Промельк Беллы.Фрагменты книги - Борис Мессерер

— Вот если бы лет двадцать назад или хотя бы десять…

Затем Белла стала объяснять, что не вкладывала в свое письмо художественного смысла, а лишь старалась оповестить любимого писателя о прямом его существовании в сердцах сегодняшних русских людей.

Владимир Владимирович в свою очередь сказал, что напрасно Белла так строга к себе — он ощутил в письме меру художественных намерений. Он похвалил фразу из ее описания нашего визита в дом Набоковых на Большой Морской:

— Мне очень понравилось, как «вышел от всего уставший начальник». Это живой образ человека.

Владимир Владимирович спросил:

— А в библио´теке можно взять мои книги?

В ответ мы просто развели руками.

Вера Евсеевна сказала:

— Американцы говорили, что забрасывали Володины книги на родину через Аляску.

Это вызвало улыбку Набокова:

— Вот и читают их там белые медведи!

И сразу же продолжил:

— Вы, правда, находите мой русский язык хорошим?

Белла:

— Лучше не бывает!

Владимир Владимирович:

— А я думал, что это — замороженная земляника.

Видя, как Белла переживает каждое сказанное слово, Вера Евсеевна сказала:

— Сейчас она заплачет.

Надо было знать гордость Беллы. Она, глотая слезы, ответила:

— Я не заплачу.

Дальше разговор переключился на темы русской эмигрантской литературы. Владимир Владимирович вспомнил выражение из романа Максимова: «Еще не вечер…»: «А что это за фраза? Очень хорошая. Откуда она?». Он очень живо отреагировал на эту фразу, одобряя ее музыкальное звучание, и даже рассказал нам об этом. Я сказал, что в России так принято говорить в очень широком круге людей, в этом выражении звучит шанс на продление надежды. Угадывался живой интерес Набокова к современному русскому слову.

Довольно неожиданно для нас Владимир Владимирович стал тепло говорить о Саше Соколове и его книге «Школа для дураков». Это было приятно слышать, потому что мы сами любили эту книгу. Позднее для нас было большим удовольствием передать Саше комплимент Набокова.

Владимир Владимирович вспомнил Тенишевское училище и сказал, что его брат описал Тенишевское училище в англо-саксонском аспекте, что неверно. Затем он стал вспоминать путь, который он проделывал в Санкт-Петербурге от своего дома до Тенишевского училища, когда ехал туда на извозчике. Зазвучали слова: «Большая Морская», «Невский проспект», «Караванная улица».

Я думал об удивительной судьбе Набокова, способствовавшей тому, что ему не пришлось соприкоснуться с действительностью, породившей названия «Улица Герцена», «Проспект 25 Октября», «Улица Толмачева».

Перечислив старые названия улиц, Владимир Владимирович сказал, что никогда не был в Москве. Уезжал он из Петербурга девятнадцати лет от роду вместе с семьей в Крым, минуя Москву, и далее через Константинополь в Берлин.

Владимир Владимирович продолжал говорить о том, что его волновало. Мечта оказаться на российской земле требовала выхода. Он сказал:

— Вот загримироваться бы профессором, чтобы никто не узнал, и жить на севере Кавказа, вблизи Дагестана, и там где-то в степи ловить бабочек. Там, по моим подсчетам, должна быть бабочка, которую я никогда не встречал.

Затем грустно добавил:

— Сейчас уже не хочется.

Эта неистребимая очаровательная наивность в таком великом человеке не могла не растрогать наши сердца.

Владимир Владимирович сказал, что хорошо помнит Выру и что Елена Владимировна привезла ему деталь карниза от их дома.

После этого с неподдельной грустью стал говорить, как он сожалеет, что ему не довелось встретиться с Солженицыным, который прислал письмо и хотел приехать в Монтрё. Он ответил приглашением, но Солженицын так и не приехал, хотя дважды проезжал мимо — по пути из Женевы в Цюрих и обратно.

В этом месте воспоминаний о посещении Набокова хочу прерваться и рассказать о том, что в 2000 году по инициативе Наталии Дмитриевны состоялась наша с Беллой встреча с Александром Исаевичем Солженицыным в его кабинете в Москве на Бахрушинке. (Бахрушинка — это название квартала доходных домов купца-мецената Бахрушина между Козихинским и Глинищевским переулками.) В ходе разговора я рассказал о той горечи, с которой Набоков говорил, как он сожалеет о том, что Александр Исаевич не заехал к нему в Монтрё. На что Солженицын абсолютно просто ответил:

— Владимир Владимирович не подтвердил своего приглашения, не сообщил даты возможного визита.

Из чего легко было сделать вывод, что невстреча двух великих русских писателей произошла по чистой случайности и не имела под собой принципиальной причины.

В какой-то момент Набоков заговорил о Надежде Яковлевне Мандельштам. Вера Евсеевна добавила, что Владимир Владимирович очень переживает отношение к нему Надежды Яковлевны — ему кажется, что она относится к нему с отчужденностью, а, быть может, даже с неприязнью, и это его очень огорчает. Вера Евсеевна говорила о своем восхищении Надеждой Яковлевной и ее книгами.

Когда мы с Беллой после поездки встречались с Надеждой Яковлевной, то произносили страстные речи в защиту Набокова, и они сделали свое дело. Надежда Яковлевна призналась, что под нашим влиянием начинает думать иначе.

Ближе к концу нашей беседы бесшумными шагами по ковру подошел гарсон и поставил на столик вазочку с фруктами, которые презентовал отель. Вера Евсеевна предложила нам попробовать бананы, киви, апельсины, яблоки. Владимир Владимирович флегматично заметил:

— Для меня съесть яблоко — это все равно что ни с того ни с сего сесть в ванну с холодной водой!

В заключение нашего свидания Владимир Владимирович спросил нас, какую из его книг мы хотели бы иметь, на что мы с Беллой ответили в один голос: «Другие берега».

На этом мы расстались с затуманенными от слез глазами.

Это было в середине марта 1977 года. Жить Набокову оставалось всего три месяца с небольшим.

Умер он в июле 1977-го в Монтрё.

После встречи с Набоковым у нас было десять свободных дней до предполагаемого выступления Беллы в Espace Pierre Cardin в Париже, и мы решили отправиться поездом в Италию. Пересечение границы из Швейцарии в Италию было лишь формальностью, и мы оказались в Милане. В сопровождении наших русских знакомых осматривали город, церковь Санта-Мария делле Грацие, где находится многострадальная фреска Леонардо да Винчи «Тайная вечеря», чудом уцелевшая при налете американской авиации.

Наши знакомые придумали некий сюрприз, приуроченный к моему дню рождения. После того как мы отметили мой праздник, на следующее утро нас отвезли на маленький аэродром, и мы группой из пяти человек вылетели в Рим на частном самолете. Это было большое удовольствие — лететь над Италией и разглядывать ее сверху, с высоты. В Риме мы пробыли всего день. Великий город проплыл перед нашими глазами, как видение. Что можно ощутить в Риме за один день? На следующее утро мы снова были на аэродроме, и снова летели через всю Италию. На этот раз при ураганном ветре, который сдувал самолет в сторону моря. Но все-таки мы благополучно долетели до Милана и вскоре вылетели в Париж.