Ставка слишком высока (СИ) - Алина Хвойная

— Расскажите мне о ней, пожалуйста, — просит сердце.

И Вениамин удовлетворяет мою просьбу.

— Мы познакомились в небольшом баре, — начинает свой рассказ мужчина, предаваясь воспоминаниям. — Она играла на рояле. Белом рояле. Я забрёл туда случайно. Меня вообще не должно было быть в том районе. Но я увидел её и влюбился с первого взгляда. Приходил в бар снова и снова, пока, наконец, не познакомился. Она была удивительной женщиной и фантастически играла на клавишах. Мы начали общаться и сблизились. С каждой нашей встречей я восхищался ей всё больше и больше. Девушка из детдома, но такая добрая, чистая и открытая, совсем не испорченная жизнью. Не представляю, как ей удалось сохранить человечность, несмотря на все невзгоды жизни в приюте.

Лобовский с такой любовью говорит о моей маме, что сердце замирает.

— Что же произошло? — задаю вопрос, потому что не понимаю, как мама могла отказаться от такого мужчины.

— Она выбрала другого, — печально произносит он. — У нас же дальше ночных прогулок и дружбы не дошло. Для меня до сих пор остаётся загадкой, чем ей так приглянулся Анатолий. Но, видимо, любовь зла…

Что-то начинает капать, и я понимаю, что по моим щекам уже давно текут слёзы.

Вениамин поднимает на меня взгляд, и на его лице появляется грустная улыбка.

— Не плачь, — тепло говорит он и протягивает мне белую розу. — Возьми её, и пусть она напоминает тебе о маме.

Я беру розу в руки, но глаза видят совершенно другое. Они вспоминают огромный букет белых роз, который я нашла у мамы на могиле чуть больше двух лет назад. Это он. Это был Лобовский. Именно он оставил огромную охапку цветов, которые отец никогда не дарил маме. Он дарил все остальные цветы, но белые розы — никогда.

В зал быстрым шагом заходит Артём, смотрит на меня и сразу замечает, что я плачу.

— Что происходит? — напряженно спрашивает он.

Я судорожно начинаю вытирать остатки слёз. Вениамин Александрович протягивает мне чистейший белый платок, который я, не задумываясь, принимаю.

— Всё в порядке, Тём, — негромко отвечаю молодому человеку.

— Он опять тебя напугал? — Артём берёт меня за плечи и осматривает.

— Нет, конечно, просто у Вениамина Александровича такая несчастная история любви, — произношу я, скидываю руки Скворцова, поворачиваюсь к Лобовскому и протягиваю ему обратно платок.

— Не стоит, Алиса, — мужчина качает головой, давая понять, что оставляет платок мне. — Да и о несчастной любви не стоит. Я не в обиде, что всё так сложилось.

— Почему? — искренне недоумеваю я.

— Потому что у неё родилась прекрасная дочь с таким же огромным сердцем, если только оно не больше, — говорит Лобовский, не отводя от меня взгляда, полного нежности и любви.

После таких слов я еле сдерживаюсь, чтобы не разреветься ещё раз.

Он знает, кто я такая на самом деле, но решил уважать мой выбор и не выдаст моей тайны.

Артём (42)

Это мой шанс. Пока Алиса в галерее, а остальных гостей родители повели в оранжерею, я отправляюсь на веранду, где девушка оставила свою сумку. Здесь никого нет, так что я без проблем шарю в клатче, нахожу паспорт, фотографию его и отправляю Андрею.

Гости возвращаются из оранжереи, проходит пять, десять, пятнадцать, двадцать минут, но Алисы всё ещё нет, впрочем, как и Вениамина Александровича. Мне это не нравится, особенно после истории о том, как Лобовский успел напугать девушку. И почему она мне ничего не сказала?

Стоит мне увидеть плачущую Алису, как я понимаю, что волновался не зря. И сколько бы тайн и секретов не было у неё, мне всё равно хочется её защищать и оберегать. Разобравшись в ситуации и приглядевшись к ним, отмечаю, что Лобовский и Шведова нашли общий язык, только у меня такое чувство, что их связывает гораздо большее и что познакомились они, как будто намного раньше.

Правда, не доверять Вениамину у меня нет никаких оснований, а вот в отношении Алисы подозрений полно.

Я жду девушку, пока она приводит себя в порядок в дамской комнате, а затем мы вместе возвращаемся на веранду ко всем гостям.

Завидев нас, мой отец сразу направляется в нашу сторону. Ему важно мнение Алисы о своем детище.

— Как тебе моя галерея? — мягко спрашивает он у неё.

— Александр Петрович, она прекрасна, — восторгается Шведова. — Вы просто обязаны показать её городу, стране, миру — каждому желающему!

— Я подразумевал, что ты именно так и скажешь, — смеется отец. — Что ж, именно так я и поступлю в скором времени. Артём, поможешь с поиском помещения?

— Конечно, пап, — радушно отзываюсь я.

— Алиса! — подлетает к нам моя мама. — Это у тебя белая роза?

— Да, — подтверждает девушка.

— Откуда она у тебя?

— Простите, пожалуйста, мне её Вениамин Александрович подарил, — извиняющимся тоном говорит Алиса, — я и не поняла, что она из вашей оранжерее…

— От Вени? — удивляется женщина. — Эту белую розу тебе подарил Веня?

— Да, — теряется девушка, впрочем, я разделяю её состояние, потому что не понимаю, куда клонит моя мать.

— Я ей подарил белую розу, Люба, — рядом с нами материализуется Лобовский. — Клятвенно прошу прощение, что сорвал.

— Да ладно тебе, сорвал и сорвал, — отмахивает мама. — Я другого не пойму. Ты подарил белую розу Алисе?

— А что в этом такого? — громко задаю вопрос, потому что ощущение, будто под белой розой подразумевается что-то совершенно иное.

— Потому что, — объясняет за мою мать Вениамин, — белые розы я дарил только одной женщине во всём мире. Единственной любви всей моей жизни.

После слов друга семьи девушка прижимает к себе цветок и благодарно улыбается Лобовскому. Что происходит? Что я упускаю?

— Алиса ведь тоже единственная девушка во всём мире для Артёма, не так ли? — продолжает Вениамин. Он произносит это так легко и просто, как будто это самая очевидная вещь на всём белом свете. И самое главное, несмотря ни на что, здесь и сейчас мне кажется, что это верно, как никогда.

Поворачиваюсь к девушке, чтобы посмотреть её реакцию на столь сильное заявление. Алиса совсем не ожидала подобных слов. В её глазах буря из чувств, но ярче всего выделяется страх и кое-что ещё — что-то чрезвычайно сильное, мощное и проникновенное: благодарность, радость, любовь?

— Веня, хватит смущать молодых, — звучит голос матери издалека. — А то ещё спугнёшь или сглазишь!

Алиса тут же отводит от меня глаза и до конца вечера совсем избегает моего взгляда и меня в целом. В машине мы едем в тишине. За всю дорогу она задаёт только один вопрос, который