Зима в Мадриде - Кристофер Джон Сэнсом
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он увел свою жену.
— Черт! — ругнулся Толхерст. — Танцор из меня никудышный.
— Этот Хуан Марч, — произнес Гарри нейтральным тоном. — Он тут важный человек?
— Еще бы! У него миллионы. Первостатейный мошенник, начинал с контрабанды. Сейчас живет в Швейцарии, вывел все свои деньги перед началом Гражданской войны. Ярый монархист. Вероятно, явился улаживать какие-нибудь свои делишки. Ужас, сколько потерял Маэстре! Все семьи высшего и среднего класса жутко пострадали. Одно радует в этом режиме: по крайней мере, он защищает людей… ну… вы понимаете, нашего класса.
Толхерст говорил легко, но Гарри по его лицу видел, что он насторожился, а потому решил сменить тему.
— Да, полагаю, так. Людей нашего класса, — согласился он. — Знаете, я тут подумал, выходит забавно: по-моему, тот факт, что мы оба учились в Руквуде, теперь больше значит для Сэнди, чем для меня. Он все еще испытывает по этому поводу какие-то чувства, пусть даже только ненависть.
— А вы?
— Я теперь не знаю, Толли.
В зал следом за сеньорой Маэстре вошли четверо мужчин во фраках, с музыкальными инструментами в руках. За ними показались слуги в кафтанах, которые толкали небольшую деревянную сцену. Гости встретили появление ансамбля аплодисментами и радостными возгласами. Гарри увидел, что Милагрос машет ему веером с другой стороны зала. Он поднял свой бокал. Толхерст вздохнул:
— О боже! Приехали.
Глава 18
Барбара не хотела встречаться с Гарри. Три года назад он был с ней добр, она с радостью увидела дружелюбное английское лицо, но продолжать общаться с лучшим другом Берни — искушать судьбу. Она хотела сказать об этом Гарри, но тот вроде так тепло относился к Сэнди. И он изменился: в нем появилось какое-то болезненное недовольство, которого не было тремя годами раньше. Нужно хранить все в тайне. Сэнди сразу проникся симпатией к Гарри, так что придется ей изворачиваться и лгать обоим. Вторая жертва обмана, и на этот раз — лучший друг Берни.
В субботу она услышала по Би-би-си о мощном налете немцев на Бирмингем. Погибло около двухсот человек. Барбара в ужасе сидела у радиоприемника. Сэнди она ничего не сказала; он утешил бы ее, но она чувствовала, что не вынесет этого, что не заслуживает его доброты. Два дня Барбара провела в беспокойстве, но в то утро пришла телеграмма от ее отца с сообщением, что они все в порядке, бомбили центр города. Она расплакалась от облегчения.
Через два дня ей предстояла новая встреча с Луисом. Барбара опасалась, что деньги не успеют прийти из Англии.
Только познакомившись с Луисом, она сильно сомневалась в его истории, но теперь была больше склонна принимать ее за правду. Если он придет в кафе с доказательствами, все будет решено. Барбара предостерегала себя: ей просто очень хочется верить, не стоит питать слишком большие надежды. А если все так? Она поможет Берни сбежать из лагеря, отвезет его в посольство? А вдруг Сэнди узнает? Что он сделает? В последнее время Барбара начала понимать, что среди всего сложного комплекса эмоций, которые она испытывала по отношению к Сэнди, имелся и страх — страх перед свойственной ему беспощадностью.
Накануне вечером она сделала кое-что, о чем еще несколько недель назад и помыслить не могла. Сэнди ушел куда-то с одним из своих закадычных друзей, а Барбара пробралась в его кабинет, чтобы разузнать, сколько у него имеется денег. Она заверила себя, что не станет у него красть, но, если ее сбережения не доставят в срок, вероятно, осмелится попросить нужную сумму, что-нибудь соврав. Если Сэнди ею располагает. Как большинство мужчин, он считал, что женщинам ни к чему знать о деньгах.
Сердце Барбары билось часто от ощущения, что она безвозвратно переступает некую невидимую черту. Ключ от стола был у нее. Сэнди хранил его в спальне, в ящике с носками. Барбара видела, как он порой прятал его, когда ложился спать после вечерней работы. Там она его и нашла, у дальней стенки, в сложенном носке. Барбара взглянула на ключ, снова на мгновение заколебалась и решительно вошла в кабинет.
Некоторые ящики была заперты, но не все. В одном она обнаружила две банковские книжки. Первая отражала состояние счета в местном отделении Банка Испании, на котором хранилась тысяча песет; записи показывали регулярные пополнения и снятия средств, — вероятно, это были их текущие расходы. Вторую книжку, к удивлению Барбары, выдал какой-то аргентинский банк. Там значилось несколько поступлений, но ни одного снятия, баланс счета составлял около полумиллиона аргентинских песо; много это или мало, Барбара не знала. Разумеется, никакой возможности получить эти деньги самостоятельно не имелось: счета были на имя Сэнди. Она испытала странное облегчение.
На выходе из кабинета Барбара замерла у двери, чтобы проверить, нет ли поблизости Пилар. Положив ключ на место, она почувствовала, что сердце ее оделось стальной решимостью, какой она до сих пор в себе не подозревала.
Они с Гарри договорились встретиться в ресторане неподалеку от Королевского дворца. Это было тихое место, где подавали хорошую еду из продуктов с черного рынка. Барбара опоздала. Дневная горничная пришла вся в слезах, потому что по пути на работу ее остановили охранники, а она забыла дома документы. Барбаре пришлось написать записку с подтверждением, что девушка работает у нее. Гарри уже сидел за столиком и читал газету. Другие места занимали несколько бизнесменов и состоятельных пар. Гарри встал, чтобы поприветствовать ее:
— Барбара, как вы?
— О, неплохо.
— На улице холодно.
— Да, зима на носу.
Официант взял у нее пальто и шляпу, положил перед ними меню.
— Ну как ваши дела? — бодро спросила она. — Как в посольстве?
— Скучновато. В основном перевожу на встречах с разными чиновниками, — ответил Гарри, ему словно было неловко.
— А как ваши родные? Все нормально?
— Дядя и тетя в порядке. В Суррее войны будто и нет вовсе. А вот семье моего кузена в Лондоне пришлось пережить трудности. — Гарри замолчал и посмотрел на нее очень серьезно. — Я слышал, Бирмингем бомбили.
— Да. Мне прислали телеграмму, все в порядке.
— Я подумал о вас, как только узнал. Вы, наверное, ужасно беспокоились.
— Да, и боялась, что будут еще налеты. — Барбара вздохнула. — Но ведь Лондон бомбили
