Тайна Белой Розы (ЛП) - Пинтофф Стефани

— В конце концов, — сказал мне Алистер, — катастрофа на «Слокаме» была величайшей трагедией, когда-либо обрушившейся в нашем городе. Тысяча жертв, и каждая оставила после себя скорбящую, разгневанную семью. Однако другие не бросились к анархистам и не поверили в их разговоры о насилии и динамите. А Джонатан поверил. Вот я и задаюсь вопросом: почему? Почему он воспринял анархистские идеи, а другие — нет?

Алистер был уверен, что ответ на этот вопрос не только послужит основой для статьи, отмеченной наградами, но и произведет революцию в том, как система правосудия справляется с террористами такого типа, давно известными русским и французам.

— Террористы, — настаивал он, — это уникальный вид преступников, которого наша существующая правовая система до сего момента не предусматривала.

Он излагал свои мысли на этот счет, когда мы вместе шли домой с поминальной службы Ангуса Портера свежим ноябрьским вечером.

Мы дошли до входа в здание «Дакоты», обменялись прощальными рукопожатиями и уже собирались разойтись, но Алистер задержался на ступенях.

— Скоро зима, — произнёс он. — Воздух сегодня морозный.

Я сделал глубокий вдох, чувствуя, как холод обжигает лёгкие изнутри.

— Не хочешь подняться и пропустить по стаканчику виски? Мне подарили чудесную бутылочку «Glenmorangie».

На секунду я заколебался, но согласился.

Мы молча поднимались на лифте, пока Алистер болтал с дежурным о нью-йоркских «Гигантах» и их перспективах на весенний сезон с новым игроком Кристи Мэтьюсоном. Никогда не знал, что Алистер интересовался бейсболом.

С другой стороны, о «Гигантах» не говорил только ленивый с тех пор, как в прошлом году они выиграли Мировую серию. К тому же, я ещё очень многое не знал об Алистере.

* * *

Вскоре мы устроились в библиотеке Алистера; перед нами ревел огонь, а за окном простиралась унылая панорама Центрального парка. Всё было как в старые добрые времена. Почти. Воспоминание о чем-то потерянном придавало этому вечеру горьковато-сладкий оттенок.

Я, наконец, заговорил:

— Меня мучает вопрос: Мэри Сандерс была права?

— В чем? — спросил он, наполняя свой стакан. — Я уже говорил тебе, что мы совершили ошибку. Ее отец действительно был невиновен в убийстве юной Салли Адамс, хотя я узнал об этом только тогда, когда он уже оказался в могиле.

Я наклонился к очагу, грея руки перед огнем.

— Когда Мэри угрожала тебе пистолетом, она заявила, что вы вчетвером сговорились против ее отца. Она сказала, что вы подбросили улики.

Алистер молча сделал глоток.

— Я спрашиваю тебя прямо: она говорила правду?!

Он бросил на меня усталый взгляд.

— Ты считаешь, существует простой ответ?

Я удивлённо приподнял брови.

— Конечно! Вы либо подделали улики, либо нет. Третьего не дано.

Алистер молчал, поэтому я продолжил:

— Я склонен согласиться с Мэри Сандерс, потому что из того, что я узнал о суде над Леруа, именно показания — последние показания — Гарри Блотски убедили присяжных признать его виновным.

— Я знаю, как это выглядит, — отрезал Алистер, понюхал свой стакан виски, покрутил его, но пить не стал. — Я не горжусь тем, как мы справились с делом Сандерса. Мы могли справиться лучше. Мне хотелось бы думать, что я бы так и сделал, если бы мы были более опытны в юридической практике. Но обстоятельства гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить.

Я сделал глоток виски, наслаждаясь тем, как обжигающая жидкость потекла по горлу, и пристально посмотрел на Алистера.

— Вечер долгий, и других планов у меня на сегодня нет.

Он вздохнул, поднялся с кресла и подбросил в огонь еще одно полено. То начало потрескивать, выплевывая языки пламени высоко в дымоход.

Наконец, он вернулся на свое место и заговорил, словно решив окончательно покончить со всем:

— Как бы я ни сожалел о своих неудачах в отношении Леруа Сандерса, я могу сказать, что его дело изменило мою жизнь — по крайней мере, профессиональную её часть. Видишь ли, именно из-за него я впервые заинтересовался, а после стал одержим идеей преступного мышления.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но я не хотел слушать о трактатах, которые не имели никакого отношения к происходящему.

