Укрощение воровки (СИ) - Ди Климм

— А в воду зачем прыгнула? Тоже за адреналином? — тихо спросил Рома, и Диана горько засмеялась.

— Вчера мой психотерапевт посоветовал мне заниматься спортом. Сказал, что плавание снимает напряжение и…сегодня…Я почти готова была украсть помаду из сумки, ты представляешь?! Ром, я просто хотела сделать что-то, чтобы не сорваться… — закончила она шепотом и Роман покачал головой. — Ты не подумай, это не из-за тебя… Вся проблема во мне, я…

— Ты видела меня и Таню. Но она в моей жизни никто, — перебил ее Рома.

— Это не мое дело…

— Твое. Поэтому ты и должна это знать, — затем переменил тему: — А где принимает твой психотерапевт?

— Возле четвертой городской больницы. У него там в жилом доме кабинет.

Отлично. Вот еще одно подтверждение тому, какой он твердолобый идиот.

— Прости меня за этот ужасный вечер, — выдохнул Роман.

— Это я должна извиниться…

— Нет, я вел себя, как мудила, — хмыкнул Рома. — Ты ни в чем не виновата.

За временем они уже не следили.

Диана успокоилась и рассказывала о своем детстве, а Роман рассказывал о своем. Поделился тяготами службы, когда он безумно скучал по родному городу и по близким.

— Несколько раз я готов был сорваться, — признался он, задумчиво глядя в пустоту. — Ты не представляешь, какие были изнуряющие тренировки. Но вот засела у меня внутри какая-то заноза, которая не давала сдаваться, подпинывала в спину. Наверно, это и есть характер. Может, от бати передалось.

Роман поднялся с дивана и принёс маленький альбом.

— Мать тут оставила, а я его даже не пролистнул ни разу, — раскрыл альбом и на первой странице увидел фото отца. — Он был…классным, — выдохнул, не в силах найти слов, глядя на родные черты, которые он никогда больше не увидит, и вспоминая зычный голос, который больше не услышит.

— А откуда эти раны? — тихо спросила Диана, скользя пальцем по белесым полосам на сильной руке.

— Это…так, — Роман откинул голову на спинку дивана. — В воде… По своей глупости чуть не поплатился жизнью. И всего взвода. Это мне напоминание, что эмоции всегда надо держать под контролем, и думать холодной головой.

Они просидели еще несколько часов, разговаривая обо всем, словно все это время не могли найти собеседника, который выслушал бы и понял. Перебиваясь с грусти на хохот, с ностальгии на веселье, они выговаривали, высказывали все, что успели накопить.

Под утро, когда небо окрасилось в багряно-оранжевые цвета, а неоновые часы на стене показывали 05:33, Рома лег на диван и потянул за собой Диану. Крепко ее обнял, укрыл одеялом. И только услышав, как она засопела, уткнувшись ему в плечо, сам провалился в сон.

Глава 24

— Мне, пожалуйста, мартини.

— А мне аплитини!

Марьяна едва не закатила глаза. Краем глаза глянула на Эмилио. Втиснутый в модный костюм и белую рубашку, мужчина молодился и пытался выглядеть намно-о-ого моложе своих шестидесяти. Но ни распушенное воронье гнездо на голове, ни инъекции ботокса вокруг глаз и носогубках, ни узкие брюки не могли скрыть истинный возраст, а лишь выставляли мужчину глупым пижоном.

Музыка, отдающая басами по полу, и плотный воздух с примесью кальянного дыма и разнообразных духов, мешал мысли в голове. Выдалась очередная тяжёлая неделя. Но вместо того, чтобы вернуться домой, принять горячую ванну, с рюмочкой настойки, Марьяна сидит тут и натянуто улыбается в ответ на пошлые шутки престарелого итальянца, всячески отводя его шустрые пухлые пальцы от своих коленок. Но, что поделать, Эмилио партнер, от которого зависит будущее ее бутиков, с ним заключён договор, посредником выступает Дима, а еще, это соглашение — распахнутое окно в Европу для журнала. Полно плюсов, и только один горький минус. Острое, едва преодолимое желание послать всех и вся к черту, уехать отсюда, куда-нибудь, где тихо и уютно, где шуршащие прохладные простыни, где тусклый свет от торшера. Где есть он, рядом, кожа к коже, и ничего не надо.

Последние дни Марьяну преследовало ощущение, словно в какой-то момент ее дорога свернула не туда. В работе она также умело и ловко управляла штурвалом, но стоило остаться наедине с собой, в тиши своей спальни, как горечь подступала к горлу и выливалась слезами, горячими и быстрыми.

