Великолепные руины - Джесс Уолтер

На деньги, полученные от Майкла, Шейн Вилер снимает домик в Сильвер-Лейке, неподалеку от Лос-Анджелеса. Дин находит ему работу на канале «Биографии». Шейн пишет сценарий для реалити-шоу под названием «Голод» (о людях, страдающих от анорексии и булимии). Шоу выходит очень грустным, даже Шейну оно не нравится, не говоря уж о зрителях. Тогда Майкл переводит его в программу «Великие битвы», где известные сражения воспроизводят при помощи компьютерной графики. Историческую науку тут превращают в «стрелялку» вроде «Квейка», и ведущий произносит текст в стиле спортивного репортажа. На шоу работают три сценариста, включая Шейна. Все пишется на современной фене: «По ходу, сейчас спартанцы со своими пацанскими понятиями ответят за базар». Шейн снова подкатывает к Клэр, но та вроде вполне довольна своим парнем (Шейн с ним знакомится и быстро понимает, что смотрится на фоне Дэрила бледновато). Он отдает Сандре деньги за машину и добавляет еще чуть-чуть, но отношения к нему бывшей жены это не меняет. Как-то вечером после работы Шейн приглашает выпить ассистентку режиссера по имени Вайли. Ей двадцать два года, и она быстро завоевывает его сердце, потому что считает Вилера гениальным и даже делает на попке татуировку «Действуй».

В Сэндпойнте Пат Бендер просыпается в четыре часа утра. Он заваривает кофе и идет на улицу, в предрассветную полутьму. Ему нравится начинать работать, еще не проснувшись по-настоящему, тогда у дня появляется ритм. Все что угодно, лишь бы руки были заняты. Пат подрезает кусты, рубит дрова или шкурит и подкрашивает доски на переднем крыльце, или на заднем крыльце, или в сарае, или снова на переднем крыльце, шкурит и подкрашивает, шкурит и подкрашивает. Десять лет назад он бы назвал такое занятие сизифовым трудом, а вот теперь ждет не дождется, когда можно будет выпить кофе, надеть рабочие ботинки и выйти на темный двор. Побыть одному, наедине с утренней тишиной. Потом они с Лидией едут в город и он мастерит декорации для детского спектакля. Ди научила Лидию, как содержать театр: надо поставить детскую пьесу со множеством персонажей и пригласить играть в ней детишек посимпатичнее. Тогда богатенькие горнолыжники и обутые в шлепанцы жители окрестных деревень, желающие насладиться талантом собственных чад, раскупят все билеты. Вырученные деньги можно потратить на постановку чего-нибудь настоящего, «на искусство». Да бог с ним, с капитализмом в действии, ведь детские представления и правда получаются «очень милыми», и Пату, если честно, они нравятся куда больше серьезной взрослой нудятины. Участвовать в новых спектаклях он соглашается не чаще чем раз в год. И только в тех, что предлагает ему Лидия. Следующим будет «Настоящий Запад» Сэма Шепарда. Киту там тоже дали роль. Лидия счастлива как никогда прежде. Пат отказался продавать права «на жизнь» зомбо-продюсеру и – очень вежливо, разумеется, – посоветовал ему «валить отсюда на хрен». И все-таки этот урод умудрился купить права на пьесу Лидии. «Фронтмена» Пат смотреть отказывается. Все кругом говорят, что сценарий очень сильно переработан, что сходства с его жизнью почти никакого, и он несказанно этому рад. Сейчас ему куда приятнее пребывать в безвестности, чем быть знаменитым неудачником. Деньги за сценарий Лидия мечтает потратить на путешествия. Может, они и поедут куда-нибудь, но Пат легко представляет, что останется в Сэндпойнте навсегда. У него есть кофе, и утренний ритуал, и работа по дому, и спутниковая «тарелка» – девятьсот каналов на любой вкус. Пат смотрит все фильмы с участием отца в хронологическом порядке (уже добрался до шестьдесят седьмого года, «Комедиантов»). Ему доставляет странное, извращенное удовольствие находить в отце собственные черты. Правда, Пат еще не видел фильмов Ричарда периода упадка. Вот от них радости, наверное, будет мало. Лидия тоже любит смотреть картины с Бёртоном, только она постоянно дразнит Пата: «Слушай, какие знакомые ноги! А, точно, я же их сегодня в постели видела!» Милая Лидия! Благодаря ей разрозненные кусочки бытия превращаются в счастливую жизнь. Но бывают дни, когда Лидии, кофе, работы по дому, озера и фильмов с участием Ричарда Бёртона Пату недостаточно. Тогда его корежит, реально корежит от непреодолимого желания снова увидеть беснующийся зал, посадить девчонку себе на колени, положить на стол перед собой зеркальце с дорожкой кокаина. Он вспоминает зазывную улыбку официантки в кафе напротив театра или таращится на визитку Дина. Пата тянет позвонить и спросить: «Так что конкретно вы предлагаете?» В те дни, когда ему хочется немножко, ну хоть немножко накатить и полетать (читай: каждый день), Пат Бендер чинит ступени. Мама в него верит, и это самое главное. Она рассказала ему правду, и Пат простил и поблагодарил ее за все, что она для него сделала. «Это ведь ничего не меняет!» – сказала ему Ди. Пат шкурит и подкрашивает, шкурит и подкрашивает, шкурит-подкрашивает, шкурит-подкрашивает. Как будто от этой работы зависит вся его жизнь. Она и зависит. Приходит следующее утро, а Пат по-прежнему в завязке. У него все хорошо, вот только очень не хватает…