— Начни с самого начала. Расскажи, как ты основал клуб «Беллерофонт».

— Это было так давно, — губы Алистера изогнулись в печальной улыбке. Тени, отбрасываемые свечами, подчеркивали его седеющие волосы и испещрённый морщинами лоб, и я вдруг подумал, насколько старым и уставшим он выглядит.

Алистер, словно прочитав мои мысли, продолжил:

— Мы были невероятно молоды — не очень зрелые и, без сомнения, слишком самодовольные. Мы были полны знаний и считали, что знаем то, чего не знает никто другой. Вот почему мы создали «Беллерофонт». Такие клубы были популярны на выпускных курсах, и мы считали, что подобным образом сможем оставить память в веках.

— Но почему «Беллерофонт»? Я и раньше хотел спросить, но забыл.

Алистер пожал плечами.

— Это придумал я, позаимствовал из греческой мифологии. Беллерофонт был убийцей чудовищ; в том числе, и Химеры — возможно, величайшего чудовища из всех. Это название символизировало то, какими мы видели самих себя: мы собирались убивать криминальных монстров нашего общества и сажать их за решётку.

— На тебя не похоже, — покачал я головой.

— В то время я был другим. Ошибки, допущенные в деле Сандерса, меня изменили.

Он помолчал, собираясь с мыслями. Когда он снова заговорил, я почти видел его таким, каким он был тридцать лет назад.

— Наверное, мы не хотели взрослеть и бросать школу. Даже после того, как мы закончили Гарвард и устроились на работу в окружную прокуратуру, мы решили продолжать встречаться в адвокатском клубе. Мы говорили о делах, над которыми работали, и жаловались на начальство. Все мы ставили перед собой невыполнимые цели. Мы знали, что каждое судебное дело создает прецедент на будущее, поэтому думали, что сможем кардинально изменить нашу устаревшую правовую систему. Но всё это — глупые мечты, ибо кто мы такие в сравнении со всеми докторами права, жившими до нас?

Он снова замолчал, и его взгляд упал на программу поминальной службы с похорон Хьюго Джексона, прошедшую всего два дня назад.

— Расскажи мне о Сандерсе. — Я даже боялся дышать, чтобы не сбить Алистера с мысли.

— Леруа Сандерс предоставил нам прекрасную возможность продемонстрировать то, чему мы научились. Он был, в буквальном смысле, чудовищем, которое мы победим с помощью закона — нашего единственного оружия. Сандерс был худшим из вообразимых преступником: он жестоко убил ребенка. Маленькую девочку.

— Продолжай, — кивнул я, наклоняясь ближе.

— Дело было поручено Хьюго, который почти сразу же разочаровался в ограниченности закона. Склонность Сандерса к преступлениям была очевидна. Из бесед с его семьей и друзьями мы установили, что он давно проявлял неестественный интерес к молодым девушкам.

— Насколько «давно»? — уточнил я. — Это довольно расплывчатое понятие.

Алистер мрачно посмотрел на меня.

— Мы считали, что он убивал и раньше. Мы также знали, что он и раньше насиловал. Я сам разговаривал с жертвой.

— Но это невозможно! Его бы судили и заставили отвечать за прежние преступления!

Но Алистер медленно покачал головой.

— Девушка, которую, как мы полагали, он убил прежде, считалась беглянкой. У нее были непростые отношения с семьей, и полиция не склонна была рассматривать ее исчезновение как нечто из ряда вон выходящее. А девушка, которую он изнасиловал, была из бедной иммигрантской семьи; они не были готовы добиваться справедливости через суд.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вы могли бы поднять этот вопрос на суде. Это могло бы помочь!

— Думаешь, мы не пытались? — печально рассмеялся Алистер. — Судья не допустил.

— Тогда, при вынесении приговора.

— Но для того, чтобы вынести приговор, сначала нужно было добиться обвинения. — Алистер сложил руки. — Его вина в убийстве Салли Адамс была бесспорной, но косвенной. Веских доказательств не хватало. И Хьюго забеспокоился. — Алистер потянулся за программой поминальной службы Хьюго и уставился на нее; затем вытащил из кармана программу Ангуса и положил их рядом.