Легенды Раэнора - Анна Соболева

его руки? Опиши мне каждый палец, каждый ноготь. Что можно прочесть по линиям ладоней? Каков его запах? Впалая ли у него грудь? Выдаются ли ребра? Острые ли колени? А ноги не кривые? Есть ли трещины на подошвах и где именно?

С каждым вопросом Корн становился все угрюмее. Наконец, не выдержав, он прервал Хадинга:

— Остановись. Увы, я не знаю ответов и на половину твоих вопросов.

— Уважаемый, ты прекрасный врач. Мало есть на свете лекарей, что могут сравниться с тобой. Твои руки способны творить чудеса. Я, ничтожный, горжусь тем, что ты позволил мне приблизиться к тебе. И как же мне больно и стыдно теперь, когда ты, почтенный, просил меня о помощи, а я, словно неблагодарный пес, отказываю. Но я вынужден это сделать! Ты и сам не простил бы меня, если бы из-за ошибки твой друг пострадал, принимая назначенное мной лечение.

— Ты прав, дружище, — пробормотал Корн. — Я сглупил. Забудь.

Они дошли до лестницы, связывающей этажи лечебницы. Тускло горящие фонари едва освещали площадку. Хадинг жил на последнем, третьем, этаже больницы, а Корн — в маленьком доме недалеко от палат. Перед тем как ступить на погруженную во мрак лестницу, он, потерев лоб рукой, пробормотал:

— Спасибо за разговор. До завтра. И не вздумай браться за книги! А то служители доложили мне, что свет в твоем окне горит до рассвета. Побереги себя, Хадинг. Посмотри, ты бледен, как смерть! А синие круги под глазами!

— Мой уважаемый господин слишком добр ко мне, — кланяясь, мягко произнес юноша. — Я прислушаюсь к твоим советам. До завтра.

Он повернулся и, легко взбежав по ступеням, исчез в темноте.

Хэльмир, младший сын правителя, выполнил все поручения Совета старейшин только к вечеру. Уже стемнело, когда, наскоро перекусив, он отправился в лекарские палаты, чтобы повидать отца. Но сначала он хотел поговорить со старшим лекарем Корном. Дойдя до его комнаты, он нашел дверь закрытой. Дежуривший в коридоре служка сказал ему, что Корн и лекарь-иноземец только что ушли, и если он поторопится, то сможет их догнать. Хэльмир бросился бежать по полутемному коридору и, свернув в длинную галерею, только в начале освещенную фонарем, увидел лекаря. Юноша сразу узнал его худую, сутуловатую фигуру. Рядом с лекарем шел маленький незнакомец, едва доходивший Корну до плеча. Даже в потемках его одежда переливалась, сверкая золотым шитьем. Султанчик на белоснежной чалме подрагивал в такт шагам. Оба, и лекарь, и незнакомец, шли медленно, явно не торопясь расстаться, и о чем-то увлеченно беседовали, поглощенные друг другом настолько, что не слышали торопливых шагов Хэльмира. Юноша, уважавший Корна, решил не мешать их беседе и шел за ними, держась немного поодаль до тех пор, пока его чуткое ухо не уловило обрывки их разговора. Речь шла о душевных болезнях. Это было интересно. Вдруг он услышит хоть что-то, что могло бы помочь его отцу! И, неслышно ступая по истертому каменному полу, юноша подкрался поближе. Теперь он слышал все совершенно отчетливо. Глуховатый, охрипший голос Корна и мягкий, высокий говорок иноземца долетали до него, усиленные отражавшимся от полукруглых сводов потолка эхом. Так он проводил врачей до лестницы, подождал, пока они попрощались и гость поднялся к себе, и окликнул Корна:

— Здравствуй, лекарь! Прости, я понимаю, что явился поздно, но уверяю тебя……

— Ты к отцу идешь? — перебил его Корн и улыбнулся. Ему нравился добрый, открытый юноша.

— Да. — Хэльмир тоже в ответ улыбнулся. — Только хотел сначала с тобой поговорить. Но, увы, опоздал.

— Ничего. Что ты хотел узнать?

— Как он?

— Все так же. — Корн тяжело вздохнул и нахмурился. — Никого к себе не впускает, слышать о нас не хочет, от еды и лекарств отказывается. Если в ближайшие дни не произойдет перемены, плохи его дела, Хэльмир.

С лица юноши исчезла улыбка. Он испуганно смотрел на лекаря, в растерянности не зная, что сказать. Корну стало жаль его.

— А где твой брат? Что-то давно его не видел. Дел много?

— Что? — переспросил Тэльмир. — А, брат. Его нет в столице. Верно, у него много дел.

— Жаль. Уж он-то растормошил бы правителя. Скоро он вернется?

— Не знаю. Неужели ничего нельзя сделать, Корн?

Лекарь руками развел. Но потом, вспомнив о чем-то, встрепенулся:

— Можно было бы попробовать. Терять-то нечего.

Хэльмир в волнении схватил Корна за руку.

— Ну же, говори!

— Ты видел юношу, с которым я только что разговаривал?

— Да, да. Я, кажется, даже знаю, кто он. Слуги во дворце только и говорят о каком-то невероятном пришельце из восточных стран. И ты считаешь, что этот человек может помочь?

— Надо попытаться. Но ты же знаешь правителя! Эх, не вовремя Хаггар уехал.

Хэльмир решительно тряхнул головой:

— Я попробую поговорить с отцом. Корн, мы не должны сидеть сложа руки и ждать, зная, что в это время отец теряет последние силы!

Лекарь невесело кивнул:

— Ты прав, мальчик. Но ты помнишь, что было с предыдущим врачевателем? Мы тогда беднягу едва от плетей спасли. Хадинг не этого достоин. К тому же правитель не согласится.

— Посмотрим. Я пойду к отцу и буду умолять его уступить нам. Пусть гневается. Лишь бы допустил лекаря. А друга твоего я в обиду не дам.

— Ну что ж, попробуй, — устало пробормотал Корн. — И да хранят тебя небеса.

Хэльмир помчался в покои отца.

Несмотря на поздний час, Номанатуру не спалось. Бессонница была частой гостьей правителя. Обычно он не тяготился ею — по ночам лучше работалось. Правда, для его секретарей такие периоды были сущим наказанием. Но сейчас, во время болезни, длинные ночи пугали правителя. Откинувшись на подушки, он лежал в постели, не решаясь погасить светильник, и с тоской смотрел в узкое, решетчатое окно, ожидая, когда начнет светлеть небо. С приходом утра, особенно если оно обещало превратиться в погожий, солнечный день, Номанатуру становилось легче. Болезнь как будто отступала, сознание прояснялось, мысли переставали путаться, исчезал мутный туман, окутывавший его так плотно, что порой Номанатур забывал, кто он, отчего лежит один в этой темной, мрачной комнате. Но с наступлением ночи мучение возобновлялось. Беспричинный, необъяснимый страх душил правителя, делая невыносимой каждую минуту. Встать бы, стряхнуть липкую паутину кошмара. Но слабость не давала Номанатуру шевельнуться. Он застонал от унижения и закрыл глаза.

Из забытья его вывел громкий, настойчивый стук. Открыв глаза, правитель сначала взглянул в чернеющий оконный проем, а потом уже повернул голову к двери. На пороге комнаты стоял высокий юноша.

— Хэльмир, — прошептал правитель, узнав младшего сына.

— Добрый вечер, отец! — Юноша прикрыл дверь и быстро