Прокурор - Анатолий Безуглов

— А знаешь, Купчиха-то здравствует и поныне, — сказала как-то мать.

Купчихой звали гусыню, которая появилась на свет в год ухода Захара Петровича в армию.

— Да ну! — удивился Измайлов.

А сам подумал: «Двадцать пять лет — почти ровесница Альбины».

Разумеется, ни о Марине, ни о дочери он матери ничего не сказал. Решил повременить, пока все, возможно, образуется. Или уж совсем рухнет.

— Хоть и стара Купчиха, а слух почище, чем у моего Шарика.

Всех собак, которые перебывали за долгую жизнь у Евдокии Назаровны, она называла Шариками.

— Над петухами до сих пор верховодит? — с улыбкой спросил Захар Петрович.

— Первейшая генеральша.

Купчиха терпеть не могла, когда задиристые петухи вступали в бой. Гусыня задавала драчунам трепку и разгоняла их. Удивительно, но хохлатые вояки боялись и слушались ее.

Да и сам Захар Петрович, когда приезжал домой, старался быть подальше от своенравной хозяйки материной живности, которая не по праву щипала и гоняла его со двора. Правда, Володю Купчиха привечала, ходила за ним, как собачонка.

— И несется?

— Десятка три в сезон. А ведь молодой до ста несла.

Мать до сих пор держала корову. Животных любила. Иногда Захару Петровичу казалось, что мать не хочет переселяться к ним в город только из-за невозможности расстаться со своими четвероногими и двуногими подопечными. Любовь к животным объединяла их с Галиной. Они могли часами говорить о них.

Захар Петрович спрашивал себя: что делал бы, если бы не приехала мать? И с ужасом думал: сошел бы с ума от тоски и самоедства.

Одним словом, приезд Евдокии Назаровны был настоящим спасением.

Заходил частенько Захар Петрович в больницу — проведать Мая. Дела его шли на поправку, хотя до полного выздоровления было далеко. Когда ему разрешили читать, Броня нанесла мужу книг, журналов, соорудила нечто вроде пюпитра, чтобы он мог листать одной рукой. Видя бодрое состояние Соколова, Измайлов радовался. Как-то не удержался от похвалы:

— Герой! И вообще, заслужил, чтобы тебя представили к награде.

— Что вы! — отмахнулся здоровой рукой Май.

— Ну, если такие поступки, как твой, не отмечать… — покачал головой Захар Петрович.

Май лукаво посмотрел на прокурора:

— А знаете, Захар Петрович, какую привилегию получает человек, если ему присваивается титул почетного гражданина Лондона?

— Ну?

— Он имеет право пасти овец на территории Лондона, бесплатно переходить по главному мосту через Темзу, ночевать в приюте для сирот и тому подобное… Это все указано в специальном дипломе. Чудаки англичане, правда?

— Чудаки, — согласился Измайлов.

— Но самое забавное, — сверкнул глазами Соколов, — если ему, то есть почетному гражданину, взбредет в голову, скажем, поджечь лондонские доки или совершить гнусное предательство, то его повесят не на обыкновенной веревке, а на шелковой… Вот так!

Они посмеялись над забавными традициями жителей туманного Альбиона. Май поинтересовался, как Захар Петрович обходится без машины.

— Пришел обрадовать тебя, — сказал прокурор. — Получили «Волгу». Новенькую!

— Ну да?! — вырвалось у шофера. — Теперь, лафа! «Волга» — это машина! А то как-то несолидно получалось: прокуратура города — и малолитражка… Значит, уважают вас там…

Где «там», Май не пояснил. А Захар Петрович подавил вздох: кое-кто уже болтал в городе, что «Волгу» выделили не ему, Измайлову, а будущему прокурору, который якобы скоро займет его место. Этой «информацией» поделился с Захаром Петровичем Межерицкий.

— Какой цвет? — не мог успокоиться Май.

— Белый.

— Маркий. Но ничего, зато красиво и не так нагревается на солнце. Соколов прикрыл глаза, наверное, представляя себя за рулем новенькой сверкающей машины. — А кто вас возит?

— Пока обхожусь сам. Жду, когда ты вернешься в строй, — улыбнулся Захар Петрович. — Небось соскучились руки по баранке?

Соколов серьезно посмотрел на прокурора и тихо сказал:

— А то нет… Но… — Он помолчал. — Думка у меня появилась, Захар Петрович. Не знаю только, возьмут меня после этого? — Он обвел глазами загипсованную грудь, руку и ногу.

— Куда? — заинтересовался Измайлов.

— Поверите, не идет из головы картина, как мы сцепились на крыше с этим гадом! У меня теперь на них зуб! На всех! — Он снова прикрыл глаза. В общем, хочу в школу милиции пойти… Возьмут, как вы думаете?

