Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были - Виталий Иванович Зюзин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последний раз что-то стоящее получилось, когда Саша Ришелье приехал в Москву из своей Ниццы отмечать свой день рождения.
Собрал волосатых, в основном поколения 1958–1963 годов рождения, в парке в Борисове, который идет по склону широкого оврага; я накупил провизии, и мы расположились шумным табором в самом живописном месте. Беседуем, пьем, закусываем, собаки с нашего «стола» кормятся, Маша Ремизова на них орет, а пятеро сыновей Саши без развлечения маются… Тут я увидел поблизости девчат («чувих», по нашему старинному вокабуляру) их возраста и пригласил поиграть с Сашиными парнями во фрисби. Одним словом, через год был первенец от брака старшего сына с одной из этих девиц, а теперь вроде уже у них трое…
А самая последняя тусовка, уже без судьбоносных последствий, произошла скромным сбором в полдюжину человек у Саши Мафи дома, из окон которого видна кольцевая автодорога МКАД и кусочек Москвы, правда, лесной. Случилось это за несколько дней перед началом «специальной военной операции», в возможность которой мы не верили и поэтому болтали на всякие неполитические темы, тем более что за пять лет перед тем я в «Фейсбуке» Пессимиста был им забанен, как человек, «ничего не понимающий в присоединении Крыма»… Привез меня к Мафи Шуруп, а потом подтянулись Пессимист со своей новой подругой и Пудель, с которым мы за неделю до этого столкнулись на концерте Умки в клубе «Китайский летчик Джао Да». Повспоминали и стародавние времена, и менее давние, как, например, когда Мафи жил на Покровке, вернее Маросейке еще. И как мы ходили к нему в эту дворницкую полускваттерную малюсенькую обитель-келью в гости, и как там после нас снимали по Пелевину фильм, кажется, «Generation П»[64]. Помянули много-много-много умерших наших товарищей и выпили за свое здоровье. Правда, чуть-чуть.
Закончу тем, с того начинал. Еще немного о Сольми
Осенью 1985-го, когда я активно ходил еще на Мишку, Сольми мирно завис у меня дома на «неделю рождения», и к нему, то есть ко мне, приезжало много всякого народа, которого он вызванивал по телефону от меня (надо сказать, что у многих москвичей тогда дома телефонных аппаратов не было, и они ходили или к соседям звонить, или в телефонную холодную будку, иногда с разбитыми стеклами, за двушку, то есть 2 копейки одной монетой, но говорить можно было хоть сутки, пока другие желающие не начнут возмущаться). Сольми на тусовку на Гоголя, Мишку, «Чайник» на Ноге или любую другую общепринятую никогда не ездил, предпочитая расписать мне стену или нарисовать пастелью или темперой картину на оргалите, его любимом материале. Он много стихов знал наизусть и постоянно читал всякие интересные книги. От него я впервые услышал стихи Бодлера, Гумилева и Волошина, узнал про искусство прерафаэлитов и про Альфонса Муху, его любимейшего художника, репродукции работ которого у нас днем с огнем было не сыскать, про архитектора Шехтеля, особняками которого и элементами декора Сергей просто бредил постоянно. Музыка у него в мастерской включалась нечасто, но какие-то песенки молодого Гребня его забавляли, хотя ему была интересна больше классика. Даже ходили с ним слушать орган в католические костелы в Москве и Риге.
К религии он относился как и ко всему – со стороны поиска забавного и умного, иногда перефразируя известные выражения. Сам же смеялся над своим высказыванием о том, что добро должно быть с кулаками[65], но это скорее от нашей беспомощности перед лицом силы и государства, и урлы. И про металлический пацифик советовал.
