Врата Лимбрета - Робин Хобб

умами, забитыми временным мусором. Привести вам метафору, достаточно простую, чтобы вы могли понять? Ребенок сидит на залитом солнцем пороге, хватаясь за пылинки в луче света. В этом смысл всей вашей жизни для такого, как я. У Ки, по крайней мере, будет шанс нарисовать свои мысли на прочной палитре. Пусть они будут ничтожны, но хотя бы просуществуют достаточно долго, чтобы великие могли их прочесть. Но ваши исчезнут, как пылинки, которые исчезают с движением облака.

Холлика зарычала в ответ. Вандиен возразил.

- Но это не похоже на собственную волю Ки. Разве ты не дашь ей шанс выбрать свой собственный путь, остаться с тобой или вернуться домой со мной?

- Домой? - передразнил Лимбрет. - Дом? Странная идея. У тебя нет дома. Он исчез в облаке космической пыли много веков назад. Скажи, скорее, что ты отведешь ее обратно в нишу экологического и социального давления, которую Собиратели создали для твоего вида. Воля Ки не имеет к этому никакого отношения. Никто не возвращается домой ни с одного из миров Собирателей. Почему бы ей не остаться здесь и не развлекать меня вместо них?

Внезапно на Вандиена снизошло видение миров за пределами миров; внезапное осознание своей ничтожности раздавило его. Когда он в следующий раз сделал вдох, то втянул воздух, как будто вынырнул со дна озера. Холлика с любопытством посмотрела на него.

- Ты здоров, парень? - требовательно спросила она.

- Думаю, да, со мной все в порядке. - выдохнул Вандиен. - Разве ты этого не видела?

- Я видела, как ты поднял голову, как дурак, и разинул рот, когда твои глаза расширились и стали мертвыми, а мышцы на твоем лице и горле напряглись. Я ожидала, что ты упадешь замертво, но вместо этого ты сделал вдох.

- Но… то, что я видел…

- Видения Лимбрета, да? Неважно. Что бы ты ни видел, ты не можешь это съесть или обменять на Ки. Штука! - внезапно взревела она. - Мы хотим вернуть Ки. Отдай ее, или мы отомстим!

- Я не могу отдать ее, и ты не можешь забрать ее. Ищи ее, если хочешь. Нам все равно. Возможно, последняя встреча с тобой придаст более четкую грань ее последнему видению. Поступайте как хотите, это все несущественно. Но не ждите от нас помощи или защиты.

- Это значит, что ты на самом деле не можешь нас остановить! - поддразнила Холлика.

Они оба почувствовали паузу. Меч Холлики внезапно со звоном упал на равнину. Она не успела подхватить его. Лошади навострили уши и вскинули головы, почувствовав перемену.

- Что это, что это? - пробормотал себе под нос Вандиен и внезапно понял. Лимбрет больше не прислушивался к ним, вообще не обращал внимания; его мысли и воля были отстранены.

Холлика уставилась на гладкий бок Лимбрета. Как ее меч удержался, если на нем даже не было зазубрин? Она пожала плечами и осторожно наклонилась, чтобы поднять свое оружие. Она вложила его в ножны и посмотрела на Вандиена, ожидая редкой встречи глазами.

- Ты действительно думаешь, что это не помешает нам следовать за Ки? - серьезно спросил он ее.

- Какая разница? - ответила она типично брурджианским тоном. - Думать, чувствовать, гадать, - пробормотала она себе под нос, раздувая ноздри. Она поймала лошадь, когда Вандиен забирался обратно на сиденье фургона. Они поехали дальше. Для них здесь больше ничего не было; Лимбреты ушли, словно эти каменные тела вовсе не были местом их обитания. Долина казалась пустой, как могила, а сами Лимбреты - памятниками забытым волшебникам.

Холлика пришпорила лошадь.

- Прежде чем ты спросишь, - неохотно бросила она через плечо. - Отсюда есть только одна дорога. Мы вполне можем последовать ей, потому что ромнийская дура так и сделала. Пойдем, ладно?

Вздохнув, Вандиен хлопнул поводьями по широким серым спинам впереди себя. Он не мог подавить ноющее чувство, что здесь должно было произойти что-то большее. Лимбреты должны были сказать ему больше, должны были сделать больше, быть больше. Но их внимание было обращено в другое место, они прислушивались к голосам, которые он не надеялся услышать. Мрачный страх навис над ним и глумился над ним более жестоко, чем брурджанка. Он больше не чувствовал, что его жизнь принадлежит ему; он стал фишкой на игровом столе. Видение, данное ему Лимбретами, все еще влияло на его мысли, и у него было ужасное предчувствие, что, когда он найдет Ки, она тоже поймет, насколько они оба ничтожны. Какое ей дело? Он наблюдал, как прямая спина Холлики перед ним размеренно поднимается и опускается в такт шагам ее лошади, и завидовал ее стоицизму.

Глава 16

Кери попыталась тихонько поерзать на своем мягком троне, но даже легкий шорох ее одежды по расшитым подушкам заставил Рибеке вздрогнуть. Кери замерла, проклиная себя за то, что нарушила концентрацию другой Заклинательницы Ветров. Как та, кому доверили говорящее яйцо, она знала, как болезненно обостряются все чувства у того, кто им пользуется. У нее вырвался тихий вздох, когда она возобновила свое долгое бдение.

Она оставила приказ своим послушницам, чтобы их не беспокоили, какой бы кризис ни назревал, пока Кери сама не подойдет к двери и не прикажет иное. Все ее служанки были распущены; уроки на этот день отменили. Комната выглядела пустой без ее учениц в белых одеждах; опустевшие ткацкие станки были увешаны наполовину законченными гобеленами, а книги лежали заброшенными кучами на длинных столах-козлах; не было и группы маленьких Заклинательниц в белых одеждах, которые обычно толпились у ее ног, чтобы учить ноты и буквы и выполнять ее поручения. Она сожалела о том, что прервала их рутину, но это было необходимо, по крайней мере, так сказала Рибеке, и она была склонна верить. Даже так. Она тщетно проглотила комок беспокойства в горле. Если бы их поймали; если бы когда-нибудь просочился слух, что она одолжила другому говорящее яйцо, вверенное ее попечению; если бы Рибеке была неуклюжей или неумелой и повредила чувствительный маленький организм; Кери закрыла глаза, отгоняя видения катастрофы. Беспокойство ничего не дало. Высший Совет узнает, что она большую часть дня провела наедине с Рибеке; это вызовет достаточно гнева и вопросов помимо одолженного яйца.

Она открыла глаза. Один взгляд на Рибеке, и сомнения разъели ее решимость, как кислота. Рибеке больше не сидела прямо на подушке, прижав яйцо ко лбу. Она поникла, ее высокая голова в капюшоне