Ди Морей. Она сидит в моторной лодке. Лодка эта несется вдоль гористого побережья Riviera di Levante. Солнышко припекает, ветер раздувает подол кремового платья и изо всех сил старается сорвать с головы Ди большую шляпу. Рядом с Ди тоскует по своей второй, непрожитой жизни Паскаль Турси в парадном костюме. Ну и что, что жарко? Вечером их ждет столик в ресторане, так что без костюма никак. Паскалю кажется, будто он летит высоко-высоко над морем, не тем, что он пятьдесят лет назад увидел из-под облаков в первый день знакомства с прекрасной американкой, а вот этим, сегодняшним. Ведь это же другое море, другое солнце, и скалы тоже другие, да и они сами с Ди очень изменились. И если существует только один миг, если важно лишь восприятие, то вот в эту самую секунду Паскаль живет по-настоящему, а не прозябает. А может, течение времени – вообще иллюзия? Нет ни «раньше», ни «позже», и все, что происходит, происходит сейчас, всегда, одновременно. Тогда Паскалю и Ди двадцать два, и у них в распоряжении целая жизнь. Ди видит, что Паскаль глубоко задумался. Она тихонько трогает его за рукав и спрашивает: «Che cos'è?» Итальянский Ди выучила хорошо, и они теперь подолгу разговаривают, но слов, чтобы объяснить свои чувства, у Паскаля все равно не находится. И потому он просто улыбается Ди, поднимается и встает на носу лодки. Паскаль указывает моряку, куда плыть. Тот скептически хмыкает, но все же поворачивает к маленькой бухте среди скал. Причала давно уже нет, лишь несколько свай торчат из воды, точно зубы морского чудовища. В высокой траве белеют развалины. Вот и все, что осталось от деревни, которая когда-то, вопреки здравому смыслу, прилепилась к этим горам. Паскаль рассказывает Ди, как продал «Подходящий вид» и переехал во Флоренцию. Последний рыбак умер в семьдесят третьем, и пустую деревню поглотил национальный парк Синк Терре. Оставшимся семьям выделили по клочку земли в Портовенере. За ужином в ресторане с видом на море Паскаль говорит о своей жизни. О том, как он нашел Амедию, как счастливо и спокойно провел эти годы. В них нет слепящего душу восторга, такого, какой он испытывает с Ди в его второй, воображаемой жизни. Зато Паскаль сам выбрал свою судьбу: он женится на милой Амедии, и она становится прекрасной женой, смешливой и соблазнительной, а заодно и лучшим другом. Вместе они воспитывают Бруно, Франческу и Анну. Паскаль поступает на работу к тестю: делает ремонт и поддерживает порядок в доходных домах синьора Монтелупо, а потом и наследует весь бизнес, становится во главе огромного клана. Паскаль управляет всеми делами, помогает словом и делом всем детям, внукам, племянникам и племянницам, устраивает их на работу. Это такое счастье – быть нужным! Паскаль о нем и мечтать не мог. Жизнь его прекрасна, полна событиями, но она набирает ход, точно телега, несущаяся с горы, – управлять ею совершенно невозможно. Годы мелькают с такой скоростью, что с утра ты еще молодой человек, к обеду уже зрелый мужчина, а где-то там, после ужина, тебя ожидает смерть.