В старых отдельных записях нашелся случай из 1985 года, который я уже совсем забыл: «Как-то раз одна знакомая Сольми пригласила его на свой день рождения. Праздноваться оно должно было в квартире ее подруги, Иры, которую никто не знал. Сольми должен был уезжать на юг из-за начинавшейся аллергии и решил совместить пышные проводы с днем рождения своей какой-то подруги. Пригласил массу народа. Собирались мы на “Павелецкой”, а ехать нужно было на “Бабушкинскую”. Собирались в метро долго, и, чтобы не создавать стремака, Сольми отправил всех на “Бабушкинскую”, а сам остался дожидаться Колю Храмова и еще кого-то. Менты его там и повязали, а мы благополучно нашли Иру и начали заходить в большую темную квартиру. Хозяйка всех пропускает в длинный без света коридор, здоровается по очереди с незнакомцами, и когда число здорований доходит до 36, а единственного приглашенного Сольми так и нет, совершенно обламывается. Но хиппарей это не смущает, мы решаем переменить настроение хозяйки и именинницы и, разбредшись по четырем комнатам, двум туалетам и особенно заполнив кухню, где уже была пара незнакомцев с двумя бутылками вина, в четыре гитары и три флейты молодыми задорными голосами стали создавать праздничное настроение. Я со всех делал наброски и раздаривал их, а в конце концов приехал Сольми с Геной Саблиным, который тут же завел свою душеспасительную шарманку…
На этом история с Ирой не закончилась. Нам понравилась ее гостеприимная и большая квартира, и поехали как-то к ней опять громадной толпой, причем из всех только двое были там до этого, я и Ира Фри, к тому моменту сильно торчавшая и, как и я, плохо помнившая адрес. У метро мы застопили “Икарус” и в надежде, что по дороге узнаем место, водителю просто сказали: “Езжай прямо”. Но, запутавшись в одинаковых многоэтажках, мы уже отчаивались, однако нас спас водитель, который по номеру телефона понял, куда ехать, и довез-таки. Все, выходя, просто благодарили шофера, а последний из выходивших заплатил последней своей пятирублевкой. Это был громадный поэт Сева, писавший стихи, похожие на железобетонные блоки».
Году в 1987-м отец Антона Семенова упросил главреда журнала «Техника – молодежи» устроить выставку для Сольми и его друзей. Это было в здании на Дмитровском шоссе на предпоследнем этаже, так что народ еще устроил танцы на крыше редакции по образцу того, как танцевали и играли в футбол на моей крыше. Работ Сольми было штук 20, у Нины Коваленко 3–4, у Антона 5–6, а у Диогена одна, но какая! Дверь с приклеенным разбитым стаканом и настоящей бабочкой…
А, например, в Коктебеле Сольми раз устроил свой грандиозный день рождения. Он был человеком обаятельным и умел располагать к себе. Перед своим днем рождения 7 августа («Я – Лев и, как всякий лев, царствую», – говорил он) всех встречных в городе и на пляже он приглашал «к себе на гору», где он стоял с друзьями, в том числе Диогеном и журналистом «Московского комсомольца» Тимошиным. Пришла бездна народа, и все с бутылками, которые принимал Диоген и сортировал по крепости. Когда Тимошин рвался быть виночерпием, Диоген ему отвечал, что он сегодня Дионис и разливать будет сам. На шум пришли и пограничники, но и их очаровал Сольми и высказал пожелание услышать в честь себя салют. Погранцы, решив по тому, что пол-Коктебеля находится у этого волосатого художника в гостях, что он – важная персона, действительно грохнули в своей части какой-то мощный взрывпакет со световым эффектом салюта…
Весной у Сольми открывалась жуткая аллергия в Москве, и он летел в уже отцветший Крым или Кавказ. Его обеспечивала мама, и его немного притворная нищета не совсем соответствовала действительности. У них дома на Коломенской в двухкомнатной квартире, сплошь увешанной картинами Сергея, был несколько раз Антон Семенов. Антон, имея немаленький хайр, увидел и познакомился с первым в своей жизни хиппи, которым оказался именно Сольми. Потом я
