Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

Что же касается премьер-министра, то он отправил Клементу Эттли телеграмму следующего содержания: «Уверен, что мне удалось установить с нашим другом теплые и глубокие личные отношения»[475].

Когда несколько дней спустя журналисты застали Рузвельта на борту «Потомака» в порту Роклэнд (штат Мэн), президент сделал продуманный шаг, давая пояснения по поводу своей встречи с Черчиллем: он дал десятиминутное описание «замечательного богослужения» на борту корабля в минувшее воскресенье.

На русских совместное заявление Рузвельта и Черчилля произвело особенно сильное впечатление, поскольку в нем также упоминалось о подготовке совещания для рассмотрения вопроса о поставках, необходимых Советскому Союзу.

Сталин, которому было обещано, что в Москве немедленно соберется совещание для разработки конкретного плана и графиков поставок, неделей позже все еще ждал информации о конкретных приготовлениях. Проявляя нетерпение, он сообщал послам Штейнгардту и Криппсу, что Россия готова для консультаций уже «в самое ближайшее время»[476].

Германские бомбардировщики бомбили Москву, вынуждая Сталина, Молотова и их окружение, включая Поскребышева, укрываться на станции метро «Кировская». В предвидении таких чрезвычайных обстоятельств метрополитен, построенный в 1934 году, был построен на глубине нескольких десятков метров.

День за днем германская армия все глубже продвигалась по территории Советского Союза. 20 августа началась осада Ленинграда. Жестокость Гитлера поражала воображение. Своим войскам, штурмовавшим Ленинград, он направил приказ следующего содержания: «Предлагаю подойти ближе к городу и уничтожить его с помощью артиллерийского обстрела из орудий различного калибра… № 9 —… Эрмитаж… № 192 – Дворец юных пионеров… № 708 – Институт матери и ребенка»[477]. Командование ВМС Германии просило оставить в целости верфь и порт для использования их своими кораблями. Верховное командование отклонило эту просьбу, указав, что «предполагается окружить город, а затем сровнять его с землей»[478]. Гитлер намеревался уморить голодом 2,2 миллиона жителей города; он заявил: «Если будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты… Мы не намерены оставлять в живых даже часть населения этого огромного города»[479].

Планы проведения совещания для рассмотрения вопроса о поставках в интересах Советского Союза, как отмечал Криппс после встречи со Сталиным 9 сентября, подействовали на того весьма воодушевляющим образом: «Сталин выглядел более уверенно и менее подавленным, чем в наши последние встречи. Я думаю, что причиной тому было приближающееся совещание, которое действительно должно было состояться очень скоро»[480].

Думается, что Сталину стоило огромных усилий произвести такое впечатление на Криппса. 8 сентября штурмующие Ленинград германские войска обрушили на город такой шквал огня, что Ворошилов, близкий к отчаянию, уже подумывал о сдаче города. Ленинград был полностью отрезан. 11 сентября Сталин направил Жукова принять командование от Ворошилова. Попасть в Ленинград было трудно, дорога туда была сопряжена с большим риском. Финские войска наступали с севера, с юга наступали немцы. Это означало, что самолету с Жуковым на борту пришлось бы лететь или над Ладожским озером, или над линией фронта. Поэтому Сталин, опасавшийся, что Жуков может погибнуть, сказал ему, что приказ о его назначении командующим будет подписан только тогда, «когда вы прибудете в Ленинград»[481].

Жуков благополучно добрался до города и реорганизовал его оборону. (Позднее Эйзенхауэр скажет о Жукове: «Война в Европе завершилась победой, и никто не сделал для этой победы больше маршала Жукова»[482].) Ворошилов, опасаясь, что в случае сдачи города корабли Балтийского флота попадут в руки немцев, отдал приказ об их затоплении. Жуков отменил этот приказ и использовал корабельную артиллерию таким образом, что она стала дополнительным огневым средством для обороны города, дав его жителям надежду на спасение. Он также подписал приказ, согласно которому любой солдат, самовольно оставивший свою позицию, должен быть расстрелян. 19 сентября германская артиллерия вела непрерывный обстрел города в течение восемнадцати часов.

Рузвельт поручил своей администрации составить рабочие планы, на которые он мог бы опираться при подготовке для Сталина своих «твердых и всеобъемлющих обязательств». Аверелл Гарриман, возглавлявший отправлявшуюся в Москву группу американских экспертов, сначала вылетел в Лондон для переговоров с руководителем британской группы экспертов лордом Бивербруком, министром запасов и снабжения. Учитывая последнее развитие ситуации вокруг Советского Союза, Рузвельт пересмотрел рабочий график Гарримана, и теперь тот вместе с Бивербруком должен был прибыть в Москву уже где-то 25 сентября, а не 1 октября, как планировалось прежде. Тем временем посол Уманский сообщил Рузвельту, что «Москва [Сталин] очень огорчена ситуацией с кредитованием»[483], имея в виду то, что у Советского Союза не было финансовых средств, чтобы оплачивать направляемые Рузвельтом грузы.

