«Сыны Рахили». Еврейские депутаты в Российской империи. 1772–1825 - Ольга Минкина

Главы общинного управления и раввины должны «признавать повеления монарха за высший закон в гражданском и политическом отношении (как то разрешено великим Сангедрином в Париже в 1807 г.)[1187], и, следовательно, ежели церковный их судебник или различные толкования на оный содержат гражданские или политические заповеди, противоречащие оным государственным законам, то сии заповеди не должны иметь действия на них, – одним словом, они должны предпочтительно признавать законы государя и оным повиноваться и согласно с вышеизложенными правилами обучать, судить и проповедовать»[1188].

Таким образом, в проекте Фоделло не слишком органично сосуществуют три главные идеи, присутствовавшие в предшествующие десятилетия в различных проектах еврейской реформы в России: «классическая маскильская» программа (просвещение невежественных и «фанатичных» евреев, их сближение с окружающими народами и в перспективе – отмена специального законодательства о евреях); идея создания «еврейского дворянства» и укрепления общинной организации, за которую ратовали представители традиционной еврейской элиты, и выдвинутая властями идея «российского Синедриона», который должен был «освящать» постановления правительства на уровне еврейского религиозного права (Галахи).

В анонимном проекте 1829 г. (который с известной долей вероятности может быть атрибутирован Л. Неваховичу) возобновление еврейского представительства при Четвертом еврейском комитете мотивировалось тем, что, «по крайней мере, сим прекратиться может ропот и вопль сего народа, находящегося об участи своей неизвестным», а в случае избрания новой депутации евреи успокоились бы «в надежде на Бога и царя». Таким образом, используется давний концепт угрозы «еврейского бунта». План возобновления еврейского представительства в проекте включал выборы восьми депутатов отдельно по группам, объединявшим еврейские общины нескольких губерний (один депутат от Виленской и Минской губерний, один от Курляндской и Лифляндской, один от Киевской, Волынской, Подольской и Таврической и т. д.). Таким образом, имели бы место не многоступенчатые выборы, как в 1818 г., а более органичное для структуры еврейского общества того периода региональное представительство. При этом восемь депутатов определялись как минимальное приемлемое число[1189].

В близком по настроению анонимном «Проекте о причинах расстроенного положения евреев и о способе взимать с них подати бездоимочно», рассматривавшемся Четвертым еврейским комитетом в марте 1831 г., предлагалось «позволить избрать из кругу их [евреев] хотя несколько опытных и усердных людей, дабы таковые могли пред назначенным для них комитетом в разных необходимых случаях и предметах принести лично оправдание и объяснение». При помощи депутатов правительство сможет осуществить свое «намерение в поправлении на будущее время гражданской жизни и нравственности» евреев, т. е. осуществить реформу управления евреями и культурные преобразования. К тому же в результате избрания депутатов «уменьшится ропот и страх» еврейского населения[1190].

Нельзя не упомянуть и проект офицера корпуса жандармов капитана А. Васильева, который в 1835 г., подобно упоминавшемуся выше Фоделло, выступил с идеей создания центрального органа управления евреями, учреждение коего, по мысли Васильева, должно было предотвратить возможные антиправительственные выступления евреев. Источником потенциальной опасности в проекте объявлялась хасидская среда. Любой из еврейских религиозных лидеров мог «подстрекать народ на противоборство правительству»[1191].

Васильев был убежден «в существовании у нас в России тайного судилища евреев, соединяющего в себе все правила Синедриона, великого Бевсдина [от др.-евр. «бейт-дин» – раввинский суд] и испанской инквизиции». Это «судилище» нужно было «сделать гласным, видимым всем и, следственно, состоящим под бдительным надзором правительства».

Следовало учредить по округам подконтрольные власти «Бевсдина». Члены «Бевсдина» должны были избираться «не из ханжей, не из скакунов – так зовутся в простонародье беснующиеся при молениях евреи [имеются в виду экстатические молитвенные практики хасидов. Здесь они уподобляются русской секте «скакунов». – О. М.], не из изуверов, тревожащих мирность сограждан, и, наконец, не из презрительных бедняков, которые слепо смотрят на волю богатого еврея»[1192]. Следовало учредить институт «великих раввинов», назначавшихся правительством из числа «благонадежных» евреев[1193]. Таким образом, идеи создания «российского Синедриона», легитимации «тайного еврейского правительства» продолжали будоражить административное воображение и после официального упразднения еврейской депутации.

