Время перемен. Предмет и позиция исследователя (сборник) - Юрий Левада

Временнaя организация целенаправленного действия в виде операции обычно представляется как линейная последовательность состояний, обладающая определенной направленностью. Отсчет времени ведется от конечной точки, то есть модель организована финалистски. Ей симметрична известная в историческом знании модель каузально-детерминистского объяснения, в которой отсчет времени начинается с некоторого «первоначального» состояния, от «нуля» (модель имеет квазифиналистский характер). С функциями и престижем рационального целенаправленного действия (операции) в общественной жизни явно связан акцент на линейных моделях в историософии, характерный для нового времени. Экстраполяция модели рационально-целевого действия на макроисторические масштабы имеет место, например, в философских моделях секуляризованной теодицеи у Гегеля и в позитивистских концепциях.

Однако поскольку рациональное действие всегда предполагает реализацию определенной программы, никакая линейная модель не может быть достаточной для его описания. Для фиксации такой программы («памяти») необходимы другая шкала времени (другая «линия» временнoй последовательности) и некоторый механизм перехода к ней (то есть еще одна и притом иначе направленная «линия» движения во времени). Кроме того, линейная модель времени неадекватна и для представления каузального детерминизма. Так, например, историками констатируется принципиальная разновременность изменений в различных сферах общественной жизни (см., например, суждения Ф. Броделя о сочетании «быстрой» и «медленной» истории[353] – правда, последняя понимается автором лишь как история экономики).

Множественность временных шкал является непременным условием существования РС, воспроизводящей свою организованность во времени, а следовательно, в той или иной форме программирующей свои последующие состояния. (Конечно, применительно к соответствующей РС эмпирической реальности говорить о «программировании» можно лишь в самом общем и вероятностном смысле – как об определении возможного диапазона благоприятных условий или допустимых изменений.) Сказанное относится к идеализированной РС, то есть в данном случае не учитывается культурная и социальная гетерогенность системы. Введение в модель соответствующих характеристик означало бы дальнейшее «умножение» линий временнoй организации. Связь между гетерогенностью социальной структуры и множественностью «социальных времен» подробно рассматривалась Ж. Гурвичем[354]; здесь важно подчеркнуть, что «многолинейность» (и «многоцикличность») социального времени свойственна даже самой гомогенной модели социокультурной системы. Поскольку мы имеем дело с организованной во времени системой, ее «собственное время» – это система времен.

«Пространственные» представления о времени, в которых как бы сосуществуют рядом различные временные линии и шкалы, попали в сферу внимания исследователей архаичных общественных форм[355]. В свете вышеизложенного можно полагать, что пространственная модель системы времен характерна и для более развитых общественно-культурных структур (разумеется, речь идет о разных «пространствах времен»).

Следует подчеркнуть, что изложенные в статье соображения не относятся к физическому времени, необратимостью которого связаны материальные субстраты любых социальных, культурных, психологических процессов. Обсуждаемые временные характеристики можно отнести только к «фазовому» времени различных структур РС (соотнесение различных фаз циклических процессов) и к «субъективному», точнее «социально-культурному», времени. Речь идет о временных параметрах, воспринимаемых в общественном сознании и фиксируемых в культурных значениях. В таком и только таком контексте правомерно говорить о неоднородности, неоднозначности и разнонаправленности шкал и мер времени. Например, значимые для определенной культурной структуры или для социального субъекта события нельзя рассматривать на модели равномерной шкалы: для «социально-культурного» восприятия при равенстве соответствующих «внешних» (скажем, астрономических или др.) мер одни события оказываются ближе, другие – дальше, одни промежутки времени длиннее, другие – короче. В системе социокультурного времени события и интервалы оцениваются по их отношению к особым, «отмеченным» точкам, которые, если дать несколько расширительное толкование термину, употребленному К. Ясперсом, можно назвать «осевыми». В рамках историософских моделей такими свойствами симметричного упорядочения временных характеристик наделяются определенные «поворотные» эпохи или события[356]. В рационально-целевых же программах осевыми являются «конечные» точки. Более широкое значение имеет постоянно присутствующая в культуре «ось актуальности», которая задает временнyю организацию системы вокруг «современной» ситуации, на которую проецируются события значимого прошлого и возможного будущего. (По выражению Ясперса, события оцениваются по их отношению к тому, что имеет значение «здесь и теперь».)

