В поисках Леонардо - Валерия Вербинина

– Как, – воскликнула маркиза, – того самого вора?

– Точно так, мадам.

– И кто же им оказался? – Маркиза аж затаила дыхание.

– Вы не поверите, мадам, – отозвался стюард, – но это была миссис Рейнольдс. С дочерью, естественно. Драгоценности уже у них обнаружили.

– Поздравляю вас, сэр, – печально сказал маркиз Рудольфу и, достав портмоне, стал отсчитывать нежно шелестящие ассигнации.

– Ужас, – вздохнула Амалия. – Куда катится наш мир… Даже гадалкам нельзя доверять.

– Какой кошмар! – простонала маркиза и, сорвавшись с места, побежала разносить новость по кораблю.

– Благодарю вас, сэр, – искренне сказал Рудольф, пожимая руку англичанину.

Маркиз вздохнул и поднялся с места.

– Было очень приятно иметь с вами дело, – изрек он и побрел обратно в свою каюту.

– Ну, теперь, кузина, когда с длинноносым огурцом покончено, – жизнерадостно заявил Рудольф, отдав Амалии половину выигрыша и спрятав свою, – вы должны мне кое-что объяснить. Как, черт возьми, вы поняли, что эта парочка работает на английскую секретную службу?

Амалия допила кофе и поставила чашку на блюдце.

– Галстуки, – сказала она лаконично.

– Что? – Рудольф вытаращил глаза.

– Галстуки в багаже миссис Рейнольдс, – терпеливо пояснила Амалия. – Ни один человек в здравом уме не выбрал бы такие дикие расцветки, и поэтому я невольно заинтересовалась. Вторым сигналом был Мельбурн.

– Не понял.

– Миссис Рейнольдс сказала, что якобы живет в городе Мельбурн, который расположен в Новом Южном Уэльсе, – пояснила Амалия. – Но город Мельбурн находится в штате Виктория, а вовсе не в Новом Южном Уэльсе. Так я поняла, что миссис Рейнольдс никакая не австралийка. Но окончательно ее погубили карты.

– Карты? – недоверчиво переспросил кузен. – Вы хотите сказать, что она неправильно гадала?

– О нет, – возразила Амалия. – Гадала-то она правильно, но ей не следовало использовать карты, которыми прежде играли. Ни одна гадалка не сделает такого, потому что знает: игральные карты врут! Так что мне оставалось только подключить к делу нашего друга Белоручку… то есть месье Деламара.

– Вот оно, значит, как… – вздохнул Рудольф, наливая себе в фужер на два пальца переливчатого ликера. – По правде говоря, я рад, что эти прохвосты – миссис Рейнольдс и ее якобы дочка – получили по заслугам, хоть и с помощью другого прохвоста. – Он поднял бокал. – Ваше здоровье, Шахерезада! Вы чертовски хорошо рассказываете! Я уверен, наши общие предки гордились бы вами!

Из дневника Амалии Тамариной (зашифровано).

«30 ноября. Девятый день плавания. Все идет отлично. Кузен ни о чем не догадывается. Миссис Рейнольдс была в ужасном гневе и все кричала, что она не Белоручка, но драгоценности, хитроумно запрятанные в тайнике под полом ее каюты, ее изобличили. Она с «дочкой» посажена под арест. Эжени Армантель не отходит от Деламара ни на миг, то и дело называя его «мой спаситель» и «наш гений». О моем кузене она, по-видимому, начисто забыла».

