Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Принесли горячее. Повар приготовила новое блюдо. Рулеты из филе морского языка с начинкой из мясного фарша с острыми восточными пряностями. Оказалось неожиданно вкусно.
— Рыбы, наевшиеся мяса, — сказал я.
— По-моему, это идеальная метафора чего-то, — произнес Пательский, — но не рискну соваться в вашу область.
Он спросил, как продвигается моя работа. Я изложил ему свой первоначальный план, придуманный, собственно, не мной, а Клио: написать книгу о туризме.
— Это вторжение варваров в Европу, — ответил Пательский, — которое считают моделью получения дохода и всячески поддерживают, хотя на самом деле оно таит в себе угрозу, образует интересную параллель с мнимым африканским вторжением, которое изображают как угрозу, хотя оно могло бы стать перспективой будущего развития.
Я сказал, что тоже думал об этом, но что еще не решил, стоит ли основывать мою книгу полностью на этой параллели. Мне хотелось писать не о мире, а о собственной, моей частной истории отношений с Клио. Я объяснил, что пока записываю все подряд, включая рассказы, услышанные в ходе подготовительного исследования для фильма о туризме. Повествование Абдула я тоже записал на всякий случай, сообщил я. Как только мне удастся немного навести порядок у себя в голове, где все еще витает призрак Клио, я смогу что-нибудь решить насчет издания книги и придумаю, что делать со всем этим материалом.
Я вкратце пересказал Пательскому мою главу о панчаяте в Музаффаргархе, которую как раз незадолго до обеда дописал в первом приближении.
— Это другой вид туризма, — сказал он. — И тоже интересная параллель, коль скоро речь идет о европейцах, которые для собственного развлечения как нечто само собой разумеющееся присваивают себе право свободно ездить в страны, населению которых они отказывают в праве переселяться в Европу. Это разновидность сталкерства, что называется disaster tourism — туризм из интереса к материальному неравенству, к принципиальной несправедливости, являющейся причиной того, что им не разрешается делать то, что разрешается делать нам.
— Вы верите, что путешествия расширяют кругозор? — спросил я.
— Я считаю, что кругозор расширяют размышления, — сказал Пательский.
— А помогают ли путешествия размышлять?
— Подобно тому, как бегство помогает решению проблем. Сами проблемы очень поучительны. А решение их подразумевает созревание и прогресс. Бегство есть попытка увильнуть от трудного пути исправления самого себя, но, поскольку бегство — вещь более трудная, чем можно подумать, попытка бегства создает новые проблемы, которые, в свою очередь, тоже поучительны. Вот таким способом путешествия могут стимулировать размышления. Разумеется, я имею в виду туристов типа тех, о которых вы мне рассказали, а не типа Абдула, который был вынужден бежать.
Люди, гордящиеся тем, что любят путешествовать часто и в дальние страны, — это эскаписты-гедонисты. Они бегут от себя, хотя всегда будут уверять, что в путешествиях познают самих себя. И сколько бы они ни утверждали, что благодаря путешествиям знакомятся с интересными людьми, их бегство замкнуто на них самих и эгоистично. Ощущать собственную свободу они считают важнее, чем жить дома и быть связанными с близкими и собственным окружением. Это действующее как наркотик, щекочущее стремление к бесприютности они ставят выше ответственности за то место, где они пустили корни. Поскольку путешествовать тяжелее, чем многие думают, на чужбине они сталкиваются с трудностями, способными их чему-то научить, как, например, сильная диарея, но если бы остались дома и всерьез поразмыслили о том, чем можно улучшить жизнь, скажем, соседки, то научились бы большему. Они сосредоточивают внимание на мелких неудобствах в дальних странах, чтобы оправдать свое эгоистичное стремление к бегству, и с фотографиями экзотических мест в руке уговаривают сами себя, что они люди более широких взглядов и вообще лучше, чем те, кто путешествует меньше, чтобы заглушить свое латентное чувство стыда за собственный эгоистичный эскапизм.
— Тот факт, что ваше суждение столь категорично, представляется мне забавным, — сказал я. — Но вы правда думаете, что встречи с людьми, живущими в других странах и в других обстоятельствах, не могут оказать положительное воздействие?
— Я рад, что правда представляется вам забавной, — сказал он. — Я с вами целиком и полностью согласен, что взаимодействие с местным населением — прекрасное занятие и могло бы быть полезным опытом для путешественников и туристов. Но к сожалению, ничего подобного не происходит, хотя компульсивные путешественники постоянно таким опытом хвастаются. Но если их хорошенько расспросить, то их контакты с местным населением оказываются парой поверхностных разговоров на рюкзачном английском — международном лингва франка. Осмысленное общение с местным населением — дело непростое. Оно требует вложения сил и, главное, времени. Вы сами до вашего приезда в гранд-отель вложили десять лет своей жизни в то, чтобы стать своим в стране, которая была для вас экзотической заграницей, выучили тамошний язык, обзавелись друзьями, да и близкой подругой, насколько я понимаю, и десять лет ежедневно прилагали усилия, чтобы проникнуть в культуру, первоначально для вас чужую. О вас, наверное, можно сказать, что вы контактировали с местным населением, и можно надеяться, что вы кое-что почерпнули из этого контакта. А искатели приключений-гедонисты, так гордящиеся дальними странствиями, не готовы на подобные жертвы. У них нет времени, необходимого для начала осмысленного общения, ведь им же надо путешествовать! Они подсели на чувство бесприютности, оно гонит их вперед и вперед, и везде они посторонние. Храмы, водопады, солнечные закаты — этим они любуются, но человека не видят. Настоящие путешественники по дальним странам вовсе и не стремятся к контактам и к поучительному опыту, так как знают, что это будет означать задержку в выполнении их миссии бежать и бежать от самих себя. Они летят сломя голову,
