Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были - Виталий Иванович Зюзин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Часть написанных этюдов я оставил продаваться в местной галерее и потом об этом не пожалел, а некоторые забрал в Москву. Самый большой и удачный из них мы с приехавшим в Москву феодосийским ювелиром Сашей поехали продавать на Арбат. Поставили картины на подоконники рядом с «Арбой» и стали болтать, рассматривая проходящую публику. Моя жена сидела рядом с маленьким сыном. И вдруг к нам несется с распростертыми объятиями один очень работящий и простодушный приятель, рабочий с Кижей, который только-только получил расчет за несколько месяцев очередной сезонной работы на острове и искал меня в необъятной Москве. Ему чудом это удалось в вавилонском столпотворении, и от восторга он тут же купил у меня этюд. Тут на него мгновенно наскочила куча мелких цыганят, которые своими жалостливыми визгами и криками частью уговорили отдать им чуть не половину всех оставшихся денег, а вторую часть этих денег попросту сперли. И мгновенно испарились. В результате минуту назад богатый человек, облагодетельствовавший цыганский табор, остался почти без гроша. И Саша одалживал этому парню потом на обратный билет в Петрозаводск…
До поездки на Кижи, пока еще рассматривался вопрос о моем зачислении в реставраторы, мы с беременной Катей ездили в Польшу по приглашению какой-то религиозной коммуны на самый север страны, в Кошалин. Оттуда мы приехали в Варшаву, где нами занимались две сестры, обожавшие русскую культуру и читавшие Льва Шестова даже в трамвае. Все, даже незнакомые люди, относились к нам очень доброжелательно. И это в то время, когда из Польши выводился советский гарнизон. Я помню, в туалете на вокзале Познани слышал такую реплику испуганного советского офицера, обращенную к другим: «Нам надо вместе держаться, а то поляки нас будут бить поодиночке!». Нам стало уже ясно, что не нужно сбегать сейчас на Запад, случится более удобная оказия. Да и непонятно, как было туда выбираться из советской еще Польши.
Последняя тусовка. Неприветливая Гауя
В 1989-м в начале лета, оставив ребенка на тещу, решили мы вспомнить, как раньше гуливали, и подались на Гаую (у станции Лиласте) с палаточкой. Пожить с пиплом одним общим духом, так сказать, отдохнуть, вспомнить былую волю… Я потом только сообразил, почему туда редко забредали, вернее долго там не живали, умные хиппи, хотя ее и устроил умнейший Миша Бомбин, – просто, как всегда, «хотели как лучше…»
Ну так вот, доехали мы до Риги, оттуда электричкой пришкандыбали в лагерь. Не успели осмотреться, оглядеться, только на пляж сходили (о чем отдельный разговор), как на нас ни с того ни с сего Конфета как налетит! Ну точно из пословицы про то, что каждая уборщица хочет себя чувствовать директором в своем туалете… Надо было с пониманием к этому отнестись и возложить уборщицкие лавры на голову, а мы так серьезно все восприняли… Одним словом, дала она нам от ворот поворот: «Не будешь ты тут стоять, Принц! Это наш такой, растудыть его в качель, лагерь, где мы всяких прынцев не принимаем…» Я от обиды, как ребенок, чуть не расплакался. Отошли мы для приличия метров на 30 и заночевали там в палатке. Все анархическое общество было в сборе, а Батя Минский поглядывал на создавшуюся ситуацию этак одобрительно, «исполненный очей»… Надо сказать, что в нашей среде, и без того гонимой как гопниками, так и властями, редко встречалась грубость в отношениях. Скорее царила благожелательность. Тем больнее было для нас такое позорное изгнание из лагеря, как нам казалось, от хорошо знакомых людей, которым мы никогда ничего плохого не делали и никак не могли опорочить их своим краткосрочным присутствием. Только славный Саша Литтл пытался за нас заступиться и ушел от них нас утешить… Благородный, чистый человек, до сих пор с теплотой только его и вспоминаю… Сейчас почти вся та компания – покойники, и именно из-за своего тогдашнего возврата к маковым делам (мак они собирали по огородам в Саулкрастах и Вентспилсе)…
