Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

— А вы знаете, что они купили даже тот дом, где всю жизнь была парикмахерская? — спросила Бренда.

— Нет, не знали! — ответил Том. — И что они с ним сделают?

— Наверняка устроят сувенирный магазин, — воскликнула Бренда. — Ненавижу сувениры!

— А куда же вы будете ходить стричься? — спросил Том. — В Стейнвейке есть хорошая парикмахерская?

— В следующий раз, когда вы здесь будете, — сказала Бренда, — я проведу для вас отличную экскурсию по святым местам массового туризма. Вы испугаетесь, я обещаю!

Глава одиннадцатая. Рыбы, наевшиеся мяса

— Абдул, я понимаю, что моя просьба заставляет тебя заново пережить недавние страдания, — сказал я, — но это для благой цели. Ты стараешься узнать мир, слушая истории путешественников, останавливающихся здесь, в гранд-отеле «Европа». Я рассказал тебе об уходящем под воду городе, Венеции. Я могу рассказать еще о многих местах. Но прежде чем попасть сюда, в гранд-отель «Европа», ты из всех нас совершил самое трудное путешествие. Ты пережил много такого, чего никто не видел и о чем никто не знает. Я тоже хочу узнать мир, а о жизни в тех краях, где ты побывал, можешь мне поведать только ты. Я мог бы поехать туда по туристической визе с рюкзаком на спине и фотоаппаратом на животе, но я ничего не увижу и ничего не пойму, потому что мне не доведется пережить то, что пережил ты. Рассказы очень важны. Говорю это не потому, что по воле случая я писатель.

Абдул рассмеялся.

— Надеюсь, вы простите мне мою непочтительность, если я не соглашусь с вашими словами насчет ваших личных мотивов. Вы хотите услышать мой рассказ именно потому, что вы писатель. Вы сами признались, что записываете мои истории. Используете меня в качестве материала для романа. Но это не страшно. Я чувствую себя даже польщенным. И знаю, что от этого ваш интерес ко мне не становится менее искренним.

— Если это поможет тебя задобрить, — сказал я, — то признаюсь, что точно так же паразитирую на собственном прошлом, не только на твоем. Хотя сравнивать мою историю с твоей — это все равно что сравнивать испуг от опрокинутого стакана со страхом перед цунами. Даже мне бывает тяжело переживать свое прошлое заново, пока я о нем рассказываю. Но это помогает мне понять многие вещи. К тому же ведь истории надо рассказывать.

— Почему? — спросил Абдул.

— Почему надо рассказывать истории?

— Да.

— Просто надо, и все. Потому что рассказанные истории придают событиям значение, а без значения все на свете становится бессмысленным. Потому что если мы не умеем выявить историю в стихийном ходе событий, то прощай надежда когда-нибудь что-нибудь понять. Потому что мы люди, а люди испокон веков рассказывают друг другу истории. Если что-то можно назвать словом «культура», то это и есть коллективная память, хранящая все истории, которые определяют, кто мы такие и что это значит — быть человеком. В тот день, когда мы перестанем рассказывать друг другу истории, рассыплется способность к эмпатии, рухнет система взаимодействия между людьми, которую мы называем обществом, и мы, как персонажи постапокалиптической дистопии, будем сосуществовать, руководствуясь лишь инстинктом самосохранения, и спрашивать себя, сумеет ли продюсер в коммерческих целях вырулить на малоправдоподобный хеппи-энд.

Он спросил, что такое постапокалиптическая дистопия. Я сказал, что действительно нечаянно употребил плеоназм, и объяснил, что имел в виду.

— Я такое видел, — сказал он. — Вообще-то, большую часть моей истории я вам уже рассказал. Когда я встретил Ахая на краю земли людей, в стране, где хозяйничал Одноглазый со своими боевиками, я был уже рядом с морем, а по другую сторону моря находился гранд-отель «Европа». Но две из трех самых ужасных вещей были еще впереди. Первой самой ужасной вещью из того, что со мной случилось, была смерть отца, когда выжгли нашу деревню. Об этом я уже рассказывал.

Третьей ужасной вещью было море. Об этом я расскажу позже. А сейчас расскажу о втором самом ужасном, что мне пришлось вынести, и это была моя жизнь между пустыней и морем. Пустыня была тоже чем-то ужасным, но не самым ужасным. Идти через пустыню — это значит выживать в надежде. Идти через страну людей — это значит как можно меньше состоять из страха.

Эта земля людей и была постапокалиптической дистопией. Там не так давно была война, которая уничтожила все на свете, в том числе законы, и официально она уже закончилась, но у тамошних мужчин по-прежнему оставались громкие голоса и оружие, а женщины по-прежнему от всего убегали как можно дальше. Господин Монтебелло научил меня, что люди по своей природе добры и то зло, которое они творят, — ошибки, сделанные от невежества, и я бы никогда не осмелился не согласиться с ним, но увиденное там заставляет меня усомниться в его словах. Там было много путников, таких как мы с Ахаем, которые хотели пересечь море к будущему. Их хватали, били, сажали в лагеря и превращали в рабов. Мы встретили одного парня, он шел с юга, сбежал из лагеря, от этих мужчин с громкими голосами и тяжелыми прикладами; парень показывал нам свои раны от пыток, которым его там подвергали. Путницам-женщинам было еще хуже; надеюсь, можно не объяснять, потому что я просто не знаю таких слов, которыми можно было бы описать, что с ними делали.

Мы с Ахаем крались подальше от всех опасностей, как трусливые пустынные крысы. Передвигались по ночам. Днем прятались. Мы страдали от голода. Здесь достать еду было еще труднее, чем в пустыне, потому что мы не хотели воровать, ведь воровать нехорошо, к тому же слишком опасно. Когда мы были уже недалеко от моря, нас все-таки обнаружили. Мужчины хотели отнять у нас деньги. Но у нас не было денег. Тогда нас заставили на них работать, чтобы заработать денег, которые они смогут у нас отнять. Место, куда нас привели, было плохим. Не хочу рассказывать, что в том месте происходило. Там были еще другие путники, кроме нас, и в один из дней они подняли восстание. Мужчины стали стрелять, чтобы взять ситуацию под свой контроль. Два путника при этом погибли. В общем хаосе мы сумели бежать. Это была история о земле людей. Так