— Возьмут, конечно же возьмут, — подбодрил его прокурор. Выздоравливай, а там поглядим, если решение серьезное.

— Серьезней не бывает, — заверил Май. — Я даже жинке сказал.

— А она?

— Броня у меня мировая, — с теплотой в голосе отозвался Май. Согласилась.

Было видно, что Май загорелся не на шутку. Но вот его травмы…

После этого разговора Захар Петрович зашел к хирургу.

— Ваш герой замучил меня вконец, — с улыбкой признался врач. — Сможет ли водить мотоцикл, заниматься самбо и все такое прочее. Еще на ноги не встал, а уже…

— Человеку свойственно надеяться, — сказал Измайлов. — Мечтать. Разве это плохо?

— Прекрасно! Значит, поправится! Я давно замечаю: те, у кого опускаются руки, болеют дольше и тяжелее. Соколов молодец, сильная натура.

— Выходит, сможет и самбо, и мотоцикл?..

— Воля творит чудеса. Не знаю, слышали вы о чехословацком спортсмене Людвике Денеке? Олимпийский чемпион по метанию диска! А ведь в самом начале своей спортивной карьеры он ехал на мотоцикле и попал в аварию. Повредил позвоночник. Врачи думали, ходить не сможет, не то что метать диск… Вот что значит целительная сила мечты, человеческого духа!

Захар Петрович не раз потом возвращался мыслями к Маю, его желанию стать здоровым и сильным, чтобы сражаться с подобными Марчуку. Но буквально на следующий день он вспомнил своего шофера по другому поводу.

Пришел на прием к прокурору мужчина. Довольно молодой. Жалоба его состояла в том, что на предприятии, где он работал, его поставили в общую очередь на получение жилья.

— Что же вас не устраивает? — спросил Измайлов.

— У меня льготы, — сказал посетитель и предъявил грамоту, полученную за участие в каком-то мероприятии ДОСААФ.

Измайлов объяснил, кто и какими преимуществами должен обладать, чтобы иметь право претендовать на внеочередное получение жилплощади. Посетитель ни под одно положение не подходил.

— А грамота? — настаивал он. — Ведь не каждому дают!

Вот тогда-то и вспомнил Захар Петрович разговор с Маем. О тех курьезных привилегиях, которые получают почетные граждане британской столицы.

Когда Захар Петрович рассказал о посетителе зашедшей к нему в кабинет Ракитовой, она не поверила.

— Он что, того? — покрутила пальцем у виска Ольга Павловна.

— Нормальный. Вполне, — заверил Измайлов. — Просто у нас путаница с этими всяческими льготами… Например, человек хорошо трудится, выполняет норму. Как положено, не больше. Но почему-то иные руководители считают, что его нужно поощрять. Но вдумайтесь: норму-то он и так должен давать. Без всякого поощрения. К тому же, он за это деньги получает… Ну, а если несколько раз выступит на собрании, напечатается в стенгазете да еще в кроссе участвует — подавай ему бог знает какие блага. Но ведь выступление на собрании, в стенгазете — норма нашей общественной жизни. А спорт — для его же здоровья. Я не говорю о грамотах и значках. Иной как начнет перечислять свои награды, полученные где-нибудь на районной выставке или смотре, и, главное, требует за это какого-то особенного к себе отношения, ей-богу, стыдно становится. Да, мы учим, что трудиться добросовестно и честно — почетно. Понимаете, почетно! Но почет и вымогательство — разные вещи… А некоторые требуют привилегий даже не за свои заслуги, а как бы по наследству. За мать! За отца! Позвольте спросить, почему? На каком основании?..

Ольга Павловна молчала. То ли потому, что не знала, как реагировать, то ли в данный момент ее волновало другое.

— У вас дело? — спросил Измайлов.

— Понимаете, пришел Щукин…

— Кто это?

— Начальник цеха с машиностроительного завода… Мне кажется, вам было бы интересно послушать его.

— Пусть зайдет, — кивнул прокурор.

Ракитова вышла и через две минуты вернулась со Щукиным. Начальник цеха был, по всему видно, взволнован. Розовый шрам на переносице резко выделялся на его бледном лице.

— Садитесь, рассказывайте, — предложил Измайлов после обмена приветствиями.

— Я вот уже с Ольгой Павловной… — начал Щукин, не зная, куда девать руки. — Словом, объясните, товарищи, за что меня так? Оплеуха, можно сказать! — Он оттянул ворот рубашки и повертел шеей, словно задыхался.

— А в чем дело? — спросил Захар Петрович.

— Я человек простой, — продолжал Щукин. — Хочу знать, за что прокуратура против меня? Что я такого сделал?