А сцена и участники были одни и те же в тех лагерях каждый год, но менялось в них вот что. Они то все вмазывались черной, то в святош и гонителей наркоманов играли и выгоняли из лагеря всех тех, кто по ночам для них же в том числе мак драл, вытаптывая все огороды в предместьях… Видимо, это перерождение время от времени взыгрывало в них дурными настроениями и в отношении нейтральных особ. Перверты и ничтожества, бывшие благоприобретателями всех моих и прочих инициатив, но так и не доросшие до чего-то высшего. Оказалось, что этот мирок хоть и противопоставлял себя всему остальному миру, но страдал всеми пороками, и еще худшими, мира гражданского и даже советского, не имея в себе ничего лучшего. Все манифесты оказались только красивой ширмой, пустопорожними бумажками и ничего в реальной жизни не стоили. Так же как и «правильные» манифесты Компартии. Никто ни в чем не раскаялся, и мало кто исправился… Маргинальность нашего мирка не переросла во что-то большее, хотя имела некоторое влияние на умонастроения общества в целом.
А поход на пляж знаменовался также сильнейшим стрессом, так что выставление нас из лагеря наших знакомых просто взорвало наш мозг. Дело в том, что на пляже несколько раз проезжал мимо нас танк, которому мы в порыве пацифизма стали оказывать всякие неблагожелательные знаки внимания. В один момент он остановился и из него вышли солдаты, причем уже давно отслужившие, а сейчас призванные на сборы. Это были обычные простые, как неандертальцы, парни, еще и в сильном подпитии, которых разозлили наши жесты.
В принципе, такое хулиганство со стороны хиппи было обычным явлением на этом пустынном пляже, но так как личный состав танковых экипажей менялся и новые могли не знать, как вели себя с прежними экипажами какие-то волосатые дикари, то бывшим в тот момент в танке это показалось оскорбительным. Мы сами себе создали сложности неосмотрительным поведением. Надо сказать, что это был, наверное, самый опасный момент в нашей жизни. Один или двое схватили меня, пара других мою жену, и неизвестно, что могло произойти дальше. Парни были нетрезвы и настроены достаточно агрессивно. Честно говоря, я даже не помню, что я им говорил, скорее всего, упрашивал отпустить Катю, и каким-то чудом страшного не произошло, они отпустили. Но еще поугрожали, поглумились словесно и запретили тут появляться. Мы, дрожа от пережитого унижения, побрели в лагерь, где и случился описанный выше афронт. Вместо человеческого сочувствия, теплоты со стороны вроде бы друзей мы получили отлуп, даже не успев рассказать про пережитое только что ужасное приключение. Никто не интересовался, и мы так это никому и не рассказали…
Потом
Потом, когда я в 1989-м, после того злополучного визита к «гостеприимным» хиппи на Гауе, практически вышел из тусовки, у них больше ничего и не было интересного, и вспомнить им просто нечего своего собственного (собственно московского). «Шипот» и прочие фестивали, как я понимаю, не они организовывали. Сами абсолютно ни к какой инициативе почти не способные, они просто мерли потихоньку и даже при открывшихся свободах не смогли организоваться хоть во что-то стоящее. Сольми, Баптист, Умка и несколько других музыкантов как-то поддерживали реноме, да еще Первое июня в Царицыне…
Вообще, отношение друг к другу среди хотя бы чуточку выдающихся людей в Системе часто было ревнивое – у кого стаж в Системе больше, у кого хайр длиннее, у кого прикид круче, кто бывал в большем числе мест, кто знает кого из олдовых… микрополитика или, лучше сказать, некоторая склочность секты или партийной структуры… Как и в любом
