Восход - Виктория Хислоп

Георгиу жили с постоянным ощущением того, что их дом им не принадлежит, что настоящие хозяева вот-вот вернутся и потребуют его освободить. Однажды им показалось, что такой день настал.

В дверь позвонили, и Василис, хромая, пошел открывать. Когда они жили в Фамагусте, дома никогда не запирали, но теперь времена изменились.

Он открыл дверь и растерялся, не понимая, нужны ему очки или трость. Перед ним стоял молодой человек. Изможденный и грязный.

У Василиса подкосились ноги. Непослушными губами он прошептал имя сына.

Они обнялись, Христос почувствовал, каким слабым стал отец. Василис сильно постарел за то время, что они не виделись.

Услышав, что ее зовет муж, Ирини поспешила из спальни.

– Иока му, иока му, иока му…[39] – неустанно повторяла она, обливаясь слезами.

После освобождения из турецкого лагеря, где он провел много месяцев, Христос долго не мог найти родителей. Его сбило с толку то, что дом остался за колючей проволокой, и потребовалось время, чтобы разыскать их.

Христос ослаб телом и пал духом, а весть о смерти брата сразила его окончательно. Он жил в темной комнате в доме родителей и больше года не выходил за пределы кипоса матери.

Пока Христос приходил в себя, на семью обрушился еще один удар. Василис умер от инфаркта.

– По крайней мере, мы были с ним рядом, иока му, – сказала Ирини Христосу, – и он знал об этом.

С помощью дочери и зятя Ирини держалась ради сына. Она носила траур с того дня, когда Хусейн нашел для нее черную одежду в Фамагусте. Теперь ей предстояло носить его до конца жизни.

Паникос уже давно обдумывал предложение двоюродного брата, который перебрался в Великобританию в конце шестидесятых. Его сеть магазинов электротоваров расширялась, и ему был нужен Паникос, чтобы возглавить три или четыре магазина.

Паникос не знал, как заговорить с шурином об этом. Христос легко нашел работу автомеханика, но пребывал в мрачном настроении. Когда Паникос наконец решился намекнуть о предложении, он понял, что Христос тоже готов начать все сначала.

– Что мне здесь делать? – говорил разочарованный молодой человек. – Сидеть и сетовать, что все сложилось не так?

Его мучило то, что его друг Хараламбос по-прежнему числится пропавшим без вести, а он, Христос, жив и на свободе.

Теперь Христос винил во всем организацию, членом которой являлся, за то, что та помогла совершить переворот с целью свержения Макариоса.

– Мы сами позволили вторжение, – говорил он. – И вот смотрите, что вышло!

Даже Ирини была готова расстаться с любимым островом.

– Если вы с Паникосом хотите уехать, – говорила она Марии, – и Христос тоже, я готова. Могу приезжать время от времени, чтобы ухаживать за могилой вашего отца. Он простит, что я не буду приходить каждый день…

С помощью многочисленных родственников, которые уехали раньше, они переехали на север Лондона.

Ёзканы тоже пытались наладить новую жизнь в Кирении. Это было невозможно, пока Али все еще числился пропавшим без вести. Они очень горевали о пропаже фотографий. Без фотографий образ сына стирался из памяти. Узнали бы они его теперь?

Эмин довольно быстро нашла работу в салоне красоты. Она просто не могла сидеть дома сложа руки в бесплодном ожидании. А во время работы, когда она мыла волосы клиенткам и делала завивку, она могла не думать о пропавшем без вести сыне.

Через несколько лет на север острова потянулись туристы, и Хусейн с отцом нашли временную работу на кухне ресторана. Но в жизни Хусейна больше не было испытаний, с которыми он столкнулся, когда семья скрывалась в «Восходе», и он заскучал.

Хусейн серьезно занялся волейболом. Его взяли в команду турок-киприотов, к чему он стремился с детства. Около года он был счастлив, что мечта осуществилась. Но радость продолжалось недолго. Северная часть Кипра не была признана международным сообществом, и на многие области распространялось эмбарго, в том числе и на участие в спортивных состязаниях.

– Чушь какая-то! – возмущался он. – Если нельзя принимать участие в крупных турнирах, какой тогда, к чертям, толк в занятиях спортом?!

Он находил жизнь за колючей проволокой гнетущей. Для такого молодого парня, как Хусейн, это было все равно что вытянуть руки и чувствовать, как они упираются в стену. Ему хотелось колотить по этим стенам до тех пор, пока они не рухнут.

Однажды Мехмет, вернувшись из школы, огорошил мать вопросом:

– Мама, помнишь наших друзей из отеля? Я их теперь должен ненавидеть?

