Между прошлым и будущим. Восемь упражнений в политической мысли - Ханна Арендт

вещи. Среди вещей, возникающих не в природе, а только в рукотворном мире, мы различаем используемые предметы и произведения искусства; и те и другие обладают определенным постоянством, которое варьируется от обычной долговечности используемых предметов до потенциального бессмертия произведений искусства. В этом отношении произведения искусства отличаются, с одной стороны, от потребительских благ, срок годности которых редко превышает время, необходимое для их изготовления, а с другой – от продуктов действия, таких как события, деяния и слова, которые настолько преходящи, что едва ли сохранились бы по истечении часа или дня своего появления в мире, если бы их не сберегала сначала память человека, ткущая из них истории, а затем его способность к изготовлению. Несомненно, с точки зрения долговечности как таковой произведения искусства превосходят все прочие вещи; поскольку они остаются в мире дольше, чем все остальное, они – самые мирские из всех вещей. К тому же это единственные вещи, не выполняющие никаких функций в жизненном процессе общества; строго говоря, их изготавливают не для человека, а для мира, который в своем существовании не должен быть ограничен продолжительностью жизни смертных и сменой поколений. Мало того что их не потребляют как потребительские блага и не снашивают как используемые предметы; их намеренно держат подальше от процессов потребления и использования и изолируют от сферы человеческой жизненной необходимости. Есть много разных способов этого добиться, и только там, где это сделано, возникает культура в строгом смысле слова.

Вопрос не в том, является ли приобщенность к миру, способность изготавливать и создавать мир, неотъемлемой частью человеческой «природы». Мы знаем, что существуют люди, у которых нет мира, как и люди не от мира сего; человеку для жизни как таковой мир нужен только в той мере, в какой ему нужен дом на Земле, чтобы его пребывание на ней было сколько-нибудь продолжительным. Конечно, любые приспособления, сделанные людьми, чтобы обеспечить себе приют и крышу над головой, даже шатры кочевых племен, могут служить домом на Земле тем, кто живет в соответствующее время; но этот вовсе не означает, что такие приспособления порождают мир, не говоря уже о культуре. Этот земной дом становится миром в собственном смысле слова только тогда, когда совокупность изготовленных вещей организована таким образом, что может сопротивляться потребляющему жизненному процессу обителей и пережить их. Только там, где обеспечена такая устойчивость, мы говорим о культуре, и только там, где мы сталкиваемся с вещами, которые существуют независимо от любых утилитарных и функциональных отношений и всегда остаются теми же самыми, мы говорим о произведениях искусства.

По этим причинам в любом разговоре о культуре отправным пунктом, так или иначе, должен быть феномен искусства. Хотя у всех вещей, которыми мы себя окружаем, вещность состоит в том, что у них есть фигура, посредством которой они явлены, лишь произведения искусства только для того и создаются, чтобы быть явленными. Критерий, по которому следует судить о явлениях, – это красота; чтобы судить о предметах, даже об обыкновенных используемых предметах, только по их практической ценности и никак не по внешнему виду (т. е. не по тому, прекрасны они, безобразны или что-то среднее), нам пришлось бы вырвать себе глаза. Но чтобы получить понятие о явлениях и внешнем виде, мы должны сначала иметь возможность установить определенную дистанцию между собой и предметом, и чем важнее внешний вид вещи, тем большая нужна дистанция, чтобы отдать ему должное. Эта дистанция может возникнуть только в том случае, если мы в состоянии забыть о себе, о побуждениях, интересах и беспокойствах нашей жизни, чтобы не наложить руку на то, чем мы восхищаемся, а позволить ему быть таким, каким оно есть, в его явленности. Это отношение незаинтересованного благорасположения (если воспользоваться кантовским термином uninteressiertes Wohlgefallen) возможно только тогда, когда нужды живого организма уже обеспечены и, сбросив иго жизненных необходимостей, человек может быть свободен для мира.

Проблема с обществом на его ранних стадиях была в том, что его члены, даже сбросив иго жизненных необходимостей, не могли освободиться от беспокойств, имевших серьезное отношение к ним самим (о своем статусе и положении в обществе и о том, как это отразится на их индивидуальных самостях), но никакого – к миру предметов и объективности, в котором они вращались. Проблема с массовым обществом относительно нова и, возможно, еще более серьезна, но не из-за самих масс, а из-за того, что это общество есть, по существу, общество потребителей, где досуг используется уже не для самосовершенствования и приобретения более высокого общественного статуса, а для того, чтобы потреблять и развлекаться еще и еще. Но вокруг не настолько много потребительских благ, чтобы удовлетворить растущие аппетиты жизненного процесса, энергия которого больше не растрачивается в мытарствах трудящегося тела[167], и потому должна быть израсходована на потребление. И поэтому жизнь словно сама пришла себе на помощь и проникла к вещам, которые ей никогда не предназначались. В результате возникла, конечно, не массовая культура, которой, строго говоря, не существует, а массовые развлечения за счет предметов культуры мира. Думать, будто такое общество станет более «культурным», когда пройдет некоторое время и образование сделает свое дело, – это, как я полагаю, роковая ошибка. Дело в том, что обществу потребителей неоткуда узнать, как заботиться о мире и вещах, принадлежащих исключительно сфере мирской явленности, ведь оно ко всем предметам относится в первую очередь потребительски, а всё, к чему так относятся, ждет гибель.

II

Выше я сказала, что в разговоре о культуре отправным пунктом обязательно должен быть феномен искусства, потому что произведения искусства есть предметы культуры par excellence. Тем не менее, хотя культура и искусство тесно взаимосвязаны, они вовсе не одно и то же. Когда хотят выяснить, что происходит с культурой в условиях общества и массового общества, разница между культурой и искусством не принципиальна; однако она важна в свете вопроса о том, что такое культура и в каком отношении она находится к политической сфере.

Слово «культура» и соответствующее понятие имеют римское происхождение. Слово происходит от colere – культивировать, обитать, заботиться, ухаживать и оберегать – и относится в первую очередь к обращению человека с природой в смысле ее культивирования и ухода за ней, пока она не станет пригодной для человеческого обитания. В этом смысле оно указывает на отношение любящей заботы и представляет собой резкую противоположность любым попыткам подчинить природу человеческому господству[168]. Вот почему оно может обозначать не только возделывание почвы, но и «культ» богов, заботу о том, чтобы они получили то, что