Глава тридцать первая,

в которой корабль прибывает в нью-йоркскую гавань

Город Нью-Йорк, как известно (или, может быть, кому-то из читателей еще неизвестно), был основан голландцами, которые первыми добрались до устья реки Гудзон и осели в тех местах. В далекие времена он прозывался Новым Амстердамом, и жители его, новые амстердамцы, разговаривали преимущественно по-голландски, чудили на голландский манер и считали себя верными подданными Объединенных провинций. Такое положение не очень устраивало английского короля Карла II из династии Стюартов. Англичанам вообще трудно угодить, и поэтому где-то в середине XVII века Новый Амстердам был захвачен, переименован в Новый Йорк и вместе с новыми амстердамцами перешел во владение Англии. Почему «Йорк»? Потому что у Карла II был брат, герцог Йоркский, наследник короны. За исключением того, что он – да и то по чистой случайности – дал название одному из величайших городов мира, этот джентльмен в своей жизни не сделал ничего, заслуживающего внимания. Став королем под именем Якова II, он в короткое время так восстановил против себя своих подданных, что в конце концов его выставил из королевства зять, тоже, кстати, голландец. А так как Англия, вне сомнений, чудесная страна, последний с превеликим удовольствием сел на престол, взяв имя Вильгельма III. Разумеется, он поступил невежливо, ибо даже не дал себе труда дождаться, пока умрет его предшественник. Впрочем, надо признать, что долгожительство некоторых королей – настоящая проблема для их преемников, причиняющая обеим сторонам бесчисленные хлопоты, ибо старики со свойственной им косностью никак не желают умирать, а молодые рвутся поцарствовать молодыми, пока в этом есть хоть какой-то смысл. Как бы то ни было, Якова вместе с семьей выгнали самым бесцеремонным и унизительным образом, причем ему еще повезло, что он сохранил на плечах голову, в отличие от Карла I, своего родного отца. Общеизвестно, что потерять что-то ценное гораздо легче, нежели вернуть обратно, будь то голова или королевство, и, сколько Яков ни взывал к папе римскому, сколько ни плакался в расшитую жилетку французскому королю Луи XIV, сколько ни кричал о правах, законности и тому подобном, на трон он так и не вернулся. После долгих династических перипетий англичане выбрали себе в правители представителя ганноверской династии, состоявшей в дальнем родстве со Стюартами, и начихали таким образом на права, законность и римского папу. Чтобы завершить наше рассуждение о господстве англичан в Америке, добавим, что третий из англо-ганноверских королей, Георг III, не может не вызывать нареканий. Между прочим, он был долгожителем, что, в общем-то, хорошо для отдельного человека, но что (вспомним, король этот страдал душевным недугом) плохо сказалось на государственных делах. Так, бедняга даже не заметил, как от короны отпали Объединенные Американские Штаты, причем по самой пустяковой причине – им не понравилось повышение налога на чай. На карте образовалась новая независимая держава, англичане немножко повздыхали и отправились с горя завоевывать Индию, а король, похоже, так и не понял, что он потерял.

(Когда сегодня мы произносим «Нью-Йорк», то перед нашим внутренним взором возникают прежде всего статуя Свободы в диковинном зубчатом венце и небоскребы, подпирающие облака. У статуи Свободы немного надутый вид, потому что она стоит задом к городу и лицом к гавани, а какой угодно женщине надоест сто лет подряд любоваться только на свое отражение в воде. Вдобавок она, по долгу службы, держит здоровенный факел, и у нее наверняка за целый век затекла рука, так что нечего удивляться выражению лица почтенной скульптуры.)

Однако в 1880 году, когда происходили описанные выше события, небоскребы были значительно меньше и скромнее нынешних, не говоря уже о статуе, проект которой еще не возник в голове скульптора Бертольди; и Гюстав Эйфель еще не изготовил для колосса – девяносто три метра с пьедесталом! – железный каркас, предвосхищающий конструкцию его парижской башни. Только через шесть лет, в 1886-м, французское правительство подарит американцам статую Свободы, и она займет свое место в гавани Нью-Йорка.

Амалия, подплывая к Нью-Йорку и глядя в окно своей каюты, видела лишь трубы пароходов, воду, отливающую изумрудом, и какие-то здания вдали. Свои сведения об Америке она в основном почерпнула из романов Фенимора Купера и рассказов другого американского писателя – мистера Вашингтона Ирвинга. Она ожидала увидеть нечто экзотическое и запущенное, но перед нею предстал вполне обыкновенный город европейского типа, и ей стало немного скучно.

Вошедший Рудольф фон Лихтенштейн деликатно кашлянул. Амалия обернулась.

– А, это вы, кузен, – сказала она. – Садитесь, прошу вас.

Рудольф отметил про себя, что у нее усталый вид. Он опустился на один из стульев с позолоченными ножками и задумался, с чего бы лучше начать разговор.

– Должен сказать, – наконец нашел он слова, – что бесконечно вам признателен…

Амалия улыбнулась:

– Это я знаю, кузен. Вы могли бы и не утруждать себя такими пустяками.

Рудольф вздохнул. Заготовленная речь летела к черту.

– Но ведь вы не были обязаны помогать мне в поисках Леонардо, – заметил он.

Амалия старательно разглаживала складку на юбке.

– Возможно. Зато я получила массу удовольствия.

– Должен вам сказать, – признался Рудольф, – я тоже.

Удовольствие удовольствием, однако после того, как Белоручка вернул ему Леонардо, а Амалии – Тициана, Рудольф первым делом проверил, на месте ли крошечное пятнышко на обороте картины, которое он приметил в прошлый раз. Хоть Амалия и доводилась ему родственницей, он не исключал возможности того, что ей могло прийти в голову подменить Леонардо. Однако, осмотрев все три части, он убедился, что это именно те, которые он нашел в сером чемодане.