Истории Дальнего Леса - Павел Шмелев

Несмелый луч восходящего солнца осторожно осветил кабинет хозяина саксонской бумажной мануфактуры Йоханна Бара, скользнул по массивным фолиантам рукописных книг, разбудил массивную и ворчливую иноземную чернильницу, подарок австрийского печатника. Затем он заглянул в приоткрытый ящик стола и коснулся горделивых аристократов — листов фирменной высококачественной бумаги с гербом Йоханна Барра. Вот только эти саксонские аристократы были слишком заняты мыслями о своем будущем, чтобы замечать такие мелочи ежедневной природной обыденности.

И только лежавший рядом лист простой белой бумаги, без герба и особого качества, не такой изысканно-тонкий и горделивый, искренне радовался наступившему весеннему утру. Он совсем не думал о будущем. Он жил каждым днем так, как будто этот день был его последним. Этим он раздражал лежащих рядом благородных и родовитых сородичей.

— Посмотрите на него, — важно произнес первый лист, — этот бледный листок, непонятно откуда взявшийся, ни о чем не думает и радуется всякой природной глупости!

— Конечно, — угодливо поддержал его второй лист гербовой бумаги. — Он нам не ровня. На нем и герба нет. Не наш он. Я совсем не удивлюсь, если узнаю, что он родился в каком-то захолустье, а не на благословенной мануфактуре Йоханна Барра! Уж очень он на нас не похож.

— Пусть радуется, — отвечал первый лист, — он будет исписан всякой ерундой и забыт, кому нужна такая бумага. Мне тоже кажется, что он совсем не наш, иноземец без родимого герба. Не несет этот инородец на себе священное имя Йоханна Барра и его знаменитый герб.

— Да, — важно произнес третий лист с гербом, — нет у него ничего святого.

Меж тем легкий ветер, пометивший окрестные холмы и замки, заглянул в дом Йоханна Барра и сдул пыль с охающего дубового старика-стола. Он пригласил листки бумаги весело покружиться с ним, обещая непременно вернуть их на место.

Но ни один из гордых аристократов, увенчанных гербом, не решился покинуть родной ящик стола. Они знали, что их ждет большое будущее: только такую бумагу использовал Йоханн Барр для своих самых важных деловых писем. Они думали, что негоже им, дорогим и знатным, кружиться, как какой-то обычный сухой лист осеннего праздника уходящего тепла. И пусть многие из них залежались в глубине стола, но они не смели покинуть свой родной ящик, как бы тоскливо, темно и пыльно им там ни было.

А белый лист толстой бумаги, не имевший герба Йоханна Барра, совсем не боялся приключений и хотел увидеть мир, открывающийся за пределами родного дома, где его произвели. Он сам попросил своего нового ветреного знакомого взять его с собой в дорогу. Устал он спорить с напыщенными и глупыми листами из дорогой и тонкой бумаги, гордящимися своей девственной пустотой и происхождением.

Ветер легко приподнял белый листок бумаги, но проснувшийся старик дубовый стол прикрыл ящик и устало произнес:

— Эх ты, несмышленыш! Там, за окном, жестокий и коварный мир. А здесь — тепло и надежно. Ты же пропадешь там, размокнешь от первого же слезливого природного безобразия! Тебя порвет случайно встреченный незнакомец или проткнет неласковый лесной великан!

— Дедушка стол, — отвечал опечаленный листок белой бумаги, — ты разве забыл, как ты по ночам рассказывал мне о добрых великанах — дубах, о чудесном лесе и его магических обитателях, где ты когда-то жил. Неужели мне дано истлеть вместе с этими пустыми и напыщенными гордецами? Непригоден я для скучной деловой переписки, у меня душа странника…

Подумал старый стол, вспомнил свою молодость в неумолкающем многозвучии лесного волшебства и отпустил белого путешественника.

Полетел листок мимо удивленных листов гербовой бумаги, покружил, прощаясь со старым мудрым столом, и вылетел за окно. Он чувствовал, что расстается со старым ворчуном — столом и надменными аристократами — листами гербовой бумаги. Перед ним открывался незнакомый мир, полный чудес и приключений. Но страха не было, было огромное желание путешествовать и заполнить себя чем-то возвышенным и прекрасным. А в том, что его содержание будет прекрасным и возвышенным, белый листок не сомневался ни на секунду.

Ветер рассказывал своему новому другу о старинных саксонских замках, сквозь которые ему приходилось проскальзывать, о расцветающих коврах цветов бесконечных долин, просыпающихся от зимней спячки, о далеких вершинах высоких гор, хранящих снежное безмолвие зимнего волшебства и гордую недоступность.

