Океаны Айдена - Михаил Ахманов

— Да, мой господин. И куда больше, чем себе самому! Я могу напиться… могу ухлестнуть за девкой… да и мало ли чего… Скажу одно, получится другое… А ты совсем иной. У тебя слово и дело едины.

— Ну, раз так, приятель, возьми коней и подержи их — вон там, шагах в тридцати. И не бойся того, что увидишь.

— А что? — Чос с любопытством округлил глаза. — Вызовешь демонов, хозяин? Или саму… саму Шебрет? — Имя страшной богини он прошептал едва слышно.

— Нет, ни демонов, ни Шебрет я вызывать не собираюсь. — Одинцов вытащил из-за пояса плоскую коробочку, пульт дистанционного управления флаером, и приложил палец к торцу. — Сюда, Чос, опустится летающая колесница… очень красивая, блестящая… не надо ее пугаться.

— Колесница? Колесницы, хозяин, не внушают мне страха, даже летающие. — На всякий случай Чос отступил подальше вместе с лошадьми и, о чем-то размышляя, уставился в небо. — Вот ежели в нее будут запряжены драконы…

— Я ведь сказал, никаких демонов и драконов, только колесница. — Вытащив платок, Одинцов завязал пленнику глаза. Дыхание щедрейшего было ровным и чувствовалось, что он вот-вот очнется.

— А кто же будет тащить эту колесницу? Колесницы сами не ездят и не… — начал Чос и вдруг ойкнул: над песком скользнула стремительная тень. Сбросив скорость, флаер развернулся, потом бесшумно пошел вниз.

— Ну, вот видишь, — сказал Одинцов, — ни дракона, ни демона. Только белая магия… самая белейшая…

Он сдвинул дверцу и забросил бар Савалта на сиденье. Программа полета туда и обратно была уже задана, ручное управление заблокировано, и невольному пассажиру оставалось лишь одно: лететь до самого конца. Потом вылезти и полюбоваться тем, как флаер ложится на обратный курс.

— Хозяин… — сдавленным голосом молвил Чос.

— Теперь помолчи. — Одинцов достал склянку с ароматической солью и поднес к носу щедрейшего.

Бар Савалт чихнул и очнулся. Он замер в неподвижности, но в слабом свете огоньков, сиявших на пилотском пульте, было заметно, как пальцы пленника чуть шевельнулись, как дрогнули колени. Похоже, он догадался, что не связан, не висит над огнем, не лежит на гвоздях или раскаленных угольях, под ним было мягкое кресло, а в легкие вливался свежий морской воздух.

— Не двигайся, Амрит бар Савалт, — прогудел Одинцов. — Ты в руке бога!

Голос его был неузнаваем, по крайней мере на октаву ниже обычного. Он звучал повелительно, но без угрозы.

— Где… где я? — пробормотал щедрейший. — И кто…

— Слушай, смертный, и не перебивай! — Одинцов добавил строгости. — Ты в колеснице светозарного Айдена, а я — его посланец! Ты свободен, ни веревок, ни цепей нет на твоих руках.

— Но глаза! — завопил щедрейший. — Мои глаза! Они завязаны! — Он попытался приподняться. Одинцов мягким, но сильным толчком отправил его в глубины кресла.

— Ты, благородный бар Савалт, умный человек… Светлый бог наделяет нас, его посланцев, частицей своего сияния, так что, раскрыв глаза, можно ослепнуть. Но вскоре я покину тебя, и ты снимешь повязку.

— Я… я…

— Ты избран! Светозарный Айден давно знает о твоем желании попасть на Юг. И ты попадешь туда живым, в отличие от всех других смертных!

Наступило молчание. Казалось, щедрейший ошеломлен: его ладони гладили упругие подлокотники кресла, на лице читалась страстная надежда пополам с опаской. Наконец он произнес:

— Могу ли я поверить в это? Айден… светозарный Айден… всего лишь символ, а не… не…

— Не реальность, ты хочешь сказать? Но разве ты не видел блеска его молний? Разве талисман, порождающий их, не был ниспослан тебе как предвестник его внимания? — Бар Савалт безмолвствовал, и Одинцов, выдержав паузу, произнес: — Подожди немного! Скоро ты полетишь в небесах и убедишься сам в его могуществе. Айден милостив, он простит тебе неверие, если ты будешь правдив с ним.

— Правдив с ним? Я не понимаю…

— Твое путешествие, благородный нобиль, будет тайным. Ты узнаешь дорогу на Юг, но никому не должен открывать секрета.

Пленник торжественно поднял руку.

— Клянусь! Никому и никогда я…

— Лукавишь! — грозно взревел Одинцов. — А эти ничтожные, которых ты отправил в Калитан? Кто еще знает о цели их странствия?

— Никто! Клянусь милостью Айдена!

— Никто? А император, пресветлый Аларет?

— Но… но… он же сын бога… и сам бог! Почти бог! Я рассказал ему… в общих чертах…

— Больше никому?