– Ты был счастлив? – спрашивает Ди.

– Еще как! – без колебаний отвечает Паскаль и добавляет: – Не всегда, конечно, но чаще, чем многие.

Он очень любит свою жену и если и мечтает иногда о других женщинах (в основном о Ди), то все же никогда не сомневается в том, что сделал правильный выбор. Больше всего Паскаль жалеет, что они с Амедией так и не успели попутешествовать. К тому времени, как она заболевает и начинает вести себя странно, их дети уже вырастают. В конце концов ей ставят диагноз. Альцгеймер. И даже тогда им еще выпадают хорошие дни и даже годы, но последние десять лет проходят во мраке. Паскалю кажется, будто море вымывает песчаный пляж прямо у него из-под ног.

Поначалу Амедия просто забывает сходить в магазин или запереть дверь, потом теряет машину, а потом из ее памяти начинают улетучиваться имена, и даты, и предназначение простейших предметов обихода. Паскаль застает ее с телефонной трубкой в руке, и Амедия совершенно не помнит, кому собиралась звонить, а позже – как этой трубкой пользоваться. Сначала Паскаль запирает жену в доме, потом сам перестает выходить. Сознание жены постепенно гаснет, она забывает даже собственного мужа, и Паскалю очень трудно ощутить себя в этом тускло мерцающем свете. Исчезнет ли он, когда Амедия забудет его окончательно? Последний год дается ему особенно тяжело. Заботиться о человеке, утратившем всякое представление об окружающей действительности, не узнающем тебя, – это сплошной кошмар. Ответственность давит на плечи тяжелым грузом. Искупать, покормить… По мере того как разум Амедии разрушается, груз становится все тяжелее, пока она не превращается просто в вещь, тяжелую вещь, которую Паскаль тащит в гору, с трудом преодолевая последние метры их совместной жизни. Детям удается уговорить отца отдать Амедию в хоспис, и он плачет от горя, стыда и облегчения. В хосписе его спрашивают, нужно ли продлевать жизнь его жены. Паскаль не может говорить, горло сдавил спазм. Бруно берет отца за руку и отвечает: «Мы готовы ее отпустить». И она уходит. Паскаль навещает Амедию каждый день и говорит, говорит, глядя в пустые глаза. А потом однажды утром, когда он собирается в больницу, звонит медсестра. Амедия умерла. Он даже и не думал, что будет так по ней горевать. Ему почему-то казалось, что после смерти жены к нему вернется юная Амедия, а теперь в его сердце остается лишь огромная дыра, и Паскаль чувствует себя обманутым. Проходит год. Паскаль начинает понимать, почему мать так и не смогла пережить разлуку с Карло. Столько лет вместе! Без Амедии он ничто. Бруно, его храбрый Бруно первым осознает, что отца засасывает в пучину депрессии, и предлагает Паскалю вспомнить последний момент до его женитьбы, когда он был счастлив. Ведь любил же он кого-нибудь кроме мамы? Паскаль сразу же отвечает: