Белая Роза. Игра теней - Глен Кук

Несмотря на шум и суматоху, очевидно было, что при желании она и теперь может взять Лошадь. Взятые расстреляли большую часть боеприпасов. Хромой и большие ковры улетели — пополнять запасы. Остальные кружили высоко… Душечка овладела бы Лошадью, заплати она сколько нужно.

Но цена была слишком велика.

Душечка сделала верный выбор. Победа стоила бы ей, по моим прикидкам, половины армии. А летучие киты — слишком большая ценность, чтобы расставаться с ними ради столь ничтожного приобретения.

Душечка отступила.

Госпожа отвела свои войска и позволила противнице уйти, хотя могла бы продолжать атаки почти бесконечно.

Мы сели. Я перебрался через борт намного раньше Госпожи и с рассчитанно-мелодраматическим жестом поцеловал землю. Госпожа расхохоталась.

Она прекрасно провела время.

— Ты отпустила их.

— Я преподала им урок.

— Она сменит тактику.

— Разумеется. Но пока сила на моей стороне. Я не использую ее, и это кое о чем говорит. К тому времени, когда мы доберемся, твоя крестьянка хорошо обдумает все последствия.

— Мне так тоже кажется.

— Ты неплохо себя вел для новичка. А теперь пойди и напейся… или что-нибудь в этом духе. Только подальше от Хромого.

— Слушаюсь.

Я отправился в отведенную мне комнату и попытался унять дрожь.

Глава 42

Возвращение

В пределы равнины мы с Госпожой вступили через двенадцать дней после воздушного сражения над Лошадью. Мы ехали верхом на полудохлых клячах по старой тропе, право свободного прохода по которой обитатели равнины обычно уважают. В обтрепанной дорожной одежде Госпожа уже не была красавицей. Не старая карга, конечно, но и внимания особого она не привлекала.

Мы ехали по равнине, твердо зная, что в самом худшем случае Великая Скорбная река подмоет Великий курган через три месяца.

Менгиры наше присутствие заметили немедленно. Я ощутил их взгляды почти сразу же, а вот Госпоже пришлось показывать. Ради этой поездки она решилась научиться игнорировать все области восприятия, кроме чисто физических. За время нашей поездки ей предстояло вспомнить, как живут смертные, чтобы в Дыре она не наделала ошибок.

Смелая женщина.

Как, наверное, любой человек, готовый сыграть с Властелином на его собственном поле.

Маячащих в отдалении менгиров я игнорировал, сосредоточившись на обычной жизни равнины, вскрывая тысячи крохотных ловушек, которые могли бы в худшем случае выдать Госпожу в женщине рядом со мной. Так всегда делают, когда на равнину приходит посторонний, Ничего необычного.

На третий день нас едва не застала буря перемен. Госпожу буря потрясла.

— Что это? — спросила она.

Я как мог объяснил. Приплел все теории, какие только слышал. Она, разумеется, знала все это и без меня, но… лучше один раз увидеть.

Вскоре после этого мы наткнулись на первый коралловый риф. Это значило, что мы забрались в самое сердце равнины, в гущу кошмаров.

— Каким именем ты воспользуешься? — спросил я. — Мне бы лучше к нему привыкать.

— Думаю, Ардат. — Она усмехнулась.

— У тебя жестокое чувство юмора.

— Возможно.

Казалось, изображать обычную женщину доставляет ей удовольствие. Точно любовница вельможи, гуляющая по кабакам. Мы даже готовили с ней по очереди — к вящей скорби моего желудка.

Интересно, что думали о наших отношениях менгиры? Несмотря на все усилия, холод формальности растопить было не так-то легко. И большее, что мы могли изобразить, — товарищество, и уж этому менгиры точно удивлялись. С каких это пор мужчина и женщина путешествуют вместе, а спят врозь?

Вопрос о том, чтобы довести достоверность роли до такой степени, пока не вставал — к счастью. При одной мысли ©б этом меня охватывал такой ужас, что встать мог разве что вопрос.

Вскарабкавшись на гребень холма в десяти милях от Дыры, мы наткнулись на очередного менгра. Тот стоял себе у дороги и ничего не делал — двадцать футов ненормальной каменюги.

— Это и есть говорящий камень? — спросила Госпожа тоном усталой туристки.

— Ага. Эй, каменюга, я вернулся.

Менгир промолчал. Мы прошли мимо. Когда я обернулся, камня уже не было.

Изменилось не многое. Однако, перевалив через гребень последнего холма, я обнаружил у ручья лес бродячих деревьев. Брод охраняла толпа менгиров, как живых, так и мертвых; среди них носились вывернутые верблюдокентавры. Праотец-Дерево стояло в гордом одиночестве и звенело, хотя был полнейший штиль. Под клочковатыми облачками одиноко парила стервятникообразная птаха — возможно, та самая, что уже несколько дней следила за нами. Но человеческого присутствия — ни следа. Куда Душечка дела свою армию? Не в Дыру же запихнула.

На мгновение меня охватил страх, что крепость оставлена. Но когда мы переехали через ручей, из кораллов вышли Ильмо и Молчун.

Я ласточкой слетел с коня и сграбастал их обоих в охапку. Мы молча обнялись. Ни единого вопроса не прозвучало — в лучших традициях Черного Отряда.

— Проклятие, — прошептал я. — Проклятие, как же хорошо вас снова видеть. Я уже слыхал, что вас на западе в порошок стерли.

Ильмо с легким любопытством глянул на Госпожу.

— Ох. Ильмо, Молчун — это Ардат.

Она улыбнулась:

— Очень приятно познакомиться. Костоправ так много о вас рассказывал.

Ни слова не промолвил. Но она-то читала мои Анналы. Спешившись, она протянула им руку, и мои товарищи обалдело пожали ее — по их понятиям, обращаться на равных можно было только с Душечкой.

— Ну, пошли вниз, — сказал я. — Пошли. Мне тысячу новостей надо сообщить.

— Да-а? — произнес Ильмо.

В сочетании со взглядом на дорогу за моей спиной это подразумевало многое. Кое-кто из ушедших со мной не вернулся.

— Не знаю. За нами гналась половина Взятых. Нас разметало, и я так и не смог отыскать их. Но об их поимке тоже не слыхал. Пошли вниз. Мне надо доложить Душечке. Новости невероятные. И дайте пожрать чего-нибудь. Приходилось терпеть готовку друг друга, а она — повар еще хуже, чем я.

— Брр. — Ильмо вздрогнул и огрел меня по спине. — И ты жив?

— Да, я крепкий старый стервятник, Ильмо. Пора бы запомнить. Черт, я… — Я понял, что несу уже полный бред, и ухмыльнулся.

— Добро пожаловать домой, Костоправ, — прожестикулировал Молчун. — Добро пожаловать.

— Давай, — подбодрил я Госпожу, когда мы достигли входа в Дыру, и взял ее за руку. — Пока глаза не привыкнут, темно тут, как в могиле. И приготовься к вони.

О боги, какая мерзость! Тут и навозный червь задохнется.