Аленкин клад. Повести - Иван Краснобрыжий

Пережитая Виктором радость во время встречи наконец улеглась. Он почувствовал себя всем сердцем дома, где было все близкое до боли и милое до бесконечности. Сидя на скамейке рядом с Наташей, он тихо спросил:

— Ты читала письмо из Испании?

— Тяжелое, Виктор, оно. Я два дня не могла успокоиться. — Наташа помолчала. — Письмо написали боевые друзья Риваса. Он погиб в рукопашном бою. Его Анну фашисты раненой взяли в плен, привязали к дереву и разожгли у нее под ногами костер.

— Звери!.. Хуже зверей!.. Неужели они осмелятся пойти на Россию?

— Нет, Виктор, этого никогда не будет!

— Эх, Наташа! Одного из этих человекоподобных я хорошо запомнил. Он нас дразнил на пароходе красной подкладкой пиджака, как тореадор быков на арене. В Испании его кокнули. Такие, как тот, готовы весь мир залить кровью… А это в нашей литейке зори полыхают? — Виктор посмотрел на оранжевые всполохи в стороне завода. — Жарковато сейчас ребятам! Знаешь, Наташа, как я соскучился по заводу?

— Больше, чем по мне?

— Завод для меня — это ты, Силыч… Я готов хоть сейчас на смену. Повкалывал бы до седьмого пота, и на сердце бы веселее стало.

— Неужели ты скучаешь?

— Да нет. Все как-то сразу: и Антонио, и Марийка…

— И сватовство?

— Ты не желаешь?

— Может быть, я другого полюбила? Думаешь, на заводе мало хороших парней?

— Ты это брось! — Голос у Виктора погрубел. — Мы теперь не одни.

— Марийку я и с другим воспитаю.

— А я тебе ее не отдам. У меня есть письмо от Антонио. Ясно?

— Неужели ты подумал, что я ее отнимать буду?

— Опять разыгрывать начинаешь? Не выйдет.

— Чудак, — засмеялась Наташа. — Когда удочерим Марийку?

Виктор отвечать не торопился. Ему хотелось до женитьбы защитить диплом в институте, как это успела сделать Наташа, закончить работу над книгой по ремонту и наладке американских станков и сдать вступительные экзамены в аспирантуру.

— Чего же ты молчишь?

— Может быть, и я другую полюбил. Встретил вот так — и полюбил.

Наташа вскочила со скамьи и, закрыв лицо ладонями, всхлипнула.

«Ну и дурака я свалял! — спохватился Виктор. — Она ждала, надеялась… А я?.. Неужели она поверила?»

Наташа вытерла платочком заплаканные глаза, с каким-то отчаяньем махнула рукой и быстро зашагала по аллее.

— Постой!.. Я же пошутил!..

— Не провожай меня!.. Я сама!.. Я сама во всем виновата!

Злой и обиженный голос Наташи заставил Виктора остановиться.

«Что с ней? Я никогда ее такой не видел».

Каблуки Наташиных туфель рассыпали по аллее бойкий говорок и, постепенно удаляясь, затихли где-то у монастырской стены.

«Неужели это все? Нет, этого не может быть. Она же сама сказала, что во всем виновата».

Домой Виктор вернулся угрюмым. Дарья Федоровна, убирая со столов посуду, заметила, что сын встревожен, но расспрашивать его ни о чем не стала.

«Приморился с дороги, — решила она. — Отдохнет денек-другой и повеселеет».

— Мама, я сейчас тебе помогу, — снимая пиджак, пообещал Виктор. — Переоденусь и помогу.

Дарья Федоровна улыбнулась и, глядя на сына радостными глазами, посоветовала:

— Ложись-ка лучше отдыхать.

Виктор ушел в спальню, разделся, лег в прохладную постель и не заметил, когда уснул. Утром его разбудила Наташа, и они вместе пошли на завод.

Глава седьмая

Виктор на цыпочках вошел в детскую. Марийка стояла между двух кроваток и тихо напевала Андрюшке и Яшке какую-то песенку без слов. Малыши протягивали к ней ручонки, улыбались. Виктор удивился, как быстро подросли сыновья-близнецы. Ему казалось, что они совсем недавно были розовыми орущими комочками с полузакрытыми глазенками.

Полугодовалые сыновья, увидев взлохмаченного и небритого отца, задергали губенками, подняли такой визг — уши затыкай. Виктору хотелось обласкать, успокоить сынишек, но их крик заставил его попятиться к порогу. Марийка склонилась над одной кроваткой, затем над второй, и малыши затихли.

— Куда? Куда ты такой грязный идешь? — заругалась Наташа. — Марш в ванную!..

«Хорош! — разглядывая себя в зеркало, удивился Светозаров. — Бородищу отпустил, усы, на голове черт копейку искал… Хорош!»

