Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский - Олешкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь вы поняли, почему нам пришлось лезть по веревочной лестнице вверх, да?
Когда мы согнувшись вошли внутрь домика (согнулся я. Шара и так вошла), нас встретила служанка-обезьянка, в белом фартучке, белой косыночке на голове, очень приветливая и милая. Она предложила нам ананасный сок, плоды манго, орехи. Поставила яства на стол и исчезла. Ночевала она не в домике, а на деревьях, так ей было удобней, хотя в домике была маленькая пристройка для прислуги.
— Ну, что, — сказал я. — Будем спать или сыграем в шахматы?
— Как ты можешь? — завопила Шара. — Играть в шахматы… В такой момент… Когда вот-вот начнется война… Когда противные чуки грозят напасть на наших замечательных куков…
— Что, что?! Значит, ЧУКИ теперь во всем виноваты? Значит, они противные?
— Кто же еще?
— А что ты говорила несколько часов назад?
— Я говорила?!
Шара искренне удивилась, у нее аж открылся рот.
— Да. Ты говорила. «Во всем виноваты куки. Они не едят мясо, не грызут кости. Они вредные и противные, «мои куки». И я противный, потому что не грызу костей».
— Я ошибалась, ты не противный. И сок ананасный мне нравится, и вяленые бананы. И не надо надевать ва ленки и ходить в штанишках. И ничего здесь нельзя отморозить. Ни ноги, ни уши, ни хвост.
— Ни язык, — добавил я. — Он у тебя, как говорится, без костей. Говоришь, что выгодно. Лишь бы твоей попе было хорошо.
— При чем моя попа? Ну при чем? Не надо так, Кур. Ну, зачем ты надо мной смеешься? Чуки, и правда, очень противные. Мы там чуть не погибли.
— А кто в этом виноват? Вовсе не чуки. Ты знаешь кто.
— Ах, Кур… Ну, что ты ко мне пристал. Мне нравится здесь, ты это понимаешь?
— И там тебе нравилось.
Шара ничего не ответила, поджала хвост и легла на пол. Она часто так делает, когда обижается. Сама не права, а делает вид, что я ее обидел. Терпеть не могу эту привычку. Ну, ладно. Я тоже на нее обиделся. Только на пол ложиться не буду, а лягу на кровать. И подумаю, что надо сделать, чтобы избежать войны.
Я лег на мягкую постель, накрылся легкой, почти невесомой простынкой и стал думать о создавшемся положении. Как я говорил, была тропическая ночь, трещали цикады, пахли неведомые и невидимые цветы. И так хорошо было мне, что мысли мои стали путаться. Вместо куков мне привиделось поле цветов… и я сам маленький, в коротеньких штанишках гоняюсь за бабочками… И вдруг — надо мной огромная стрекоза… Трещит как мотоцикл или отбойный молоток… вот-вот меня укусит… Я бегу от нее, она — за мной… я бью ее сачком… Сачок ломается, она открывает страшную пасть. Совсем как у Харры… Пикирует на меня…
И я просыпаюсь… Фу-у… Как хорошо, что это всего лишь сон.
Очень хочется пить. Я встаю и в полной темноте бреду на кухню, где у меня дома стоит холодильник. Я думал, что я дома, а не в жаркой Кукии, на ветках деревьев. Я шагнул на кухню…. И выпал из скворечника.
Ай-я-яй!
Когда я очнулся, первое, что увидел — пальмовые листья над головой, а между ними яркое-яркое небо. Где это я?
Я попытался встать и вскрикнул от боли. Что это со мной? Мало того, что я не знаю, где нахожусь, еще и ребра у меня сломаны. За что? Я по характеру своему не задира, если и дерусь, то в исключительных случаях, когда книжка моя не нравится. А так я очень даже мирный человек. За что меня так поколотили?
Тут кто-то бросился ко мне, стал лизать лицо — Шара!
Я вспомнил все. Как проснулся ночью, как захотел попить сока, как пошел на кухню и что из этого получилось.
— Тебе лучше. Кур?
— Намного лучше, Шареночек.
— Ты не обманываешь?
— Я никогда не обманываю.
Шара засмеялась, она оценила мою шутку. Обманывать, разыгрывать — вы знаете… Однажды… Но об этом потом.
— Я так испугалась, Кур.
— А я не успел, слишком быстро падал.
Надо мной склонился еще кто-то. Я узнал местного лекаря Тина.
— Здорово ты грохнулся. Хорошо, что земля у нас мягкая. Если б ты попал на корень…
— Тебя бы посадили в тюрьму.
— Интересно, за что?
— А техника безопасности? Кто за это должен отвечать? Врач! Когда я работал на стройке…
— Ну ладно, ладно… Дай-ка лучше я тебя осмотрю.
Тин стал водить надо мной ладошкой. Будто гладил вокруг моего тела воздух. Потом он задумался, отряхнул ладонь, как бы сбрасывая с нее грязь:
— Пустяки. Вывих левой руки, перелом двух ребер и легкое сотрясение мозга. Ну, мозг подождет, займемся переломами.
— Как это подождет? — испугался я. — Мозг для меня — самое главное. Я книжку пишу.
— Шучу, — улыбнулся Тин. — С головой у тебя все в порядке. Как только Шара прибежала ко мне, я первым делом его подлечил. Если с головой нелады, теряется чувство юмора. А оно у тебя…
— Спасибо, успокоил.
Тин провел рукой над моими ребрами, и я почувствовал, что от нее исходит жар, как от раскаленного утюга.
— Терпи! Хочешь быть здоровым, терпи.
Что-то внутри меня скрипнуло.
— Срастаются помаленьку. — сказал Тин. — Теперь небольшой укольчик…
— Не надо! — закричал я. — Я боюсь уколов.
— Ты даже и не почувствуешь.
Тин выпрямился и громко крикнул:
— Ай-я-яй!
— Что «ай-я-яй»?! — испугался я. — Так плохи мои дела?
— Сейчас все поймешь, — засмеялся Тин. Что-то зашуршало в траве, и показалась большая и очень симпатичная голова змеи.
Голова посмотрела на меня, покачалась и прошипела:
— Ай-я-яй!
— Слыхал? Поэтому его так и зовут. Вот сюда его укуси, Ай-я-яй, — сказал Тин и показал место, чуть пониже спины… Ну, вы понимаете.
— Его яд полезней любых лекарств, — добавил он. — Пожалуйста, опусти трусики.
— Не буду!
— Ты что, стесняешься?
— Не буду, и все.
— Ну, Кур, — сказала Шара. — Пожалуйста, ради меня.
— Всем отвернуться! — приказал Тин.
Все отвернулись. Тогда я сделал, что он просил. Теперь вы понимаете: я не боюсь уколов, дело не в уколах, а совсем в