Позднейшие отголоски

Функции еврейских депутаций во многом унаследовали так называемые «ученые евреи» – советники по еврейским делам при губернаторах в середине XIX в.[1194] Занятие поста «ученого еврея» требовало соблюдения двух условий: наличия у кандидата на эту должность диплома о европейском образовании и назначения губернатором. Таким образом, власть желала иметь дело с людьми, чья способность говорить на ее языке была подтверждена документами – «сертифицирована» – в отличие от случая с еврейскими депутатами.

В том же русле находились предпринимавшиеся в тот же период попытки подготовить новую еврейскую элиту с помощью казенных раввинских училищ. Однако выпускники этих училищ в итоге не принимались еврейским обществом, что привело к сосуществованию в пределах одной общины казенного и духовного раввинов[1195]. Диалог как осознанный конфликт возобновился только тогда, когда политическим языком овладела широкая масса еврейского населения. Модернизация еврейского политического дискурса к концу XIX в. выразилась в создании еврейских политических партий, прессы, общественных институтов. Таким образом, культурные различия между евреями и российским обществом почти исчезли[1196], но не был снят конфликт между еврейским населением и властью. Более того, по мере сближения понятийных языков глубина конфликта возрастала.

Основные формы еврейского представительства, существовавшие одновременно с депутациями, продолжали функционировать и в последующие десятилетия: поверенные от различных общин[1197], выступления от имени кагалов и еврейских обществ[1198] (после отмены кагала в 1844 г. – только от обществ), разного рода частные инициативы.

В 1860–1870-е гг. вопрос о еврейском политическом представительстве активно обсуждался в еврейской периодической печати[1199]. Отметим, что авторы такого рода проектов не апеллировали к опыту еврейских депутаций конца XVIII – начала XIX в. и избегали самого термина «депутаты». Общественные деятели, выступавшие на страницах периодической печати в 1860–1870-е гг., призывали к созданию российского аналога Board of Deputies of the British Jews[1200] или Alliance Israélite Universelle[1201]. Особенно примечательны обращения к созданному в 1863 г. Обществу для распространения просвещения между евреями в России (ОПЕ)[1202] с призывами принять на себя функции политического представительства. Следует отметить, что предложения такого рода всегда отклонялись руководством ОПЕ[1203], несмотря на то, что во главе Общества стоял Е.Г. Гинцбург, известный своими связями в административных кругах и неофициальными ходатайствами в пользу евреев.

Действия власти – такие, как создание представительных органов с жестко ограниченной компетенцией (Раввинской комиссии[1204], депутации при Виленской комиссии по устройству быта евреев[1205] и т. п.), – также свидетельствовали о потребности в еврейском представительстве, близком по функциям к упраздненной депутации.

Память о депутатах осталась и в еврейском фольклоре. Актуализация темы «еврейского дворянства» в исторической памяти российских евреев второй половины XIX – начала XX в. была связана с отсутствием еврейского дворянства и потребностью компенсировать это отсутствие хотя бы в фольклоре.

Депутаты в еврейском фольклоре

В центре преданий о еврейских депутатах[1206] – идеализированный образ еврея, приближенного к властям, заступника за свой народ. Разные деятели «еврейской политики» конца XVIII – начала XIX в. наделяются в фольклорных нарративах сходными чертами. Это касается даже внешнего облика. Одежда депутатов описывается в преданиях как гротескное сочетание традиционного еврейского наряда с отдельными элементами костюма российской аристократии. Иные из них носили на боку богато украшенные шпаги. Медали «За усердие», которыми были награждены депутаты, в легендах преображаются в бесчисленные «ордена, медали, ленты». Подчеркивается также не поощрявшаяся традицией роскошь в одежде: шелк, бархат, золотое шитье, драгоценные пуговицы. Возможно, это описание следует интерпретировать не только как наглядное выражение богатства и влияния, но и как символическое отражение функций штадлана как посредника между двумя культурами.