— Нет!

Одинцов помолчал, словно пребывая в раздумьях. Он покосился на Чоса, на его побледневшее лицо, залитое светом восходившего над морем Баста, и хмыкнул.

— Ладно! Айден узнает, сказал ли ты правду, — произнес он наконец. — Великий император и в самом деле сын бога, так что, пожалуй, можно его не считать. Теперь слушай, избранник! — Он повысил голос. — Ты будешь лететь в колеснице Айдена всю ночь, а с рассветом она опустится на скалу посреди вод, и двери ее распахнутся. Ты должен выйти, понял?

— Да. Я понял. Я должен выйти.

— Там будет очень жарко, как и положено на Юге. Ибо то еще не царство светлого Айдена, а лишь его преддверие… Ты увидишь, что колесница приземлилась у входа в пещеру. Ты войдешь в нее… Там — путь в божественные чертоги! Иди по нему! Ясно?

— Ясно, мой господин. Но… но смогу ли я вернуться?

— Разумеется! Когда пожелаешь! — Одинцов задвинул дверцу, щелкнул замком и отбежал в сторону. Флаер плавно поднялся, чуть покачиваясь в воздухе, стрелой скользнул над песком, задирая нос все выше и выше, и растаял в темном небе.

— Тьфу! — промолвил он обычным голосом. — Я чуть глотку не сорвал! Нелегко изображать божественного посланца, а, Чос?

— Ты, может, и не божественный посланец, — хрипло выдавил слуга, — но колесница-то была самая настоящая!

— Настоящая, — подтвердил Одинцов.

— И куда же ты отправил его, хозяин? Неужто впрямь к светлому Айдену? Этакого мерзавца!

— Ну, не совсем к Айдену. — Усмехнувшись, Одинцов поднялся в седло. — Далеко на юге, Чос, есть скала среди кипящих вод. Днем на ней жарковато, кожа лохмотьями сходит, однако ночью можно вылезти, половить рыбку. Есть там пещера, тут я правду сказал, и в ней можно укрыться от солнца… А главное, нашему другу гарантировано общество… очень изысканное общество, Чос!

— Божественных посланников? — Глаза слуги широко раскрылись.

— В некотором роде. Они обожают всяких пришельцев… И в сыром, и в вареном виде.

Всю дорогу домой Чос обдумывал эти загадочные слова хозяина.

Эпилог

Спустя месяц, в солнечный летний день, Одинцов выехал на площадь у императорского дворца. Холм с лестницами, серпантином дороги, башнями и вьющимися флагами громоздился над ним словно голова гиганта, увенчанная каменной короной. Прилетевшие с севера ветры Хайры кружили среди крыш и шпилей, пели протяжные песни и что-то насвистывали — может, хотели передать привет от брата Ильтара, песнопевца Арьера и Тростинки, дочери Альса. На душе у Одинцова царил покой. Земля его не тревожила, не посылала новых гонцов, Лидор была восхитительна, шум после исчезновения бар Савалта стих, и новым щедрейшим казначеем был избран Афранион бар Сирт, муж, исполненный всяческих достоинств. Ничто не мешало Одинцову наслаждаться жизнью — впервые за много лет, полных земных разочарований и неурядиц. Сейчас он направлялся к гвардейским казармам, где поджидали приятели, Ахар бар Вальтах и Ас бар Чес, с коими предполагалось обсудить охотничью вылазку. Охотились они на антилоп в степных районах, лежавших к юго-западу от Тагры.

Народа на площади было изрядно. Тут с важным видом проезжали нобили, кто в колясках, кто верхом, спешили на рынок торговцы, нарядные горожане шли в святилище Айдена, сновали чиновники, слуги и разносчики сладостей, прогуливались у казарм веселые девицы, вопили содержатели таверн, расхваливая свое вино и пиво. Конь Одинцова осторожно пробирался сквозь толпу, а всадник держался за кошель — вороватых мальчишек здесь тоже хватало. С лестниц, что вели на холм к дворцу, за суетой следили дежурные гвардейцы в панцирях с ликом солнечного божества. Проезжая мимо, Одинцов выпустил кошелек и поднял руку в салюте. Как-никак он был не только членом Совета Пэров и Стражем Запада, но и сардаром дворцовой гвардии.

Чья-то ладонь легла на его колено. Опустив глаза, он увидел пожилого мужчину в небогатой, но опрятной тунике, светловолосого, коренастого и веснушчатого, как многие айдениты. Его одежда и внешность не привлекали внимания, и видом был он похож на посыльного или писца одной из столичных канцелярий. Разве лишь взгляд… Взгляд казался строгим и слишком властным для мелкого чиновника.

— Прости, господин, — мужчина поклонился. — Мы не знакомы, но твоего отца, благородного Асруда, я знал. Большая честь для меня… Он был из самых щедрых моих покупателей, и когда с ним случилась беда, сердце мое омрачилось печалью.