Эмин объяснила Мехмету, что он вовсе не должен этого делать, но поняла, что тесная дружба с греками-киприотами начинает стираться из памяти ее младшего сына. И она впервые задумалась о том, чтобы покинуть Кипр. А когда на севере острова начали воздвигать все больше памятников победе и менять названия улиц и учреждений, а все прибывающие переселенцы из Турции привозили с собой свои обычаи и традиции, Эмин стала настаивать на отъезде. Она разлюбила страну, в которой родилась, а поговорив об этом с Халитом, поняла, что муж чувствует то же самое. Единственное, что удерживало их, – это то, что Али так и не вернулся.

– Он пропал, и не имеет значения, где мы – здесь или где-то еще, – говорил Халит. – Если Али вернется, то найдет нас.

Они были знакомы со многими турками-киприотами, которые перебрались в Лондон. Жизнь там не была легкой, но для тех, кто не боялся труда, возможностей открывалось много. Через несколько месяцев, запасшись адресами знакомых, которые ранее поступили так же, Ёзканы купили билеты в одну сторону и уехали. Расставаться с домом, который, по сути, не был их, было нетрудно, но прощаться с островом было тяжело.

В Лондоне Хусейн легко нашел работу в ресторанном бизнесе и вскоре стал менеджером.

Водное поло осталось лишь в памяти, но он по-прежнему любил спорт и играл в волейбол по воскресеньям. А в остальные дни недели приходилось работать по восемнадцать часов. Хусейн купил подержанный «форд-капри», и Мехмет обожал, когда старший брат подвозил его до школы.

После переезда в Лондон Хусейна преследовала одна мысль.

Однажды утром он отпросился с работы и отправился в Хаттон-Гарден, где располагались ювелирные магазины. Там не нашлось ничего, что хотя бы отдаленно напоминало бриллиантовое ожерелье, каким он его помнил. Тогда он прошелся по Бонд-стрит и в одной витрине увидел нечто подобное, но цена не была указана. Швейцар в униформе охранял вход.

Когда Хусейн вошел в магазин, человек в костюме вежливо поинтересовался, чем может ему помочь.

Набравшись смелости – в конце концов, он приехал на приличном автомобиле, жаль, что припарковал его за углом, – Хусейн сказал, что его интересует колье.

– Первоклассное качество. – Продавец бережно выложил нить из голубых бриллиантов на бархатный лоток пурпурного цвета, прекрасно понимая, что этот посетитель украшение не купит. – Оно стоит около тридцати тысяч фунтов.

Бриллианты были приблизительно такого же цвета и размера, как те, которые помнил Хусейн. По крайней мере, теперь он знал цену.

Они все скучали по Кипру. Воспоминания о некогда прекрасной жизни жили в сердцах. Напоенный ароматом цветов воздух, сладостный вкус апельсинов… Этого ничто никогда не заменит.

В Хакни, районе, поблизости от которого жили и Георгиу, и Ёзканы, был местный центр, где собирались бывшие киприоты.

Мария узнала об этом центре и подумала, что матери было бы интересно там побывать. Однажды днем она привезла ее туда.

Ирини вошла в продуваемый сквозняками зал, заставленный столами и стульями. Увидела знакомые лица и замерла, услышав знакомую смесь греческого и турецкого.

В углу Эмин с Халитом пили кофе. Вдруг что-то привлекло внимание Эмин.

– Халит, посмотри! – Она тронула мужа за руку. – На вон тех женщин, которые только что вошли…

– Каких женщин? – Зрение у Халита ухудшилось.

Но Эмин уже бросилась к входной двери, лавируя между столиками и спотыкаясь от спешки. По ее лицу струились слезы.

Мария ахнула и, схватив мать за руку, бережно повернула ее в сторону подруги.

Ирини и Эмин долго не выпускали друг друга из объятий. Потом сели и рассказали друг другу, как жили после того, как расстались.

Поделились и грустными событиями. Ирини сказала, что Василис умер. Халит наклонил голову, пытаясь скрыть нахлынувшие чувства. Привычный стук четок стих. Он всегда был немногословен и сейчас тоже не проронил ни слова.

– Мне ужасно жаль. Тебе, наверное, так его недостает, – сказала Эмин со слезами на глазах.

Ирини положила руку на плечо Халита. Они молчали. Слова были ни к чему.

Потом она спросила:

– А что с Али?..

Эмин было трудно подобрать слова, в особенности когда узнала, что Христос вернулся.

– Все еще числится пропавшим без вести, – вздохнула она.