Секрет виллы «Серена» - Доменика де Роза

Они толпятся в коридоре и обмениваются неуклюжими любезностями на ломаном итальянском. Здесь еще больше религиозных вещей: кропила, гипсовые святые и огромная картина маслом – портрет Папы. Анна-Луиза показывает на крохотную Мадонну из дерева, привезенную из Меджугорья – поселка в Хорватии, где Дева Мария являлась к разным детям в видениях («каждый день в двадцать минут седьмого»). Джинни и Даг послушно поворачиваются к изваянию, но Эмили смотрит на кое-что другое. На основании фигурки висят четки. Керамические четки с крестом с изогнутыми коптскими углами.

– Милые четки, – говорит она. Романо выглядит довольным.

– Да, – соглашается он. – Когда я учился в школе, всем нам давали четки. Знаете кто?

Эмили догадывается.

– Il Duce! Муссолини подарил четки каждому школьнику. Он вернул кресты в школу. В каждом кабинете было распятие, а у каждого школьника – четки. Такие же, как эти.

По пути домой Джинни и Даг без конца обсуждают Романо и Анну-Луизу. Они очарованы и слегка поражены этим знакомством с итальянской жизнью.

– Подумать только, самой приготовить все эти пироги!

– Он тот еще фашист. Видела, как он целовал фотографию?

Но Эмили молчит. Она размышляет: если четки давали всем школьникам, тогда крест на теле Карло Белотти не мог быть его. Он должен был принадлежать кому-то гораздо моложе. Кому-то, кто учился в школе во время войны. Кому-то, кто учился в школе с Романо.

Глава 7

Buona fine, buon principio — счастливый конец, счастливое начало. Эмили слышит эту фразу повсюду в преддверии Нового года, и она всегда срабатывает, вызывая удивление и осознание момента. Ее жизнь внезапно стала полной начинаний, концовок, и ее эмоции, кажется, тоже колеблются между крайними значениями счастья и печали. Довольно часто она чувствует то и другое одновременно, балансируя на этих шизофренических качелях.

Пару дней назад родители вернулись в Англию. Эмили обняла их, снова разрываясь между грустью и одновременно невероятным облегчением оттого, что они уезжают. На самом деле все прошло не так уж и плохо. По крайней мере, в этот раз Джинни и Дагу действительно понравилась Италия. Джинни, например, пришлись по душе магазины и причудливые городки на холмах. Она сдружилась с Анной-Луизой, и они провели целое утро, делая gnocchi[123], и Джинни пришла домой с полным пакетом домашней пасты, пирогов и салями. Даг избегал Романо, не желая быть втянутым в очередной разговор в стиле «фашисты должны держаться вместе», но несколько раз гулял с Пэрис и говорил с ней о футболе. А еще он, к собственному удовлетворению, починил душ Эмили и приколотил ставни, которые своим стуком сводили всех с ума по ночам. Он даже смягчился по отношению к Тотти, шутливо с ним боролся, называя его «огромным мягким псом» и рыча своим шотландским «р».

Но, даже несмотря на это, прощание с ними оказалось большим облегчением. Эмили уже начала бояться разговоров матери о том, что Пэрис худая; что Тотти грязный (отношение Джинни к Тотти не изме-нилось: она обходила его стороной, словно он был собакой Баскервилей); что Эмили, возможно, стоит вернуться к Полу. «Но я не хочу возвращаться к нему», – простонала Эмили в конце концов. Губы Джинни буквально исчезли с лица от неодобрения: «Что ж, извини. Я воспитывала тебя по-другому». Эмили что-то не припоминает, чтобы Дэвиду досталось хоть вполовину так же, когда он ушел к Линде от Сью (или к Келли от Линды).

Дети тоже с облегчением помахали бабушке с дедушкой. Надо признать, они вели себя очень хорошо. Сиене, конечно, это было несложно. Она всегда была любимицей Джинни, и ей достаточно было только улыбаться и красиво выглядеть, чтобы удержать свои позиции. Но Пэрис проявила поистине ангельское терпение к постоянным комментариям по поводу ее веса, угрюмости и ее загадочного «кавалера». Здесь снова помог Тотти. Как только бабули становилось слишком много, Пэрис хватала собаку и шла гулять. Уходить гулять в одиночестве – это истерика, а вот с собакой – просто обычное полезное дело. Чарли же постоянно спрашивали: «А волшебное слово?» – и сравнивали (не в его пользу) с Эшли. Но ему было все равно. Он был слишком занят, катаясь на велосипеде (колеса-стабилизаторы уже отвалились) и играя с гигантским говорящим Барни, – ужасно раздражающим подарком от Пола.

Пол был единственной ложкой дегтя. Эмили пришлось согласиться, чтобы дети приехали к нему на неделю в конце января. По-видимому, за все платит Пол; Эмили не стала спрашивать, откуда у него деньги. Она боится поднимать эту тему. Пол пообещал приехать в Форли, чтобы забрать детей, но расстаться с ними (пусть и на неделю) будет в сто раз тяжелее, чем с родителями. Тут смешанных чувств у нее не будет.

Когда она проводила родителей и вернулась, то обнаружила записку, что нужно перезвонить Джайлзу из газеты («Какой-то напыщенный козел звонил, можешь перезвонить ему?» – дословная формулировка Пэрис). Она перезвонила и получила неприятную, можно даже сказать, совершенно неожиданную новость, что газета отказывается от ее колонки.

– Но почему? – спросила она, одновременно мысленно твердя себе: «Только не принимай близко к сердцу».

– Если честно, дорогая, она себя изжила.

– Изжила?

– Да, знаешь. Немного утратила свою магию.

Эмили знала. Она очень старалась оставаться лиричной, рассказывая о грибах porcini и закатах над оливковой рощей, но реальность настойчиво продолжала пробираться в ее рассказы.

– Например, – продолжил Джайлз, – когда ты написала о своем разводе.

– Ну я же не могла притворяться, что ничего не происходит? Продолжать писать о супруге, словно он милый маленький беспомощный человечек, когда он все это время проводил со своей новой пассией.

– Не понимаю, почему нет. Многие так и делают.

– Ну а я – нет.

– В общем, дорогая, я думаю, что вся эта история с Тосканой уже некоторое время как сдулась. Сегодня в моде Словакия. Без обид и все такое.

Без обид. Да, наверное. Теперь, когда она сняла розовые очки, писать колонку становилось все труднее. Ей хотелось поведать о телах на склоне холма, об отчаянных поисках Моникой мужчины, о проблемах женщин с анорексией в стране изобилия. Было сложно продолжать писать про те же старые воскресенья, когда ей хотелось рассказывать о правдивой жизни в Италии: намного богаче, глубже и мрачнее, чем она могла себе представить, когда начинала вести колонку «Мысли из Тосканы» два года назад.

Деньги – вот настоящая проблема. Колонка была единственным источником дохода Эмили. Джайлз, успокаивая свою совесть, предложил ей пару обзоров и специальную статью на тему «Жизнь в Тоскане два года спустя», но на этом все.