Механист - Вадим Вознесенский

Вик презрительно засмеялся в спину отвернувшегося от пленников вогула. И в эту же спину и так же надменно бросила Венедис:

— Трусы.

И потом громко, заставляя слова метаться между гулких стен капонира:

— Сборище трусов, возглавляемых трусом! Двадцать воинов испугались сразиться честно! Двадцать воинов боятся трех мужчин и одну женщину! Связали — ха!

Вождь стремительно — косы закружились — развернулся и приблизил лицо к Венедис. Рожа у него вышла совсем свирепая.

— Баба! Молчи! Твой косяк! Хэге — за тобой пришли, зачем сюда ходила?!

Но было поздно. Остальные вогулы возмущенно расшумелись, перекрикивая друг друга.

— Говорят, у девки слова — дела нет, — перевел Килим.

— Дела нет?! — рассмеялась Венди. — А вы меня развяжите, я голыми руками любому из батыров задницу надеру. Дети леммингов.

Батыров зацепило на всю катушку. Вождь какое-то время пытался приструнить своих, потом снова вперился глазами в Венедис:

— Развяжу. Будешь драться. Сказала, «голыми руками» — хорошо. Один на один. По-честному — без заемных сил. Мой шаман проследит!

Вогул показал на цветасто приодетого мужика, Развалившегося возле костра на носилках, судя по позе — в глубоком трансе. Ну, теперь понятно, на ком Гоньба висит. И видочить девушке можно только из внутреннего резерва и, если удастся, от противника. Это называется один на один. Туго придется — Венди говорила, что в ее мире привыкли пользоваться внешней энергией.

— Побьешь меня — как мать рода поведем с собой, нет — язык отрежем и за волосы потащим!

То есть отпускать их все равно не намерены — чего тогда огород городить! Но к тому, что у статутной княгини ничего не делается просто так, Вик уже привык — не то что вогулы.

— Пойдет.

— Вещи мои где? — осведомилась девушка, когда ее освободили от веревок и копья.

— На что?

— Перчатки надену, чтобы ногти о ваши хари не поломать и чтобы потом твои не причитали, как их баба зацарапала. Подготовиться мне надо!

Вождь показал на их сваленное в груду барахло. Вот ведь — и палатку из-под снега выволокли! Но ничего не распотрошили — даже приклады стрельб торчат из чехлов, притороченные к мешку Старьевщика. Девушка присела на корточки перед своим рюкзаком, отодвинула в сторону мечи, вытащила наружу щит-зеркало, несессер и занялась макияжем.

Сказать, что вогулов это развеселило, — не сказать ничего. Они чуть не катались по земле — улюлюкали, тыкали пальцами. Венедис оставалась бесстрастной. Очистила лицо от крови, расчесала спутанные волосы, заплела косу, сбрызнула духами запястья и шею. Вогулы наперебой изнемогали от хохота.

— Феромоны, — Убийца повел носом, — ударная доза. Дура.

Но девушка этим не ограничилась. Встала, потянулась томно, сбросила с плеч полушубок-куртку… свитер… рубаху… выскользнула из брюк. И осталась почти такой, какой предстала однажды в бане перед механистом.

Сапоги, набедренная повязка и переливающаяся татуировка. Посмотреть было на что — и вогулы от просто хохота перешли к демонстрации недвусмысленно призывных жестов. Вик знал, что некоторые мастера в сражении предпочитают доспехам обнаженную плоть — дабы каждой клеткой кожи чувствовать дыхание битвы. Правда, мастерская нагота взгляду не была интересна — кости, перемотанные канатами сухожилий, и шкура в мозолях, — но у княгини все выглядело совсем по-другому. Старьевщик за вогулов не отвечал, но сам бы предпочел это тело не дубасить кулаками, а поглаживать кончиками пальцев. Нежно.

Феромоны? Против них амулеты в зубах бессильны. Шептания, наверное, тоже. Разве что заклятие насморка.

Килим грустно покачал головой:

— Песец девке.

— Почему? — не понял механист.

Сам бы он на месте вождя дрался с трудом. Ответил Убийца — занудным лекторским тоном:

— Не станут с ней по-честному. Здесь не каганаты — такие трюки не проходят. Для вогула она не воин, потому что не мужчина. И не женщина, оттого что выглядит как шлюха. Если один на один будут проблемы, навалятся толпой и отходят по очереди во все щели. Менталитет. Дикари-с.

— Так, — согласился Килим.

То ли с «дикарями», то ли по существу.

Что ж ты, девочка, такой вариант не просчитала?! Механист рванул плечами, но веревки не дали рукам даже шевельнуться. И копейное древко оказалось упругим и крепким на излом.

Вождь под одобрительный шелест толпы тоже сбросил одежду. Ухмыльнулся и пояснил:

— Чтоб потом время не ждать.