Различные модели РС характеризуются свойственными им способами актуализации памяти, то есть «предъявления» определенным образом трансформированного прошлого настоящему, действующей социокультурной системе. Например, в наиболее архаичных структурах общества прошлое, фиксируемое в структуре определенных эпох – героической, мифологической и т. п. – или в образах непосредственных предков и представленное соответствующими персонажами, существует «рядом» с актуальной повседневностью[357]. Однако в данном случае вряд ли имеет место «тождественность времен», поскольку и в самых архаических культурных пластах в той или иной форме обозначен рубеж, отделяющий актуализированную память от актуальности. Скажем, призрак отца Гамлета, принадлежащий в своей архетипической основе именно к таким пластам, присутствует и в настоящем, но именно в качестве призрака.

В более сложных общественных структурах культурно отмеченные эпохи, события, персонажи прошлого «присутствуют» в современности в качестве нормативных символов (поучительных, вдохновляющих и т. п.). Можно представить ситуацию, когда такое символическое значение утрачено, и связь «времен» (поколений, эпох) сводится к сохранению и передаче практического опыта, например научно организованного и фиксируемого в соответствующих объективированных текстах. В такой гипотетической (видимо, не имеющей аналогии в реальных прообразах РС) ситуации происходит редуцирование «программы культуры» к «программе опыта» и соответствующая трансформация системы временных шкал.

Лишь представляя временнyю организацию РС как сложную, многоуровневую систему, можно отобразить в концептуальной модели ту структуру, которая создает возможность фиксировать определенные пройденные состояния как прошлые («привязанные» к соответствующим осям отсчета) и как актуально значимые. Такая структура позволяет обеспечить активное и многократное обращение к культурному содержанию прошлого, интерпретацию и переоценку этого содержания, а тем самым его постоянную актуализацию. Рамки такого процесса, по сути дела, определяют границы существования той временной структуры, которая может быть охарактеризована как историческая система.

Социальные рамки экономического действия

Стремление к расширению сферы целенаправленного и эффективного воздействия на общественные процессы и структуры, а также усложнение этих последних придают актуально-практический смысл анализу возможностей и границ такого воздействия. В этой связи приобретает принципиальное значение проблема самих определений «экономических» и «неэкономических» структур, факторов, регуляторов в общественной системе. Обиходные «институальные» разграничения в смысле разделения обязанностей между учреждениями и т. п. оказываются малопригодными в «пограничных» ситуациях, например при сопоставлении изменения роли экономических и неэкономических регуляторов, «доэкономических» и «постэкономических» общественных систем и т. д. При этом, как часто бывает, нечеткость внешних границ определяется нечеткостью границ «внутренних», то есть представлений о структуре соответствующего предмета исследования. Можно предположить, что анализ такой структуры должен осуществляться в рамках такой научной области, как экономическая социология, если понимать под ней применение методов социологического изучения общественных институтов к структурам, действиям и субъектам экономической сферы[358], причем сама эта сфера, конечно, еще требует своих определений.

Наиболее распространенная в литературе трактовка экономической сферы как концентрирующейся вокруг производства и распределения материальных благ и услуг[359] восходит к традициям классической политэкономии (а точнее, к выработанному в ее русле предмету исследования). Ускоряющаяся дифференциация общественного производства, в частности растущая роль сфер обслуживания и «нематериального» производства, создает проблемы, которые с трудом могут быть эффективно рассмотрены в русле такого предмета. Развитие средств экономического учета и (по крайней мере предполагаемого) регулирования неизбежно приводит к тому, что все области общественной жизни в той или иной мере выступают в качестве или в аспекте «экономических» (культура, досуг, образование и т. д.). Тем самым экономика как будто выступает уже не как отдельная эмпирически данная область человеческой деятельности, а как способ связи, способ рассмотрения, парадигма самой этой деятельности. Здесь важно сделать существенную оговорку историко-методологического порядка: тенденция к «экономическому» пониманию всех общественных отношений и действий была изначально присуща той же классической политэкономической традиции (а иногда находит отзвуки в современной социологической литературе), ее неэффективность продемонстрирована как теоретически, так и практически. (В частности, самой сложностью, «полиструктурностью» экономической сферы, многообразием попадающих в нее типов человеческих действий – операциональных и традиционных, управленческих и исследовательских и пр.) Определение экономической парадигмы необходимо должно предполагать и определение ее границ, то есть социальных и культурных рамок ее действия.