После бритья и горячей ванны Виктор почувствовал себя удивительно легко. Переодевшись в чистую одежду, он сел за стол и подумал: «Неужели я до войны трижды ел в день, по субботам ездил в баню, не пропускал с Наташей ни одного нового кинофильма?..» То, что в мирные дни Светозарову казалось простым, закономерным, стало чем-то сверхсчастливым, давным-давно прошедшим.

Похлебка из чечевицы с мелкими блестками подсолнечного масла, вязкий, как глина, хлеб Виктору показались дьявольски вкусными. После первого Наташа подала на стол жареные картофельные очистки. Они Виктору тоже показались настоящим лакомством. Выпить стакан чая с сахаром он отказался. Наташа обиделась, но Виктор ничего уже не замечал. Сидя за столом, он всем телом откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Разбудили Виктора взрывы и умоляющий голос Наташи.

— Воздушная тревога! — тормоша мужа, кричала она. — Долетели и до нас, сволочи! Детей я отнесла в бомбоубежище!…

— Тревога, да? Я… Я еще немного посплю.

— Воздушная тревога!.. Воздушная тревога!..

— Тревога, да? — Светозаров вскочил, надел промасленный ватник, сапоги. — Получен приказ эвакуировать завод. Немцы заняли Наро-Фоминск. Вы поедете на Урал. Я остаюсь на заводе.

— Никуда мы не поедем, — возразила Наташа. — Если… Я уйду с тобой в партизанский отряд.

— А дети?

— Мама останется с ними. — Наташа вздохнула и крепко прижалась к мужу. — Мы с ней обо всем договорились. Наши места в эшелоне уступи Силычу.

Во дворе Донского монастыря захлопали зенитки. Где-то в стороне Воробьевых гор раздались тяжелые раскатистые взрывы. Виктор попросил жену пойти в бомбоубежище и, выскочив из дому, побежал на завод.

I

Последний эшелон тяжело и медленно выполз за ворота, лязгнул буферами и, набирая скорость, все быстрее и быстрее покатился в холодную темень. Виктор Светозаров, не слыша перестука колес, еще долго видел красный огонек на последнем вагоне уходящего эшелона. Когда красный огонек погас и пронизывающий ноябрьский ветер пробрал Виктора до костей, он, пошатываясь, пошел во второй механический цех. Огромный корпус, в котором еще вчера разливался монотонный гул станков, ему показался тихим, сиротливым, как старое, заброшенное кладбище. Освещая дорогу карманным фонариком, Светозаров медленно проходил мимо возвышающихся фундаментов, похожих на надгробные плиты, перепрыгивал кабельные траншеи, удивляясь, как могли рабочие так быстро погрузить станки и оборудование на платформы эшелона.

Светозаров не вспоминал бессонных ночей, позабыл лица тех, кто, падая от устали, грузил, грузил и грузил станки на платформы, сматывал кабель на деревянные бухты… Ему во время эвакуации все это казалось естественным, жил он в те горячие дни и ночи, как и все, одной заботой: быстрее погрузить завод на колеса и отправить на Урал.

Тишина, темень и пронизывающий сквознячок встречали Виктора в каждом цехе, но он шел и шел туда, где продолжало биться сердце завода. Биться сердцу «Красного пролетария» было суждено до последней минуты, до того рокового момента, когда Светозаров нажмет кнопку дистанционного взрывателя.

«Неужели такое случится? Неужели фашисты ворвутся в Москву?..»

В литейном Светозаров немного согрелся, успокоился, а когда его крепко обругал литейщик, пробегавший мимо с ковшом кипящего чугуна, он даже улыбнулся.

— Не стой на дороге! — закричал на Виктора второй рабочий. — Носит тут… всяких!

Люди в суконных робах работали напористо, торопливо, с красивым и злым задором. Виктор минут десять полюбовался слаженным делом литейщиков и, чувствуя, как тело покидает усталость, зашагал в свой цех, куда из литейки маленький паровозик, пыхтя и отфыркиваясь, увозил вагонетки с грузом.

На заводском дворе Светозаров услышал рокот моторов и увидел два танка. Впереди грозных машин суетился человек в полушубке. Танки, развернувшись, направились ко второму цеху. Человек в полушубке открыл ворота. Когда танки скрылись в корпусе, Виктор услышал голос Силыча.

Левее, говорю, надо было держать! — негодовал старый металлист. — Начисто фундамент карусельного станка своротил! Ладно уж, не оправдывайся. Сей мент притащим автоген и все заделаем.

«Почему Силыч на заводе? — удивился Светозаров. — Он ведь уезжал с эшелоном. Неужели наши вернулись? Если гак, немцев погнали назад».

Виктор, запыхавшись, вбежал в цех и радостным голосом спросил:

— Вернулись, да?

— А я никуда не поехал, — спокойно ответил Силыч. — Некуда, Лексеич, мне подаваться.