Вепсы. Очерки этнической истории и генезиса культуры - Владимир Владимирович Пименов

факта, что небольшая часть (3-4%) в позднем средневековье уже принадлежит водораздельным (иначе придорожным или сележным — от sel’g ’хребет’, ’возвышенность’) поселениям (ср., например, Матвеева Сельга — вепсск. Matvejansel’g; Сельга — вепсск. Sel’g; Вангимова Сельга — вепсск. Vanhimansel’g). В дальнейшем число поселений сележно-водораздельного типа медленно, но неуклонно увеличивалось в связи с заселением водоразделов и развитием колесного транспорта и дорожного строительства.

Группировка деревень относительно друг друга представлена гнездовым типом расселения, распространенным в вепсских погостах повсюду, без всякого изъятия. Формирование гнездового типа расселения своими истоками уходит, вероятно, к рубежу I и II тысячелетий н. э. и находится в зависимости от развития патронимальных отношений, о которых говорилось выше. Единство гнезда, судя по сопоставлению с этнографическим материалом, подчеркивается не только чисто топографической близостью входящих в него деревень, но и тем, что гнездо в целом имеет одно общее название наряду с наименованиями каждой деревни в отдельности. Важно отметить, что если отдельные деревни имеют подчас русские названия, то наименования гнезд почти всегда финно-угорские. Это — обобщенные названия, имеющие обычно патронимические окончания (в русских вариантах -ци, -чи, -ичи; ср.: Гонгиничи, Корбеничи, Ярославичи; в вепсских вариантах -la; cp.: Korvata, Noidala).

О формах поселений становится возможно говорить лишь с определенного времени, примерно с середины XVI в. До этого, как показывает имеющийся материал, в вепсских погостах, да и по всему Обонежью, основной «формой» поселения была однодворная или двухдворная деревня. Так, по данным «старого письма» в Веницком погосте на 109 деревень приходилось 115 дворов, в Койвушском — на 107 деревень 111 дворов, в Озерском — на 62 деревни 77 дворов, в Веницком — на 205 деревень 214 дворов, что дает в среднем 1.07 двора на деревню. Даже в XVII в. в писцовых книгах то и дело мелькают сообщения вроде такого: «И всего один двор крестьянской, а по писцовым книгам в той деревни то ж» (Немжинская волостка в Веницком погосте на Ояти). Позднее, конечно, имело место укрупнение деревень, но даже в первой половине XIX в. в Олонецкой губернии Д всех поселений составляли малодворные деревни, не насчитывавшие 10 дворов.

Планировка даже наиболее крупных поселений в древности, по-видимому, была беспорядочной. Такой характер застройки сохранялся и впоследствии; в некоторых местах это явление заметно и теперь. Различные правительственные меры, направленные на внедрение линейно-уличной планировки деревень,имели лишь незначительное влияние на практику вепсского деревенского строительства.

Жилые постройки документы именуют «хоромами». В передаче жития Кирилла Челмогорского сами «чудяне» называли свои жилища «домы наша». Нет сомнения в том, что как жилые, так и хозяйственные постройки в ту пору уже возводились по преимуществу приемами срубной техники. Точно указать эти приемы не представляется возможным, но, видимо, вепсы, как и другие народы европейского Севера, пользовались различными способами рубки «в угол с остатком», может быть, «в обло».

Основным типом жилища, надо полагать, была изба, топившаяся по-черному (must pert’). Чтобы иметь возможность судить о ее конструктивных особенностях, приходится сделать два допущения, состоящих в признании типологического единства или во всяком случае тесной типологической близости, во-первых, деревенских (крестьянских) и городских (посадских) жилищ и, во-вторых, жилищ ряда народов (русских, вепсов и южных карел) в пределах достаточно широкой географической зоны. Такое допущение открывает возможность привлечь некоторые данные с соседних территорий (Тихвин, Старая Ладога, Олонец), учитывая, разумеется, что в этом случае мы вынуждены оперировать не собственно вепсским материалом и, следовательно, наши суждения будут носить характер предварительной гипотезы, хотя возможность сопоставления с данными наших этнографических наблюдений вепсского, карельского и русского жилища в названной зоне несколько повышает вероятность ее истинности.v

В 1945 г. В. И. Равдоникасом в Старой Ладоге раскопана изба XVII в., почти квадратная в плане (4X4.6 м), с полом из толстых плах и с печью-каменкой, промазанной глиной, на приподнятом на столбиках опечье (рис. 13, 7; ср. 2). Изба ориентирована фасадом на север. Печь находилась в углу справа от входа. С запада изба имела небольшую пристройку (вряд ли это были сени, так как вход в избу, судя по остаткам крыльца, вел прямо снаружи).

Сходные по типу двухкамерные жилые постройки зафиксированы на плане Тихвинского посада 1676 г. Здесь имеется возможность проследить вертикальное развитие сруба (рис. 13, 3— 6, 8). Хорошо видно, что углы изб срублены «с остатком». На фасадах прорублено одно или три волоковых окошка. Крыши тесовые. Пристройки при избах получают дальнейшее развитие: они значительно больше, чем у ладожской избы. Проясняется и их назначение: это — объединенные в едином строительном комплексе с избою крытые дворы, предназначенные для содержания скота, сена и т. п.

Интересно отметить три момента. Во-первых, углы дворов (рис. 13, 5) с тыльной стороны соединены не срубом, а с помощью приема закладной техники (хорошо видны угловые столбы), что вполне согласуется с материалами курганных раскопок и с некоторыми позднейшими традиционными строительными приемами вепсов, проявляющимися в сооружении ими промысловых построек (например, станов лесорубов или ливвиковских построек типа коды). Во-вторых, высота изб очень небольшая, всего 5-6 венцов, а окна прорублены низко, приблизительно в третьем или четвертом венцах, из чего следует, что пол такой избы должен был несколько углубляться в землю (ср. лесные избушки южных карел и вепсов, которые также на 50-70 см углублялись в землю). В-третьих, на обращенных к зрителю двух сторонах изб рассматриваемого типа отсутствуют входные двери; можно думать, что их нет и на скрытой от нас боковой стороне, так как другие аналогичные постройки, нарисованные в ином ракурсе, также лишены наружных дверей; в то же время крытые дворы имеют ворота. Остается единственное предположение, что вход в эти избы вел через двор, предположение, подкрепляемое еще и тем, что наружный вход в противном случае должен был располагаться с той же стороны избы, что и дворовые ворота. На том же плане имеется еще одна постройка,состоящая из трех частей — избы с двумя окошками (без дверей), двора с воротами и ведущим к ним бревенчатым взъездом и дворовой клетки, возведенной рядом с двором (рис. 13,4). Вероятнее всего, что и здесь вход в избу вел через двор.

Эти данные напрашиваются на сопоставление с одной особенностью жилых построек олонецких карел-ливвиков, установленной нами экспедиционным путем, — с наличием у них жилых комплексов, в которых отсутствуют сени (рис. 13, 7). Таких домов обнаружено немного, всего несколько десятков, но даже самый факт их существования может пролить дополнительный свет на проблему истории и генезиса традиционного вепсского и карельского жилища. Дворы в этих постройках примыкают вплотную к избам, а вход в избы ведет по взъездам