Опасная любовь командора - Ульяна Муратова

class="p1">Как только капрал Фоль поднялся в воздух, комнату, которую он делил с тремя сослуживцами, тут же обыскали. Разобрали до винтика всю мебель, сняли даже косяки и сантехнику, но никакого тайника — ни обычного, ни магического — не нашли.

Капрал Фоль был достаточно умён, чтобы уничтожить все улики. Скорее всего, он сделал это сразу же. Пока Кеммер и Адель не могли оторваться друг от друга, он не торопясь ополоснул кружку гарцеля, смыл в канализацию или высыпал под ближайшее дерево компрометирующий порошок, а затем со спокойной душой уехал в увольнительную.

С учётом изменений, которым подверглась часть с момента нападения, обнаружить какие-либо следы порошка нереально, а обыскивать дом Фолей нет полномочий.

У Кеммера на руках по-прежнему были только косвенные доказательства, а Адель не видела, как Фоль подсыпал ей что-то в чай, только почувствовала эффект от приворотного.

Когда капрал вернулся в часть, Кеммер уже ждал его в своём кабинете, продумывая предстоящий разговор, и вскочил на ноги, как только в дверь постучали.

Однако это была не капрал, а главный жрец авиачасти.

Старику Валентайну давно было пора на покой: ему перевалило за сто двадцать, но от Разлома он не уезжал. Считал, что должен умереть там, где прослужил своей богине всю жизнь. А она — то ли в благодарность за преданность, то ли в наказание за какие-то прошлые грехи, которых Валентайн уже и не помнил, — всё никак не забирала его дух к себе.

На все робкие предложения отправиться на заслуженный отдых старый жрец дребезжащим голосом отвечал одно: «Коли я уйду, кто вас, оболтусов, воскрешать будет?». Несколько лет назад его перевели с передовой к Кеммеру — в тихую и удалённую часть.

Валентайн поначалу возмущался, а потом как-то прижился, пригрелся и успокоился, тем более что относились к нему с уважением, а какого-нибудь непочтительного курсанта он мог и посохом огреть, на что командор всегда мудро закрывал глаза и считал профилактикой святотатства, а заодно религиозным воспитанием молодёжи. Нужно отдать должное мудрости жреца: тяжёлым посохом и добрым словом можно добиться гораздо большего уважения к жреческой мантии, чем одним лишь добрым словом. Правда, доброе слово Валентайн всё чаще заменял на крепкое, но результат от этого становился только лучше.

В последний прорыв жрец выжил именно благодаря своей старости — не успел доковылять до выхода из здания, а потом увидел тварей и затаился внутри. Как только их перебили, вышел на улицу и принялся за работу — в одиночку умудрился воскресить пятерых и тем спасти их жизни.

Именно поэтому командор хоть и торопился поговорить с капралом, но заставил себя уделить время сухонькому старичку и внимательно выслушать его жалобу.

— Я, ваше благородие, всякое видел, но чтоб служивых людей нарочно в столовой травили — это как понимать?

— Чем травили? — терпеливо спросил Кеммер.

— Как «чем»? Жаркое вчерашнее пробовали? Нет, смотрю, цвет лица у вас здоровый, значитца, не пробовали. А вот я пробовал! Из чего его сварили, я вас спрашиваю? Из гнилых пней и кантрадовой блевотины? Невозможно же жевать, мясо жёсткое, как мои первые ботинки!

— Готовят курсанты. В связи с нападением я эвакуировал весь гражданский персонал, в том числе поваров.

— Ох уж я этих курсантов! — гневно стукнул жрец посохом, который чаще использовал в качестве палки для опоры при ходьбе, чем по назначению.

Командор находился в препаршивейшем настроении, но сорваться себе не позволил. Просто милостиво разрешил:

— До возвращения в часть поваров я официально дозволяю вам руководить процессом готовки. Можете даже меню выбирать. Если кто-то выразит недовольство таким раскладом, пусть пишет рапорт, я его рассмотрю в положенный уставом срок.

Старый Валентайн был настолько доставучим, что у него и покойники на ноги поднимались, а у командора и без того не самый огромный запас терпения практически истощился, так что он без особых угрызений совести отдал жрецу на растерзание курсантов. В конце концов, не сожрёт же он их — зубы-то у старика уже не те.

— Так я тогда пойду прослежу… супчика молочного чтоб наварили оболтусы колчерукие. А на рассветник — клёцок мягоньких в сливочном соусе с перетёртыми грибочками… — мечтательно протянул жрец. — Но вы не подумайте, я исключительно за благо части радею! Как говорится, чем толще рожа у пилота, тем больше тяга маголёта.

Командор поощрительно кивнул и вежливо выставил жреца за дверь, пока тот не начал жаловаться на что-нибудь другое. Например, на сквозняки.

Кеммеру предстоял обещающий быть крайне неприятным разговор, и растрачивать нервы на клёцки он не собирался.

Несколько минут спустя в дверном проёме появился капрал Фоль.

— Командор Блайнер, вы меня вызывали? — чуть насмешливо спросил он.

— Вызывал. Проходите и закройте дверь. В ваших интересах, чтобы этот разговор не достиг ничьих ушей.

Наблюдая за реакцией Фоля, он в очередной раз убедился, что тот виновен. Ни тени волнения на лице, только ухмылка стала нахальнее. Любой нормальный капрал занервничал бы, если бы его внезапно вызвал к себе недовольный начальник части.

— Слушаю вас, командор Блайнер.

Кеммер спокойно достал из кармана список ингредиентов третьей части приворотного и зачитал вслух.

— Знакомый состав? — нарочито равнодушно спросил командор.

— Судя по наличию карантеза, это какое-то приворотное, — столь же равнодушно отозвался капрал.

— Да. Заказ этого средства сделан вашим отцом три года назад. Исполнитель признал этот факт. Покупка карантеза — это преступление. Но ещё более тяжкое преступление — его применение. А у меня на руках два доказанных случая применения вами приворотного, капрал Фоль. Помимо попытки опоить гарцеля Боллар, вы успешно накачали зельем госпожу Эмлаж, что закончилось её самоубийством.

— Сплетни и спекуляции, — невозмутимо ответил Фоль. — Ведь если бы имелись доказательства, я бы уже находился в тюрьме, а не в вашем кабинете.

— У меня есть предсмертная записка.

— Написанная изменившей мужу женщиной в попытке оправдать себя, — хмыкнул капрал Фоль. — И эта записка была написана не вчера. Тем не менее я всё ещё не в тюрьме, а в вашем кабинете.

Ни стыда, ни раскаяния, ни даже тревоги в глазах — перед Кеммером стоял настоящий психопат, привыкший к безнаказанности и вседозволенности. Желание уничтожить его прямо сейчас завладело командором настолько, что он едва всё не испортил, бросившись в драку. От одной мысли, что его нежную, любимую Адель мог изнасиловать этот урод, потемнело в глазах.

Но выдержка командору не изменила. Он до хруста сжал кулаки и