В один из таких дней, в попытке заглушить всхлипы в подушке, Марьяна не заметила, как открылась дверь спальни, и не услышала тихих шагов рядом с кроватью. Лишь поняла, что не одна, когда кровать чуть прогнулась под чьим-то весом. И только с одним человеком рядом Марьяна ощущала это умиротворение и абсолютную любовь.

— Алекса, что ты тут делаешь? — хриплым голосом спросила она, не отрывая лица от подушки. Тонкие пальцы дочери прошлись по ее волосам, а теплое дыхание коснулось макушки. И не было больше сил плакать тихо и в себя, заглушая боль и непонятное ощущение неправильности жизни, решении, ответа. Слезы полились на колени дочери, а Алекса успокаивающе гладила ее по волосам. Насколько же сильнее оказалась Алекса. Даже после смерти Адольфа, Марьяна находила утешение лишь рядом с дочерью. Этот стержень, который прогнулся внутри Марьяны, остался стойким внутри дочери.

— Ну, мам, хватит. Не будь такой Сэднесс.

— Кем? — хрипло спросила Марьяна, вытирая слезы.

— Это персонаж из мультика Головоломка. Сэднесс — эта эмоция грусти, она живет в каждом из нас. Грусть, конечно, важна, но сейчас ты слишком переполнилась синими шариками.

Марьяна приподнялась на локтях и недоуменно посмотрела на дочь.

— Что? Какие шарики, милая? О чем ты?

Алекса достала из кармана телефон, что-то вбила в поисковик, и показала картинку мультяшного героя — грустную толстушку, с синей кожей тела и синими волосами, и огромными круглыми очками на носу-пуговке.

— Ты хочешь сказать, что я похожа на это синее…недоразумение? — слабо улыбнулась Марьяна.

— Ну что ты, мам! — Алекса закатила глаза и усмехнулась. — Сэдди намного симпатичнее тебя, уж поверь. Тем более сейчас, с твоим красным носом и опухшими глазами.

— Прости, милая, — пробормотала Марьяна. Алекса приподняла край покрывала на кровати и вытерла слезы с лица Марьяны, осторожно и нежно. Затем прижала покрывало к ее носу, и приказала:

— Сморкайся!

— Что?! Это египетский хлопок…

— Я сказала, сморкайся!

Марьяна неловко высморкнулась в покрывало, но дышать действительно стало легче, да и голос стал нормальным.

— Это ты из-за Влада? — спросила Алекса, глядя на Марьяну. Возражения готовы были сорваться с губ, но Марьяна посмотрела на дочь, внимательно и долго. А ведь раньше и времени не было сделать это. Обменивалась улыбками, быстрыми поцелуями и крепкими объятиями, все бегом и мимоходом. И не повернулся язык соврать, что все хорошо, что это мелкие проблемы на работе, или подступает ПМС. Потому что на Марьяну смотрела взрослая девушка, с пока еще невинными глазами, но острым умом и открытой душой. Она без слов знает и понимает мать, видит ее боль в глазах, в ее резких движениях, считывает по долгому молчанию за столом.

— Да.

— Он тебя обидел?

Голос дочери дрогнул, а тонкие пальцы сжались в кулачки.

— Нет, Алекса, не в этом дело. Он бы никогда…не сделал этого намеренно. Просто…

Марьяна замолчала. Как глупо! Как глупо сидеть вот так в ночи, в своей спальне и делиться душевными ранами с несовершеннолетней дочерью!

— Ты его отшила?

— Да. Я ему отказала, — ответила осторожно Марьяна, наблюдая за реакцией, пытаясь ее предугадать. Может, получить одобрение решения, понять, что хотя бы одна веская причина для отказа у нее была. Ведь если Алекса против Влада, то…

— Ну и зря, — пожала плечом Алекса. — Влад классный. Стас его обожает, хотя и не признается, — закатила глаза. — Да и ваще, Влад когда на своей махине к школе подъезжает, даже старшаки трусят. А все девочки кипятком писаются.

— Алекса!

— Не, ну правда, мам. Потом меня достают. Кто это? Он женат? Откуда ты его знаешь? — дочь спародировала писклявые голоса. Марьяна прыснула от смеха, пряча глубже глупую ревность при мысли о том, скольких старшеклассниц Влад охмурил за свою жизнь… — А я говорю, что это муж моей мамы! — провозгласила Алекса, и Марьяна зависла. — А что? Влад сам сказал так его называть. Главное отчимом называться не хочет, а быть твоим мужем хочет, — хохотнула Алекса, — Ну и по фиг, он мне тоже как папаша никуда не уперся.