После конца. Часть 1 - Герман Филатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Согласен с тобой, друг мой, — раздался неподалеку голос Альберта. Подняв взгляд, Курт увидел его в метре от себя, идущим в их сторону вдоль решетки. — Мыслящий человек хоть немного, но всегда сомневается, как в себе, так и в других и другом.
Приблизившись, мужчина сел рядом.
— Ты познакомишь меня со своим приятелем? — Альберт посмотрел на Ло.
— О нет, — хмыкнув, опиравшийся спиной о решетку Ло отошел от нее. — Это будет лишним. Тебе хватит и одного… — он с издевкой посмотрел на Курта и с особым акцентом сказал, — друга. Я, пожалуй, лучше прогуляюсь.
Затем он направился вглубь клетки медленной, размеренной, расслабленной походкой. Казалось, что он находиться не в плену, а гуляет где-то в саду рядом с прудиком, полным лебедей, поедающих брошенные им хлебные крошки.
— Какой-то не слишком приятный у тебя спутник, друг, — отметил Альберт и вновь поправил очки.
— Это точно, — кивнул Курт, начиная обращать все больше внимание на эту странную манипуляцию мужчины. — Но он хороший боец, и этого достаточно. Слушай. Зачем ты постоянно поправляешь их? — он указал на свою переносицу.
— Очки? — переспросил Альберт. — Ах, да, — он улыбнулся и вновь, только на этот раз демонстративно поправил их. — Мне часто говорят об этом. У некоторых это даже вызывает раздражение, что, казалось бы, довольно странно. Видишь ли, у меня обсессивно-компульсивное расстройство.
— Навязчивые мысли?
— О, ты знаешь, что это такое! — искренне удивился Альберт, и неосознанно пододвинулся к нему еще ближе.
— Как видишь. С чего такой вывод?
— Да, — мужчина несколько секунд не двигался, а затем снял очки с лица и его лоб мгновенно покрылся морщинами. — У меня очень плохое зрение. Без них мне практически ничего не видно. Как-то раз, когда мне было тринадцать лет — уже тогда я начал страдать миопией — я… играл с друзьями. Мы пинали мяч, и однажды я не успел отреагировать и он мне попал прямо в лицо. Удар вышел сильным, так что очки мне разнесло вдребезги. И оправу, и стекла. В наше время найти подобные вещи очень трудно, так что я ходил без них около полугода. И именно тогда миопия начала прогрессировать. Зрение ухудшалось с каждым месяцем, и в итоге четко не видел практически ничего. Лишь книги мог читать.
Он несколько секунд помолчал, подбирая слова.
— Знаешь, что хуже всего? Одно дело, когда человек уже рождается с плохим зрением и не знает ничего другого, кроме этого состояния, но вот когда у тебя хорошее зрение и ты постепенно его теряешь… — он замялся, а потом надел свои очки. — Так вот с тех пор, как мне все же нашли новые очки, я отношусь к ним с гиперопекой. Постоянно поправляю, потому что мне навязчиво кажется, что если я этого не сделаю, они упадут, разобьются, и я вновь останусь слепым. Давно пытаюсь избавиться от этого, но ничего не выходит.
Вдруг послышался писк, и большая рампа начала медленно подниматься.
— Мне, знаешь, вот что интересно, — отвлекая Курта, начал Альберт. — Раз ты и твой друг — Черные Кресты, то как вас умудрились поймать эти головорезы? Вы же вроде не люди, а усовершенствованные бойцы без каких-либо изъянов.
— Ерунда. Слабости есть у всех. Они подбили наш вертолет, когда мы возвращались с задания. Я, видимо, выпал из него и при падении сильно треснулся головой. Очухался уже в повозке вместе с Ло.
— Прискорбно. Но все же, это — чудо. Ты выпал из вертолета и не умер.
— Еще неизвестно, что лучше, — тихо ответил Курт. — Возможно, лучше было мне умереть.
— Умереть никогда не поздно, — с энтузиазмом сказал Альберт. — Нужно перед этим нужно успеть пожить.
— Если бы ты пожил в моей шкуре, у тебя бы об этом сложилось другое мнение, — невесело ухмыльнулся солдат. — То, что хорошо для тебя, не всегда хорошо для другого.
Неожиданно Альберт погрустнел. Мужчина не сказал ни слова и, пребывая в своих мыслях — которые, верно, и стали причиной резко напавшего на него приступа меланхолии — повернул голову и посмотрел в другую сторону.
Спустя несколько минут Курт почувствовал, что самолет пришел в движение и начал разгон. В том месте, где располагалась клетка, каких-либо иллюминаторов не было и в помине, так что солдат не мог понять, на какой стадии взлета они находятся.
Положив правую руку поперек тела на ребра, Курт уперся в нее локтем левой и закрыл ладонью лицо.
Глава семнадцатая
Часть 1
Переправа
Вновь клетка. Для солдата это начало превращаться в настоящую пытку. Никогда еще он не проводил столько времени на одном месте взаперти. Всю жизнь Курт путешествовал, охотился, сражался…
Благо полет продлился недолго и рядом был Альберт. За проведенное вместе время их общение начало заметно прогрессировать и вышло на новый уровень. Раньше мужчина постоянно говорил, а Курт был безразличен или раздражителен, а теперь же солдат понемногу начал превращать бесконечные монологи Альберта в диалоги.
Слушая всякие истории и иногда рассказывая что-то или задавая вопросы, Курт искоса наблюдал за Ло. Тот никогда ни с кем не говорил.
Солдат держался особняком, бродил из угла в угол, спал, и часто что-то нашептывал сам себе одними губами, словно разные личности спорили друг с другом. Но Курт, хоть и чувствуя какую-то внутреннюю смутную тревогу, знал, что Ло всегда был белой вороной в их группе. Кроме Дожа с ним никто и никогда не говорил без необходимости, и он практически всех раздражал своими остротами и язвительной болтовней. Так что, приняв его поведение за реакцию, которую проявляет к такой необычной ситуации его «странности», Курт перестал обращать на него свое внимание.
Но на его странное поведение обратил внимание даже Альберт.
— Твой приятель всегда такой… обособленный? — как-то спросил он у Курта, ковыряя пальцем пол и иногда стреляя взглядами в спину Ло.
— Нет, — покачал головой солдат. — Он странный, но никогда не был молчаливым.
— Может быть, у него начался экзистенциальный кризис?
— Нет, — хмыкнув, покачал головой Курт. — У Черных Крестов не бывает экзистенциального кризиса, Альберт. У нас одна цель — убивать сверхъестественное, населившее мир после апокалипсиса, чтобы люди вновь смогли жить в безопасности, жить без страха.
— Я не думаю, что это случится.
— Почему же?
— Земля не позволит, — поджав губы, Альберт некоторое время помолчал. — Мы столько веков, столько тысячелетий пожирали ее. Она приняла нас, а мы иссушали ее, и при этом даже не оставались благодарными. Люди
