Промельк Беллы.Фрагменты книги - Борис Мессерер

Андрей любил московскую богемную жизнь, но его родиной была Франция, и его влекло туда. Кроме того, он надеялся, что на Западе будет легче реализовать его авангардные идеи. Он стремился уехать, был момент, когда он даже хотел перейти границу на Кавказе. В итоге ему удалось выехать из Союза, и он выбрал местом жительства Женеву.

Когда мне сказали, что Андрей в Западном Берлине, я понял, что наша встреча не состоится. Но не успел я вернуться в дом Сергея Крикоряна, как раздался телефонный звонок, и я вдруг услышал взволнованный голос Андрея. Его величество случай! Поразительное стечение обстоятельств: Андрей, который отсутствовал в Женеве в течение полугода, вернулся из Берлина именно в день нашего приезда и нашел мою записку. Все были поражены этим совпадением. И вскоре он приехал к нам, и мы отметили это событие.

Утро следующего дня началось со встречи с Еленой Владимировной Набоковой в кафе за завтраком на берегу Женевского озера. Она, несомненно, была похожа на брата и обладала замечательно правильными чертами лица.

Елена Владимировна напутствовала нас, и мы помчались в Монтрё. За рулем автомобиля была Маша Банкуль.

Манящая даль Женевского озера, все время разворачивающаяся по ходу движения различными ракурсами одного и того же пейзажа, а по другой стороне дороги мелькающие прекрасно построенные домики, ограды и стриженые деревья.

Маша сказала, что она согласилась за нас на еще одну встречу, о которой ее просил почитатель таланта Беллы английский профессор Кемпбел — славист, работающий в университете городка Веве. Он должен ждать нас в условленном месте по дороге. Конечно, мы стремились в Монтрё, но череда встреч продолжалась.

Профессор оказался улыбчивым и приветливым господином. Он сказал, что у него русская жена — бывшая балерина с неожиданно громко прозвучавшей фамилией — Уланова. Он предложил зайти в английский паб, который находился в двух шагах от места, где мы встретились. Короткое общение, мы выпиваем по глотку джина с тоником в компании с этим приветливым господином и вместе с ним едем дальше. Время сжимается все плотнее, и мы понимаем, что нам его уже недостает.

В самом Монтрё нам приходит в голову идея купить цветы, и вдруг это становится неожиданной задержкой — при невероятном количестве цветов на улицах и дорогах поиск магазинчика, их продающего, оказывается проблемой. И, уже найдя магазин, мы находим и новые приключения: Маша локтем задевает девушку-продавщицу, и кружка с пивом для хозяйки падает из ее рук и разбивается. Взаимные извинения, наши предложения заплатить за кружку, гордый отказ хозяйки и, наконец, покупка роз.

Точно — минута в минуту — мы оказываемся у входа в Монтрё-Палас отель.

Мы вошли в просторный холл первого этажа большой гостиницы, построенной в викторианском стиле. Холл весь светился зеленым цветом, который единовластно царствовал на этом просторе и на потолке, решенном архитекторами с применением каких-то листков, изготовленных из металлических пластин, свисавших с потолка и приходивших при движении воздуха в некоторое шевеление.

Дальше — открытые двери просторного лифта, решенного точно так же, как и зал, и являющегося неотъемлемой частью этого зала. Когда лифтер нажал кнопку второго этажа, показалось, что часть зала отделилась и поехала вверх.

В холле второго этажа нас вместе с Машей препроводили в помещение, отделенное ширмой, которое называлось Green hall. На окнах были прозрачные зеленоватые шторы, гармонировавшие со всей обстановкой. Не успели мы сесть в кресла, как перед нами появился сам Владимир Владимирович под руку со своей супругой Верой Евсеевной.

Когда вошли Набоковы, мы учтиво поздоровалась с ними, а Маша стала откланиваться, считая, что так будет лучше для нашей беседы. На что Владимир Владимирович любезно предложил ей побыть вместе с нами, сказав, что он все равно не сможет долго беседовать, что он хворал и не совсем здоров. Но Маша настояла на своем, целиком предоставив нам драгоценное время общения с Владимиром Владимировичем. Это было благородно с ее стороны.

Владимир Владимирович предложил нам сесть к низкому стеклянному столику, а Вера Евсеевна распорядилась поставить цветы в воду и опустить прозрачные зеленые шторы.

Лицо Владимира Владимировича поразило меня правильностью своих черт и какой-то одухотворенной красотой. Вот, оказывается, какова порода русского человека в своем совершенном виде.

Сразу бросилась в глаза пышная седина Веры Евсеевны — волосы казались ореолом вокруг головы. Жена Набокова завораживала какой-то кротостью и одновременно несгибаемостью характера.

Владимир Владимирович и Вера Евсеевна тоже с особой проницательностью всматривалась в нас, наверное, стараясь понять, кто мы такие, каково наше происхождение, как могли произрасти на почве, которую так старательно иссушала советская власть. Больше того, в ходе разговора Владимир Владимирович спрашивал нас об этом и дивился всему, даже обращая внимание на то, как мы одеты. На Белле был элегантный коричневый замшевый пиджачок, черная рубашка с черным жабо, бежевые лосины и высокие коричневые ботфорты. Этот образ я нафантазировал для нее.

А главное, Набоковы были поражены тем, что они впервые видят людей, которые вырвались на Запад, но хотят вернуться обратно в Россию.

Владимир Владимирович любезно спросил:

— Не желаете ли что-нибудь выпить?

Мы ответили:

— Да, если можно, джин с тоником.

Официант принес заказ. Белла была настолько взволнована, что, по-моему, растерялась и сказала довольно странную фразу, уничижительную для себя:

— Владимир Владимирович, поверьте, я не хотела вас видеть.

На что Владимир Владимирович усмехнулся, имея в виду, что инициатива встречи принадлежала не ему.

А Белла добавила:

— Вдобавок вы ненаглядно хороши собой!

Владимир Владимирович отнесся к этому с некоторой иронией, но ответил:

— Вот если бы лет двадцать назад или хотя бы десять…

Затем Белла стала объяснять, что не вкладывала в свое письмо художественного смысла, а лишь старалась оповестить любимого писателя о прямом его существовании в сердцах сегодняшних русских людей.

Владимир Владимирович в свою очередь сказал, что напрасно Белла так строга к себе — он ощутил в письме меру художественных намерений. Он похвалил фразу из ее описания нашего визита в дом Набоковых на Большой Морской:

— Мне очень понравилось, как «вышел от всего уставший начальник». Это живой образ человека.

Владимир Владимирович спросил:

— А в библио´теке можно взять мои книги?