Выглядел вогул внушительно. Слегка грузновато, но, под мимолетным жирком, татуировками и шрамами, в правильных местах явственно угадывались скопления мяса. Понятное дело — здесь вожаков выбирали не за всесторонние познания в математике.

— Борец, — определил Богдан.

Вик развернулся всем телом — шея затекла из-за нахождения в позе раскинувшего крылья орла, — Убийцу что, интересует течение поединка? Однако, приметив взгляд механиста, Богдан безразлично откинулся затылком к стене и закрыл глаза.

Вогул тем временем ударил кулаком в ладонь и, по-медвежьи переваливаясь и расставив в стороны лапищи, попер на девушку.

Глава 12

Конечно, я думал над словами Венедис. Про тягостные проблемы моего мира. То, что это не пустой треп, было очевидным. Ведь явления, которые древние называли мистикой, понятны мне даже лучше, чем многим видокам. Самонадеянно? Можно выразиться иначе — понятны с совершенно другой точки зрения. Потому что мы с Учителем и поколения разрозненных механистов до нас пытались познавать их, явлений, природу рационально. Раскладывали на гармоники электромагнитные возмущения, порождаемые базовыми заклинаниями. Исследовали их воздействие на различные отделы человеческого мозга и на информационное поле в Целом. Экспериментировали с грубыми самодельными модуляторами — мощными и неуправляемыми. Сколькие из нас заканчивали свои опыты слюнявыми идиотами с выжженным мозгом? Сколькие из нас свели с ума целые поселения, в которых, на их беду, были расположены наши лаборатории? Скольких из нас потом забивали камнями, жгли, топили, изгоняли в ледяные пустыни и радиоактивные земли?

Не потому, что мы, механисты, препарировали терзали электродами неугодную миру память о прошлом, не только из-за этого.

Мы назойливо тревожили восприятие людей, могущих, в отличие от нас, Чувствовать.

Механизм циничен, механизм инороден, механизм несуразен. И чем сложнее механизм, тем больше раздражения он вызывает в эфире.

Сколькие из нас не спали ночей, чтобы добиться гармонии наших грубых творений с тонкой энергетикой, подвластной человечеству от природы?

Но мы пока стоим в начале лестницы под небеса, бесконечной лестницы, на вершине которой рациональное и духовное смогут равноценно дополнить друг друга. Не исключено, на ступеньку выше Древних, но — в самом низу. И даже в этом безнадежном «низу» мы, механисты, при помощи наших неуклюжих приборов видим то, что другим дано ощущать сердцем.

Шум.

Не укладывающийся в логику увиденного за приоткрытой завесой сакральных знаний. Рваный фон, порождающий то затухания, то резонансы, ломающий, неопределенный, давящий.

Возможно, это отголоски гула работавших некогда миллионов механизмов. Они ведь тоже оставляют послед, даже более устойчивый, чем самые энергоемкие заклинания. Но шум может оказаться и тем, о чем рассказывала Венди. Или, что самое жуткое, и тем и другим, причиной и следствием. Эхом некогда могучей техногенной цивилизации и скрежетом задержавшихся на соцветии мироздания высохших лепестков человеческих душ.

И, может быть, она, эта маленькая хрупкая девушка, здесь и сейчас борется за наш, чужой для нее, никому уже не нужный, никчемный мир.

Одна, нагая, против всех, кого подбрасывает в противники вселенная с ее безжалостными к одиночкам законами.

Дерется статутная княгиня так же, как выглядит, — эффектно. Красиво. Движения грациозные, траектории изящные, женственные. И видочит, скорее всего, в том же направлении. Старьевщик не ощущает, но догадывается — окажись у него приемник нужной чувствительности, в горошине наушника уже звучали бы составляющие чего-нибудь вроде «Песни сирен» или «Шепота Клеопатры». Заклинаний, очаровательных даже в преобразованном, доступном механисту аналоговом состоянии. Любовь — страшная сила.

Борцу тяжело с приверженцем ударной техники, но лишь до тех пор, пока первому не удастся словить второго. До сих пор у Венди получается избегать захватов. Скорость и максимальная дистанция в ущерб силе ударов. Порхает, как бабочка, — Вик не помнит, из каких глубин сознания всплывает такая аллегория, — и ему сейчас совершенно не стыдно, что однажды проиграл девушке мечный поединок.

Вождь, наверное, со стороны похож на вооруженного тяжелым палашом механиста в той памятной потасовке. Неповоротливого, огрызающегося Убийственными, но разочаровывающе медленными выпадами. К тому же вогулу приходится противостоять чарам соблазна, умноженным феромонной такой, — он тоже наг, и никак невозможно скрыть весьма качественную эрекцию. Впрочем, тащатся все зрители, наблюдая больше за метаниями короткой юбчонки над полушариями ягодиц, чем за амплитудой кулаков.