К 15 сентября Гарриман уже был в Лондоне и обсуждал с Бивербруком весьма раздражающую их обоих проблему: Бивербрук настаивал, чтобы миссия в Россию осуществлялась не под американским, а под британским контролем. Черчилль сказал Бивербруку: «Ваша задача будет заключаться не только в том, чтобы содействовать формированию планов оказания помощи России. Вам предстоит также проследить за тем, чтобы в ходе этого процесса мы не оказались обескровлены»[484]. Гарриману было заявлено, что ему надо только решить, сколько и чего именно США ранее согласились поставлять в Британию для передачи Советам. На что Гарриман резко возразил, что в таком случае у него нет никаких причин отправляться в Москву. Бивербруку пришлось отступить, и с затеей Черчилля было покончено.

Рузвельт внимательно наблюдал за развитием ситуации. Он лично телеграфировал Гарриману, что в последнюю минуту сообщит ему «общее количество танков и месяц, когда начнется экспорт независимо от источника финансирования. Ваша главная задача заключается в том, чтобы… определить формат распределения наших экспортируемых танков. Все, что я сказал о танках, в равной мере относится и к самолетам»[485]. Он поручил Стимсону сообщить ему количество самолетов, которое Гарриман сможет предложить Сталину ежемесячно, начиная с 1 октября и до 1 июля: «Мне нужна эта цифра независимо от источника финансирования… По приблизительным расчетам, в частности, когда речь идет о 4-моторных тяжелых бомбардировщиках, полагаю, что это составит 50 процентов от всего объема нашего производства таких машин»[486].

26 сентября Моргентау сообщил Гарриману по телеграфу: «Президент хочет рассмотреть вопрос о том, чтобы советское правительство получило доллары для покрытия текущих нужд»[487].

Когда 28 сентября Гарриман и Бивербрук прибыли в Москву, город подвергался бомбежке. Как позднее вспоминал Гарриман, «ночью мы могли видеть вспышки русских зениток»[488]. Рузвельт вручил Гарриману свое письмо Сталину очень оптимистичного содержания. Письмо заканчивалось словами: «Я хочу воспользоваться этим случаем в особенности для того, чтобы выразить твердую уверенность в том, что Ваши армии в конце концов одержат победу над Гитлером, и для того, чтобы заверить Вас в нашей твердой решимости оказывать всю возможную материальную помощь»[489].

Гарриман и Бивербрук в течение трех вечеров подряд встречались в Кремле со Сталиным и Молотовым. Для таких мероприятий Сталин всегда предпочитал позднее время суток. На первой встрече, которая началась в 19:00, был представлен и обсужден список потребностей Советского Союза. Сталин заявил, что мощь германской авиации превышает на 50 процентов советский потенциал, а положение с танками и того хуже: у Германии в три или даже в четыре раза больше танков, чем у Советского Союза, а, по мнению Сталина, «танки в войне являются решающим фактором… в большей степени, чем авиация». Для обсуждения конкретных нужд были сформированы шесть комиссий: по авиации, по сухопутным войскам, по ВМС, по транспорту, по сырью (включая продовольствие) и оборудованию, а также по медицинскому снабжению. Гарриман заметил (не комментируя этого факта), что Сталин проявил особую заинтересованность в получении большого количества колючей проволоки: по четыре тысячи тонн ежемесячно. На следующий вечер в ходе второй встречи Сталин отказался от предложения поставить Советскому Союзу полевые орудия и минометы и подчеркнул острую потребность в значительном количестве зенитных и противотанковых орудий. Он также попросил, чтобы Соединенные Штаты направили большие объемы сырья. Гарриман счел эту просьбу вполне обоснованной и поддержал ее. (Позднее он объяснит Рузвельту: «Заявленные количества достаточно скромные, если учесть масштабы усилий российской стороны и потери русских»[490].) Во время обсуждения Бивербрук обратил внимание на то, что Сталин, должно быть, получил плохие известия о продвижении германских войск: «Он выглядел очень встревоженным, ходил по кабинету, непрерывно курил и, как показалось нам обоим, испытывал сильнейшее напряжение… Он трижды говорил по телефону, каждый раз сам вызывая нужный ему номер»[491]. Затем он предупредил, что должен покинуть их в девять часов вечера. Скорее всего, ему сообщили то, о чем будет объявлено на следующий день: Гитлер отдал приказ о начале решительных действий по захвату Москвы.