Долгое прощание с близким незнакомцем - Алексей Николаевич Уманский

«зеро» или что-то еще в этом роде. Любовь — куда более редкое выпадение счастья и удачи, причем она всегда парная целевая награда, а не следствие случайного столкновения двух еще недавно не ведавших друг о друге особей из миллиардов других. Кто же даст ее во второй раз, если в первый должным образом не оценили? Зачем метать бисер перед свиньями? Зачем? И почему это я вспомнил о Нине именно здесь и сейчас? Видно, наступало назначенное время — время сожалеть и раскаиваться. Значит, страдай и сожалей. Вот так, оказывается, можно платить за счастье вольных полетов.

Прошлое снова так близко подступало к моим глазам, словно я рассматривал его через увеличительное стекло. Тело женщины — более юное, чем ему полагалось по возрасту, глаза, свет и невидимые истечения из ее существа, в которые я погружался, не видя их, но чувствуя неведомым шестым чувством. Нинина нежность и начальная сдержанность, которая постепенно уступала место яркой страстности и самозабвению. Буря и штиль. И снова вихрь и буря. И снова ускользание от понимания той тайной силы, которая влекла меня к Нине и делала упоенным и счастливым, хотя и ненадолго. Никогда так быстро, как при ней, у меня не наступало восстановления. Возможно, это противоречило китайским представлениям об отношениях между женским и мужским началом, согласно которым Инь только поглощает живую энергию, а Ян ее отдает, но так у нас с Ниной было, и ее вклад в наши соития был ничуть не меньше моего. Почему раньше я не уделял таким вещам должного внимания? Что занавешивало от меня, от моего сознания этот важнейший факт? Теперь оставалось только разводить руками: дурак и еще раз дурак. Тем более что я всегда видел в Нине человека надежного, человека, который никогда и не подведет, чего нельзя было наперед сказать о многих других знакомых женщинах, да и о мужчинах тоже. Жалко было увозить ее из столицы в глухую провинцию, туда, где яркому цветку действительно легко завянуть. Ну, и послал бы сам глухую провинцию по известному адресу, остался бы в Москве, попробовал бы, например, пробиться в летчики-испытатели. Данные-то к этой работе у меня определенно были, это доказала моя пилотская жизнь. Жаль было, видите ли, подвергать ее риску остаться вдовой в случае гибели мужа от обычного профессионального заболевания, только не тридцать восьмого калибра, как у фолкнеровского героя-гангстера, и не в кресле Нью-Орлеанского парикмахера, а при взрыве в воздухе или при столкновении с землей. Заболевание точно было вполне обычным для профессии. Но ведь нельзя по глупости не обращать внимания на другую возможность — на милость Божию. Кто мог заранее сказать, что вседержитель судеб устремил нас друг к другу только для того, чтобы Нина осталась вдовой, а не для того, чтобы мы долго и счастливо любили, помогая друг другу делать добро? В общем, очень однобоко представлял я себе перспективы собственной и Нининой жизни, а в результате сам выпустил из рук драгоценнейший из даров, лучше сказать — бесценный.

Такая вот метаморфоза произошла в моих мироощущениях и самооценке жизни. Неужели от того, что я с коллегами слонялся сегодня по этому круглому пятну, по следу, оставленному в лесу залетным аппаратом? Хм!.. А если и вправду так? Что и говорить, о Нине я давным-давно не вспоминал! А тут — бац, и… Такая странность требовала объяснения. Если мне одному было устроено радикальное промывание мозгов — значит, ерунда, не стоит внимания. Если же кому-то еще из нашей экспедиции, то это уже другое дело. Тогда оно могло означать, что нам всем, приобщившимся к поиску НЛО, устроили серьезную умственную перетряску, дабы мы уяснили себе, что является действительно жизненно важной ценностью, а что нет.

И мне так страстно захотелось прямо сейчас разбудить для разговора Андрея, что я с трудом заставил себя отложить обсуждение этой проблемы до утра.

Проснулся я поздно — должно быть, сказалось долгое бдение со странными открытиями. К Андрею я присоединился только за завтраком и до выхода на плешь успел только сказать, что хочу с ним поговорить. Видимо, мое усталое не выспавшееся лицо подсказывало, что со мной не все в порядке. По дороге к вершине холма мы отстали от остальных, чтобы нас нельзя было слышать.

— Андрей, — сказал я, решив обойтись без вступления, — сегодня ночью без сна мне пришло понимание, что я совершил коренную ошибку в своей жизни, не женившись на одной женщине, с которой был счастлив и которая любила меня.

Андрей коротко взглянул мне в лицо. Он был удивлен. Я продолжил.

— Я тогда решил, что не имею права тянуть ее из столичной обстановки в страшное захолустье, а сам от жизни в этом захолустье не желал отказываться, потому что там мне замечательно леталось. Но я говорю тебе об этом не потому, что раскаялся и хочу поделиться с кем-нибудь. Я о ней даже мельком не вспоминал долгие месяцы, а тут — раз, и все ошибочное вмиг стало ясно. И я подумал — а вдруг это оттого, что мы побывали на плеши, на месте посадки пришельцев, а там осталось нечто действующее на наше сознание, встряхивающее и активизирующее наши мозги? Вот и хотел спросить у тебя — ты по себе ничего похожего не замечаешь?

Пораженный Андрей так и замер на месте. Он с трудом сглотнул слюну и только тогда ответил:

— А я думал, это только со мной.

— Любовь? — спросил я.

— Нет, как раз наше нынешнее занятие.

— Уфология? В целом?

— Да. Я всегда ведь был уверен, что занимаюсь стоящим делом.

Можешь смеяться, но в какой-то момент я страшно испугался за судьбу человечества перед угрозой вторжения инопланетян. И это тогда, когда остальные боялись чего-то более реального — ядерной войны. Герберт Уэллс, конечно причастен к этому. Но я воображал и кое-что пострашнее его «Войны миров». Я вдруг ясно понял, что они знают об устройстве мира неизмеримо больше нас. Что в таких условиях мы могли бы им противопоставить, даже с ядерной бомбой в руке? Мне представилось, что мы — это муравьи, пересекающие тропинку, по которой шагает, человек, даже не замечающий их и давящий их сотнями. Получалось, что вероятность сохранения на Земле нашей человеческой породы была не выше, чем у тараканов, против которых в каждом жилище ведут нескончаемую химическую войну. Но тараканы-то жизнеспособней людей! Так что же нам делать, если пришельцы разрушат нашу цивилизацию? То, что они попервоначалу ничего против нас не предпринимали, еще ничего не значило. Мало ли — может, пока еще только заслали разведчика, а главное начнется потом. Но в любом случае нам пока явно давалась пауза, и я подумал, что, в частности, мой личный долг состоит в том, чтобы самому попытаться узнать о