Так, за легким и приятным разговором о несуразностях и прелестях европейской природы, они достигли благословенной альпийской земли. А там они нагнали золоченую карету с веселым господином, насвистывающим мелодии. В его карету и попал белый листок бумаги. И господин совсем не возражал. Он сам был путешественником и взял белый листок бумаги с собой. Так и доехали они до огромного столичного города австрийской земли — Вены.

Пока они ехали, листок познакомился с пушистой подругой веселого господина из золоченой кареты, которая привольно лежала в дорожной сумке, рядом с листком бумаги. Она кокетливо щекотала листок, рассказывая ему о вечном городе вальсов и дворцов.

А когда приехали в имперскую столицу, листок с удовольствием разрешил своей новой знакомой раскрасить себя новой мелодией веселого человека из кареты, который, как оказалось, был известным сочинителем популярных мелодий любви.

Вскоре после всей этой удивительной истории коляска Йоханна Барра, возвращавшегося из гостей, перевернулась на неровной дороге. Владелец мануфактуры выжил, но после этого случая ослаб. Его бизнес постепенно угас так же, как и сам хозяин. Горделивые листы бумаги с гербом Йоханна Барра долго оставались лежать в старом столе, сохраняя свою девственную чистоту. Потом случился пожар, который им пережить не удалось.

А белый листок бумаги с написанным на нем фрагментом музыки великого мастера волшебных вальсов стал знаменитым. За обладание им многие богатеи готовы были выложить огромные деньги. Но он так и стался в семье маэстро в память о вдохновенных минутах…

Когда утенок закончил свой рассказ, Василий задумчиво произнес:

— Прав он, этот белый листок из имперского города вальсов. Не надо бояться несуразности петляющей дороги.

— Да, непредсказуема дорога судьбы. Пойду и я, встретимся еще. Наколдую тебе карту судьбы… — важно произнес утенок Тиберий и неспешно удалился, оставив Василия в думах о суразности и предстоящей карте судьбы под названьем гороскоп.

Уже через несколько минут, когда удивленная и озадаченная фигура Василия скрылась за поворотами тропинки, ведущей на север, утенок остановился и присел передохнуть на пенек. Он неторопливо рассматривал огромные деревья, которые касались друг друга своими ветками и закрывали солнце. Казалось, что они были здесь всегда и всегда будут. Они стояли безмолвно и величаво.

Вдруг налетел безрассудный озорной восточный ветер, и кроны деревьев ожили, стали торопливо, перебивая друг друга, что-то говорить. Ветерок не унимался, и все окрестные деревья постепенно включились в разговор. И даже когда ветерок уже был далеко, деревья все говорили и говорили.

Утенок Тиберий сидел на пеньке и вспоминал свою жизнь. Ему нравилось путешествовать по далеким землям, живописным предгорьям и сонным заснеженным перевалам. Он был артистом, дарящим окружающим редкие минуты беззаботного веселья. Но теперь он думал, что хотел бы остаться в Дальнем Лесу и дарить его жителям совсем другое. Ему представлялось, что было бы здорово стать подобным этому вот ветерку, способному так легко растормошить жителей леса, рассказать им о возможном будущем, попробовать изменить их судьбу и добавить немного счастья и добра.

Он встал с пенька и хотел было направиться к своему новому жилищу, но ему неожиданно встретилась норка Анфиса, неторопливо идущая по той же тропинке. Они еще не встречались до этого, но Анфиса уже знала от меня о новом обитателе Дальнего Леса.

— Привет, — весело сказала норка, — я Анфиса.

— А я — Тиберий, буду жить в вашем лесу. Нет, скорее уже нашем. Мне тут все нравится, особенно Серебряное озеро.

— Я встретила по дороге озадаченного Василия.

— Да, я пытался рассказать ему о гороскопе. Знаешь, есть такое интересное представление о будущем и настоящем, эдакий вариант судьбы.

— Интересно ты назвал гороскоп вариантом судьбы. Это ты точно заметил. Попробуй, дело интересное. Только старайся добавлять добро в этом мире, предостерегай от ошибок, помогай всему хорошему сбыться.

— И не знаю, что тебе ответить. Добро приумножать — это звучит, конечно, красиво. Вот только я тут подумал, что если даже кто-то задумается о своей несуразной судьбе, как бы назвал это наш общий знакомый Василий, то это уже совсем неплохо.

Норка печально улыбнулась, кивнула и пошла к Серебряному озеру. Видно, не одному только утенку назначала встречи загадочная принцесса русалок.