкции – проверить без исключения всех, и плевать, что громкоговоритель повторяет: регистрация на рейс 843 до Сочи закончена, а девушка по ту сторону, за стойкой, кричит:

– Кто на рейс 843? Проходите без очереди!

Но досмотр все равно тянется бесконечно. Свистушка с металлоискателем в руках важно хмурит брови, небрежно укоряет его, пожилого человека: