Шрамы - Вера Холлинс

что единственное, что может быть хуже, чем ваша разлука, — это то, что вы двое встречаетесь с кем-то другим. — Его вздох был долгим и тяжелым.

— Ты знаешь, что рано или поздно это может произойти. Мы с твоей мамой заслуживаем счастья, и если мы сможем достичь его с другими партнерами…

— Не лги мне, папа.

— Следи за своим языком, Мелисса. — Его строгий тон требовал повиновения.

Загорелся зелёный свет, и я нажала на педаль газа.

— Но я с этим не согласна. Мне всё равно, насколько я эгоистична. На своей свадьбе вы клялись в вечной любви, а теперь ты говоришь о новых партнёрах? Где же эта вечная любовь? Где теперь эти клятвы в вечной верности?

— Такова жизнь. Она непредсказуема, и ты не можешь её контролировать. Ты поймёшь это, когда станешь старше, — ответил он мне.

Я крепко сжала зубы. Мне не нравилось, когда они использовали эту фразу «Когда ты станешь старше», как будто они были настолько мудрыми только потому, что были старше, а мы, подростки, ничего не знали.

— Нет, ты можешь это контролировать, — сказала я.

— Нет, не можешь. Твой образ мыслей может полностью измениться через десять лет. И это нормально. Люди растут. Изменяются. Жизнь меняется. Никто не остается прежним. Проблема твоей мамы и меня заключалась в том, что мы изменились, но по отдельности. Мы не менялись вместе, и к тому времени, когда поняли, что стали разными людьми, пропасть между нами стала слишком велика, чтобы мы могли ее преодолеть. Я бы хотел, чтобы ты это осознала.

Я припарковала машину рядом с домом престарелых, чувствуя себя вымотанной только от разговора с ним. Мне казалось, что мы никогда не сможем найти общий язык… Как же я устала.

— Как скажешь, пап. Слушай, мне пора идти. Люблю тебя.

Закончив разговор, я откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. Я ударила кулаком по рулю, жалея, что не могу просто поехать домой и провести несколько раундов с боксерской грушей. Меня тошнило от этой эмоциональной боли. Я всегда знала, что люди могут меняться. Я осознавала, что однажды могу влюбиться в кого-то, а на следующий день возненавидеть его так сильно, что мне захочется, чтобы он исчез с лица земли. Но тогда какой смысл давать обещания на века? Зачем мы говорим о вечности, если не можем следовать этому? Если люди так непостоянны и непредсказуемы, то есть ли вообще какой-то смысл в этой концепции?

Я никогда не влюблюсь. Не хочу. Это пугающее, непостоянное и изменчивое чувство было мне неподвластно. Я боялась того, что не могу контролировать. Мое прошлое научило меня этому. Однажды я была готова отдать кому-то свое сердце, но он лишь воспользовался моей неопытностью в общении с людьми, чтобы разрушить мою жизнь. Я больше не могла доверять парням. Я не была уверена, что не сломаюсь окончательно, если снова буду настолько глупа, чтобы влюбиться.

«Я тоже тебя ненавижу! Лучше бы я никогда тебя не встречал!» — я открыла глаза и мысленно выругалась на Мейсена за то, что он так часто и надолго занимал мои мысли. Я была выше этого. Я была воином и могла победить любого, кто пытался меня унизить. Так что рано или поздно я бы победила и его тоже.

Я бы в мгновение ока выбросила его из головы.

Кажется, мы с мистером Джеем пришли к согласию: Матео и Шрейя должны быть вместе. Как это осуществить?

С помощью шахмат, конечно!

Матео сидел напротив Шрейи в гостиной, склонившись над шахматной доской с самым хмурым выражением лица, какое я когда-либо видела на его лице. Он, казалось, был занят мыслями о сотне способов, как кого-нибудь убить, а не о том, как сделать следующий ход. Шрейя же, напротив, была воплощением невинности и очарования. Ее блестящие карие глаза переходили с шахматной доски на Матео всякий раз, когда он не смотрел в ее сторону, и я была почти готова потирать руки от удовольствия.

На ней было очаровательное платье, которое заставило бы всех матерей мечтать, чтобы девочки их сыновей носили такую же одежду. Её длинные густые волосы были идеально уложены в мягкие волны, ниспадая на плечи. Мне было интересно, как ей это удалось. На улице лил сильный дождь, но она выглядела так, словно только что сошла с рекламы причесок, одежды и обуви. По сравнению с ней я чувствовала себя неуклюжей и неопрятной. Мои волосы были в беспорядке, а ботинки покрыты грязью, которой хватило бы на небольшую планету. Я словно пережила стихийное бедствие. Должно быть, она использовала магию. Другого объяснения не было.

Мистер Джей стоял рядом с ней, не отрывая взгляда от шахматной доски. Он прижал палец к губам, погруженный в размышления. Аделейн сидела рядом с ним, полностью погруженная в свой телефон, вероятно, играя в свою любимую игру Angry Birds. Я подбежала к ним и отдала честь.

— Шрейя, дорогая, — с улыбкой обратилась я к ней и понимающе взглянул на Матео. — Матео, дружище, ты снова здесь. Кажется, в последнее время ты стал приходить сюда чаще, не так ли?

Он одарил меня хмурым взглядом, который, как я ожидала, должен был привести к моей самой мучительной смерти.

— Я пришел сюда только потому, что дедушка сказал, что у него закончились таблетки от диабета, и мне пришлось поспешить, чтобы принести их ему. — Он перевел взгляд на мистера Джея. — Но только после того, как я приехал, он сказал мне, что на самом деле у него не закончились таблетки.

Мистер Джей пожал плечами, не выказывая ни малейшего раскаяния.

— В семьдесят девять лет ошибки неизбежны, молодой человек. Хотел бы я посмотреть, насколько ты будешь совершенен, когда достигнешь этого возраста.

Я хихикнула. Да, точно. Этому человеку могло бы быть и сто семьдесят девять, а его память все равно была бы острее, чем у нас с Матео, вместе взятых.

— Ты в порядке, дорогая? — Спросила меня Аделейн, с тревогой глядя на мою промокшую одежду.

Мистер Джей окинул меня неодобрительным взглядом.

— У тебя такой вид, будто ты пережила настоящую битву, пытаясь добраться сюда.

Я подняла палец вверх.

— Вот именно! Я сражалась плечом к плечу со своей десятитысячной армией, и после десяти дней и бесчисленных потерь нам удалось прорваться.

Аделейн и Шрейя рассмеялись, а мистер Джей фыркнул.

— Я вижу, твои ораторские способности ничуть не улучшились, — сказал он. — У меня начинает болеть голова, когда я слушаю твое бормотание.

Я села